отверстия на плахе-шестиугольнике, вздели руки вверх. И заревела
толпа, вскинула руки ответно - в каждой сверкала полуметровая тонкая
игла. Заглушая рев завизжали, завопили жертвы, пронзаемые торчащими из
звезды остриями - теперь каждая жертва висела на таком острие,
свешиваясь головою и телом вниз, в толпу, висела на одной лишь ступне,
висела, корчась и извиваясь от боли ... и уже тянулись к ней со своими
иглами ближайшие, когда голос возрос до воя сирены:
безвольных юнцов, болтающихся на иглах - они сами шли к такой
концовке, это их крест! Он понял, что сейчас может закончиться все.
Абсолютно все. Он понял это, когда в провалах черных глазниц жрицы
смерти вспыхнули вдруг кроваво-красные угольки зрачков. Они будто
вонзились ему в глаза, ему в мозг, в душу. Это был ужасающий миг. Но
пронесло. Видно, он чем-то не подходил на роль жертвы, не вышел рожей,
стало быть. Но когда пылающие угли остановились на Крежене, и Иван
увидал даже во мраке, как тот побелел, волна ужаса накатила вновь.
потерять сейчас, он не мог допустить, чтоб Седого, когда этот тип
полностью в их руках, превратили в подушечку для иголок. Пронесло и
здесь!
исцарапали, повалили, а потом вскинули на руках вверх те, что стояли
рядом с ним, они же и передали жертву в руки черных.
набросились на обреченных. Иван терпел, не отворачивался. Он должен
был видеть все. Он должен был понять суть всего. При видимой злобе и
возбуждении, при всем психозе мессы ни один из истязателей не ткнул
жертве своей иглы в смертельное место: ни в сердце, ни в глаза, ни в
жрту. Иглы погружались в мягкие ткани, пронзали руки, ноги, плечи -
сотни, тысячи ран наносились живым. Это было невыносимое зрелище!
проклятой планете Навей. Но он, в отличие от всего бывшего там, не
сделал ни шага вперед, не шелохнулся. Любой из этих ублюдков мог быть
жертвой. И каждый был палачом. И по существу истязали сейчас не этих
несчастных они убивали остатки человека в себе. Да, это не обряд, это
обучение, это вытравление души из тела. Это школа убийц. Их
дрессируют! Их готовят к более серьезному жертвоприношению ...
готовят, и не скрывают этого.
зажата игла. Но Иван не отпускал руки. Нет!
Господь в руки наши для большого мщения жертвы наши, коим несть ни
числа, ни счета, кои порождены предсуществами и уйдут в ничто
таковыми, напояя нас кровью своей. Услышьте сердцами своими - час
близок. Уже отверзаются врата Мироздания! И идет время наше!
возвышение, на плаху шестиконечную, прямо под ноги угрюмо-напыщенной
Ливочке, вытащить ручные лучеметы и жечь! жечь!! жечь весь этот
гнусный сброд до последней твари!!! Ведь надо хоть что-то делать!
забери! Нервы. Сдают проклятые.
болтовни, сразу!
приобщит всю эту вонючую шоблу, так приобщит, что никогда и нигде не
потребуется им уже никаких приобщений и посвящений.
никто не заметит.
не было видно, лишь пузырящаяся каша покрывала несчастных. Но ни
единой кровинке не давали упасть на мрамор черных плит, густые капли
подхватывали ладонями, губами, к жалким струйкам припадали ртами. Сами
истязатели тряслись в вожделении и экстазе. Это было нечто
невероятное. Но тела жили, вой и визг не смолкали, зудящий гул толпы
становился все сладострастней и неистовей, и припадали к жертвам все
новые и новые алчущие.
какого-то обезумевшего, повалившегося на плиты юнца. Юнец корчился в
судорогах падучей. И это воины Сатаны! Иван скривился, поправил черную
накидку, натянул на глаза капюшон и с явной брезгливостью сжал в
ладони протянутую иглу.
распихивал снующих рядом, толкал локтями, давил ногами ... большего он
пока не мог себе позволить. Иди! И да будь благословен! Он снова
предает и себя и пославших его. Это просто наказание какое-то
заклятье! Он вдруг вспомнил про страшное, черное заклятье, наложенное
на него духом Пристанища, ведьмой-призраком, что преследовала
неотступно все те жуткие, невыносимые годы. Заклятье! Он разорвет путы
колдовства. Надо идти! Крежень не показал еще и десятой части
сокрытого во мраке! Надо идти.
в пах жертве - кто это был, юноша или девушка, теперь различить было
невозможно - ткнул и затрясся в непонятном ознобе, заклацал зубами,
изо рта прямо на шрам потекла слюна, зрачки расширились, стали
черными.
потаенных. Надо! Он вытянул руку и чуть коснулся тела острием иглы. Он
даже не проткнул самого верхнего, исколотого слоя, но его вдруг словно
разрядом тока ударило, дернуло. В голове помутилось, сделалось как-то
легко и радостно, будто от первого стакана водки, выпитой после
долгого и изнурительного труда, по телу побежал живительный бодрый
огонь, все закружилось, завертелось ... смутный полумрак рассеялся,
уступая место изумрудно-зеленому свечению, и из глубины свечения
неожиданно выплыла криво ухмыляющаяся дьявольская рожа, вперила в
Ивана огненные зрачки зверино-рысьих глаз, оскалила острые клыки. Он
не успел отпрянуть, когда меж клыков мелькнул вдруг черный раздвоенный
змеиный язык, вырвался наружу, ударил в лицо, обвил шею смертным
арканом. Но ужаса Иван не ощутил, его уже несло на волнах теплого и
быстрого потока, несло в блаженство, в осязаемую и сладостную нирвану.
Сверкали острия ледяных сосулек, сталактитов и сталагмитов, совсем как
на Хархане, неслись вверх и вниз сияющие водопады, перемигивались друг
с другом тысячами высверков рубиновые и янтарные россыпи. И он уже не
ощущал на шее языка-аркана. Он видел наплывающую тьму. И из тьмы
выявлялось нечто до боли и ужаса знакомое. Иван глазам своим не верил.
Авварон Зурр-бан Тург! Именно он в Шестом Воплощении Ога
Семирожденного! Карлик-исполин! Колдун-крысеныш!
прошептал Авварон, кривя толстые губы в плотоядной усмешке. - Я ведь
тебя предупреждал - исхода не будет! Ты наш!
блаженства, вышвырнуло. Он вновь все видел и понимал. Но
сон-наваждение не прервался.
Авварон, не сводя своих бездонных глаз с Ивана. - А Пристанище в тебе.
Пристанище повсюду.
толще. А ты проткнул этот пузырек... и вошел в мою обитель. Ты мой
раб, Иван!
беззащитной жертвы.
торжество было тихое, спокойное, без истеричного ликования от
одержанной победы над непобедимым соперником, нет. И именно это
убедило Ивана, что он совершил нелепую ошибку. Разумеется, он никуда
не переместился, он там, в подземелье, это лишь его дух витает невесть
Бажанов Олег
Мацумото Сэйте
Лукьяненко Сергей
Круз Андрей
Афанасьев Роман
Мережковский Дмитрий