следующей двери, распахнул и ее. В каминном зале, где обычно торчал
старый пьяница, прошедший через множество миров, но сломавшийся на
Ицыгоне, стояла тишина. Изо дня в день старик Лучо сидел в одном из
глубоких обшарпанных кресел девятнадцатого века, расставленных вокруг
огромного, длинного стола, сработанного из настоящего мореного дуба.
Стол этот был похож на огромный списанный корабль. А сам Луиджи - на
капитана, вышедшего на пенсию и опустившегося, а еще больше на
какогонибудь пирата-неудачника, избежавшего цепких лап правосудия и
коротающего последние деньки в заброшенной гавани. В камине горели
дровишки, иногда уголек, йот этого в зале было дымно. Старик сидев в
кресле, нахохлившись, с бутылкой в руке. Он не признавал ни фужеров,
ни кружек, тянул пойло прямо из горлышка. Он сидел и о чем-то думал, а
МОЖЕТ, вспоминал что-то или кого-то, набожных ли аборигенов Ицыгона,
утащивших его со станции, свирепых ли космодесантников, которых он
отхаживал после боев и походов, санитарок ли, любовниц и подруг. Он
никогда не рассказывал о своих грезах. Но всегда был рад собутыльнику.
сыро, даже холодновато. Иван хорошо видел в темноте, но в зале было
столько всего наворочено, что глаз должен был освоиться, привыкнуть.
прячешься!
подвалов.
сюда, ну зачем?! Теперь он твердо знал, что смерть идет по его пятам.
Грузное и вместе с тем какое-то жалкое тело Луиджи Бартоломео фон
Рюгенау лежало поперек стола, прямо на опрокинутых пузатых бутылках,
на полураздавленном черством каравае, на осколках глиняной грубой
посуды, посреди пепла и мелкого мусора. Горло у старика Лучо было
перерезано от уха до уха.
это была старинная и прочная вещь. Ангел смерти! Он просто ангел
смерти, ему нельзя появляться у знакомых, друзей, Луиджи протянул бы
еще пару десятков лет, он никому не мешал. И вот его убрали. Убрали,
потому что он мог помочь Ивану. Так они вырежут всех. Но кто они?!
этой головоломки!
дождавшись меня? Опоздал! На этот раз я опоздал!
он не предусмотрел простенького хода противника? Неправда, Иван сам
себя обругал, неправда, у него было предчувствие, точно, было - и все
же он подставил старика Лучо, не пожалел его. За такие дела не будет
прощения! А еще возомнил себя посланцем Добрых Сил! Негодяй! Иван
заскрежетал зубами. Ну и ладно, ну и пусть. Скоро они доберутся и до
него. Вот тогда восторжествует справедливость. Он хоть за дело
погибнет, не так, как эти бедолаги.
так давно - два или три дня назад. Надо вызвать похоронную службу, они
позаботятся о покойнике. Но это потом. Сначала надо отыскать парнишку.
по темной стене. Не надо никого искать - все здесь! Это было и
страшно, и закономерно. Тощий Умберто висел на стене. Три черных
дротика торчали из его шеи, груди и паха. В открытых черных глазах
стоял ужас.
вызывающе. Они никого не боятся! Они обрезали еще одну ниточку. Все!
Иван понял, что в Венеции ему больше нечего делать.
изуродованном шрамом лице стоял седой Говард Буковски, Крежень, правая
рука Гуга Хлодрика.
расстоянии и был абсолютно уверен в своей победе. Он знал, что от
боевого луча нет укрытия, а значит, Иван в его руках. Но и Иван
понимал: стоит отдать мешок и его убьют наверняка.
Вот тебе и кореша Гуговы! Но почему он их не заметил, почему подпустил
близко? Земля! Разнюнился разбабился, Земелюшка родимая. А на Земле
нынче страшнее и опаснее, чем на самых диких планетах. Ловко они его
обвели вокруг пальца.
трех местах руку, сжимавшую рукоять парализатора. Юнец заверещал, как
пойманный заяц, упал на пол, забился в истерике. Все произошло так
быстро, что Крежень не успел среагировать. А может, и успел бы, да
духу не хватило.
обезумевший от боли. - Не-е-ет!!!
теперь прочухается не раньше чем к рассвету.
висящего на стене Умберто было жаль. Про старика Луиджи и говорить не
приходилось.
равно не выйдешь отсюда!
спиной у Креженя из тьмы выросли четверо - все как на подбор
мордовороты. Неужели это Гугова банда?!
тот, с перебитым носом, он видел его в Триесте, в подземных
коммуникациях, и волосатого видал, таких сейчас мало бродит...
мне еще тогда не понравился, жаль кореша не дали пришить!
человек двенадцать, не больше, это пустяки.
не было. И юнца в юбочке. И этого седого с рожей преуспевающего
бармена тоже не было.
лежавший на полу юнец, он лишь посапывал еле слышно.
парализатора, не нацеливал его на бандитов, знал, что одно
неосторожное движение может вызвать шквальный огонь.
И ложись на пол. Живо!
прохладой. Кеша сидел в кресле и покрикивал:
странный манер. Были среди них и такие, что вырезали друг дружку.
Этого Кеша понять не мог. Но он не мог и лишить несчастных их права на
выбор, права на самостоятельное решение своей судьбы. Приборы
показывали, что на верхние ярусы уже идет помощь. И черт с ней.
километры. Кеша сам не верил в удачу. Ему все казалось, что вот-вот
вертухаи очухаются, затормозят его, спалят дезинтеграторами или просто
взорвут в одной из полостей. Нет! Он их всех обошел. Вот что значит
лихость, напор, вера в удачу! Сколько раз эти свойства его натуры
вызволяли в жестокой и грязной аранайской войне. Там зевать не
приходилось.
словно манна небесная, пропоров потолок, забрызгав все вокруг
расплавленным металлом. Бот уселся прямо напротив живохода. Противника
в зале не было, и Кеша выскочил наружу в боевом десантном скафе с
плазмометом в руке. Живоход ему сразу не понравился - только в нем