Андрей ПЕЧЕНЕЖСКИЙ

БЕЗМОЛВИЕ

Их набирали в детских приютах, из числа малолеток, которые наверняка
не имеют родителей (не имели родителей - так это называлось, хотя кто-то
ведь привел нас в эту жизнь, в самый крайний, самый узкий ее коридор -
коридор одиночества, где раньше всего остального мы изведали тупики
холодных застенков, призрачное освещение и улыбку ближнего, внезапную и
восхитительную, как падение звезды).

Набором занимались люди большого опыта и весьма тщательные в деле. В
отлично оборудованных кабинетах специалисты ощупывали, взвешивали,
казалось, каждую клетку организма дитяти, определяя, что - при должном
уходе и воспитании, - столько-то лет спустя может получиться из этого
мяса, костей, из этого мозга. В довершение процедуры сам наборщик
заглядывал уже избранным в зубы, как это делалось всегда на конных
заводах. И говорил, (он говорил нам: подтянитесь, красавцы, (красотки),
отныне для вас начинается настоящая жизнь: вы забудете нужду и
притеснения, проблемы, удушающие наш дряхлый мирок, не коснутся вас ни с
какой стороны; молодость, здоровье, сила и уверенность поступка станут
главным вашим достоянием на долгие годы... или кто-то из вас не желает
пристать к Когорте Безмолвных?) - новобранцы отвечали благодарным
безмолвием, уже тогда пробуя вкусить эту благость.

Под охраной их увозили в заповедные места, и у стен питомников голоса
большого мира немели, как бездомные калеки на приступках величественного
храма. Там было вдоволь чистого воздуха и зеленых трав, певчие птицы
порхали на райских полянах, выманивая из непролазной чащобы клыкастых
хищников; там вольно плескались мелкие и глубокие водоемы, и хотелось
испытать выносливость собственного тела на теле отвесной скалы. День за
днем физические упражнения превращали тонконогих юнцов в образцовых
атлетов; завидная упругость, безотказность мышц подчинялись строго
определенной мысли. Теоретический рацион воспитанников состоял из точных
наук, - это могло пригодиться в будущем; история же человечества и его
культурное наследие отметались вчистую. Препятствие, верный расчет
превосходства над ним и само превосходство - вот что мерещилось
воспитанникам всякий час их молодой, здоровой и обеспеченной жизни; и
грядущие испытания не страшили избранных, как не отпугивает гордого тура
узость карниза над пропастью. Вторым божеством, которому они поклонялись
(мы носили в себе эту заповедь искренне и ревностно, находя в ней стержень
победного удовольствия и пульс вселенского бытия, - это была Заповедь
Безмолвия, что люди, давшие нам силу и уверенность, потребуют от нас в
решительную минуту). Безмолвие похлеще умельца-наставника учило парней
письменам едва уловимых шорохов, когда в зачетных походах одна
уготовленная опасность сменялась другой; оно выхолащивало соразмерный,
мумиеподобный дух молодых женщин, продолжательниц рода Когорты, когда они
разлучались со своими детьми еще в залах родильного заведения. Безмолвие
плодило перевертышей одиночества и постепенно выстраивало из них крепость
исключительной независимости. Избранные покорились Безмолвию (мы
покорились Безмолвию и полюбили его; а время превосходства запаздывало,
оно тащилось в хвосте нашего нетерпения, - поэтому при выпуске из
питомников мы все напоминали друг другу патроны из потерянного
боекомплекта, блистательные мертвыши, что оживают лишь в мгновение
выстрела). Опекуны караулили срок дозревания каждого и передерживали
безмолвных взаперти ровно столько, чтобы те, разряжаясь, в азарте уже не
смогли бы контролировать свой предел. А разряжаться было где, чего
другого, но костоломных ям и ямищ на земле, в небесах и на водах от века к
веку не убывает. Покинув питомник, безмолвный шел разгребать завалы
километровых шахт, испытывал новейшую технику, бродил по пещерам
Марианской впадины или отправлялся на поиски космических невзгод. Это все
были ямищи, ямы помельче попадались, куда ни ступи: спецслужбы внутреннего
порядка, отряды боевых пловцов, неистовые пожарные команды, заоблачные
верхолазы-монтажники, - да мало ли что? - остальное расскажут те, кто там
побывал; теперь уже не собрать всех случаев, когда безмолвные не имели
равной себе подмены. И ни разу, никто из них не потребовал дорогостоящих
подстраховок или отсрочки, никто из них не спросил возмещения
растраченного своего могущества. Они даже понятия не имели о таком
человеческом праве - потребовать от других, потому что идол Безмолвия
неотступно следовал за нами. И я с особой силой почувствовал его
увлекающую близость, когда в среду около пяти часов пополудни наставник
повел меня в директорский корпус питомника. Там я увидел еще десяток
безмолвных; среди них были Нэг Задира, Головастик Прив и Точило Мус, -
остальных я не знал по именам. Директор лично пожелал нам удачи и сообщил,
что отряд передан в подчинение самому значительному ведомству.

- Сопровождающий уже прибыл за вами. Запомните его лицо и повинуйтесь
каждому его слову.

Сопровождающим был низкорослый доходяга, гладко выбритый и
наодеколоненный чрезмерно - больше о нем ничего не скажешь. Все они,
увозящие безмолвных, выглядели то ли больными, то ли чахлыми от какого-то
мысленного разлада. Обет Безмолвия еще не коснулся нас, и можно было
по-свойски поручкаться с новым распорядителем, спросить, издалека ли он и
не слишком ли утомительным было путешествие, но мы лишь покивали в ответ,
даже дыханием стараясь не навредить немощному человеку. Сопровождающий
жестом предложил идти за ним. Голос его обнаружился уже в великолепном
красном автобусе, который на скорости покатил нас невесть куда; и голос
этот был тих и пробивался к нам с заметным усилием. Но, вероятно, тут были
повинны также странная перегородка и плохие динамики.

- Первейшее условие дела, парни: вам надо разговориться как следует,
- сходу начал он инструктаж. - Бросьте привычку неметь по любому поводу.
Группу ожидает еще более жесткая изоляция, но вы обязаны вести себя так,
будто живете в огромном, многолюдном городе, а просто на время уехали в
уединенный уголок - отдохнуть, поразмыслить... Потом вы действительно
окажетесь в городе, и не должны при этом отличаться от коренных горожан...
Завет Безмолвия примет вас много позже, и он предъявит лишь одну
особенность: там, среди горожан, вы получите сигнал. Сигнал этот каждый
расшифрует самостоятельно.

"А дальше?" - подумал Нэг Задира, но сопровождающий, конечно же, не
расслышал Нэга.

- И когда сигнал поступит, вы сделаете то, что сочтете необходимым.
Сейчас эта инструкция наверняка представляется вам неопределенной,
доверьтесь моему слову - это вопрос времени и подготовки. Вы просто не
сумеете не сделать того, что велит вам сигнал... Эй, парни, да
расшевелитесь вы! - призвал он с какой-то загробной резвостью.

- Отличная погода! - воскликнул Нэг Задира, и сопровождающий
немедленно успокоился. А мы принялись трепать языками разную чепуху, -
перекрикивали друг друга, поминутно справляясь, который час, напевали
дурашливые песенки, вслух сожалели о том, что не довелось повидаться
напоследок с подружками из соседнего, женского питомника. Хотелось
понравиться нашему шефу и вообще - мы начали выполнять его рекомендации.
Потом Нэг снова обратился к нему: почему, мол, тот сидит не в салоне, как
все мы, а отгородился щитом?

- Это не должно интересовать вас, - пробормотал сопровождающий, и
полупрозрачная, с легким серебристым покрытием заслонка действительно
перестала привлекать внимание салона, а в салоне в высоких удобных креслах
сидели только мы, одиннадцать безмолвных из питомника 2-В. Ни тебе ребят
из охраны, ни случайных попутчиков; и тут же кто-то загляделся на
кондиционеры, вернее, на голубое, резкое мерцание в глубинках их
зарешеченного нутра. "Липи! - мысленно позвал меня Нэг Задира. - Похоже,
нас миленько облучают". - "Ты прав, даже затылок пощипывает, - молча
согласился я. - Что бы это могло быть?" - "Чертова забота, - спокойно
мыслил Нэг. - Наверное, завтра зальемся кровью, а они будут мерить,
сколько ее у нас после этой штуковины осталось..." - "А может, через часок
вместо волос на наших славных котелках выткнутся барсучьи иглы, - подал
бодрящую мысль Головастик Прив. - И охота им переводить безмолвных на
дерьмо!" - остальные безмолвствовали на ту же тему, но голубое мерцание
никого не потревожило всерьез. Доспевал июльский вечер, поездка
затягивалась. Автобус петлял по незнакомым автострадам, которые
становились все пустынней; уже в сумерках асфальт сменился грунтовой
дорогой. Всего за несколько часов мы успели истосковаться по приволью, нам
не терпелось поскорее выкупаться. Вспоминалось наше горное озеро, где вода
была такой же ясной голубизны, как и лампы чертовых излучателей; окунуться
бы в него разок-другой, и пусть бы тогда случилось с нами то, что должно
случиться!.. (Караульный пост они миновали после полуночи. Почувствовав
остановку, безмолвные проснулись. Солдаты осматривали салон и пассажиров
через окна, пока офицер проверял документы сопровождающего. Один из
безмолвных помахал солдатам рукой - салон был освещен, и жест приветствия
не мог остаться незамеченным. Однако солдаты, стоявшие с автоматами
наперевес, даже не шелохнулись. Свет в салоне погас, и автобус двинулся
дальше - вглубь степи; красные бабочки габаритных огней забились во мраке
меж землей и небом и скоро пропали. Старший офицер угостил начальника
караула сигаретой.

- Не чаял дослужиться до такого игрища, - сказал старший офицер,
частыми глотками потягивая дымок.

- Что-то не верится, - откликнулся начальник караула. - Мне до сих
пор не верится... я никогда этому не поверю!

- Зачем же в таком случае вы дрожите?

- С чего вы взяли, что я дрожу? - обиделся начальник караула. -
Просто это ни на что не похоже.

- Вот-вот, - согласился старший офицер. - Теперь подозревай любого
встречного и не ошибешься. Подряд и всех скопом... И никаких признаков!
Цирк, парад-алле... И все-таки вы дрожите, черт возьми!..

Начальник караула и правда не мог совладать с ознобом. Ночь была