Чтение 11–й страницы книги ~Демон Сократа~

"Хвощинский говорит - в Сингапур. Или в Канаду. Что значит - далеко? Разве
Южная Корея ближе?"

И повесила трубку.

- Кажется, Славке, наконец, повезло? - спросил я.

- Не знаю...

Мы помолчали.

Ия долго посмотрела на меня. Ее синие глаза потемнели.

- Это платье... - спросил я. - Ты сама его связала?

- Сама.

- Оно мне нравится...

В глазах Ии, все больше темнеющих, угадывалось обещание.

- Хочешь, завтра я опять приду в нем?

- Хочу, - в горле у меня пересохло. - Как оно снимается?

Глаза Ии полны тревоги, но и понимания, в них угадывалось желание, и
нежность, и колебание. Она действительно не могла решиться. Но это длилось
недолго. Она повернулась ко мне спиной:

- Видишь, какая там длинная молния?

Я целовал ее плечи - гладкие, круглые; шею - нежную, лишенную и
намеков на морщинки; я задыхался.

- Ты, наверное, все можешь.

- Не все, - шепнула она.

Платье сползло с нее, как змеиная кожа. Она сама оказалась гибкой,
как змея. Мы задыхались, мы забыли обо всем, кроме того, что мучило нас
последние два года, и - грянул звонок. Пронзительный, настойчивый, даже
злобный.

Я не отпустил Ию. Пусть телефон заливается в истерике, сейчас я
дотянусь и ногой сброшу его на пол.

- Не надо... Возьми...

Тяжело дыша, я дотянулся до трубки.

- Хвощинский! Какого черта! До тебя не дозвонишься! - Юренев явно был
не в духе. - Почему фотографии прошли мимо меня?

- Ну, может быть потому, что я не имею к ним никакого отношения...

- К фотографиям? - не поверил Юренев.

- И к службам тоже, - усмехнулся я.

- Ты шутишь!

- Не имею ни малейшего желания. К тому же... Не звони без дела. Я
далеко не всегда снимаю трубку.

- Черта с два! - заорал Юренев. - Будешь снимать, когда надо! А
придурка этого, дружка из редакции, я на уборку картошки отправлю!

Я хмыкнул.

Почему-то мне казалось, что судьба Славки уже состоялась.

Еще раз хмыкнув, я повесил трубку. Я не мог злиться даже на Юренева,
ведь рядом была Ия. Я мог только дивиться неистовству света в окне,
неистовству дерущихся за окном воробьев, и тому, как быстро и незаметно Ия
разобрала постель.

- Рано смеешься, - в синих глазах Ии, как всегда, таилась непонятная
грусть. - Это только начало.

Я не успел спросить - начало чего? Грянул телефон. Сейчас, подумал я,
Юренев узнает все, что я о нем думаю.

Звонил не Юренев.

- Ну ты, кончай! - голос был мерзкий, липкий, с каким-то невообразимо
пошлым присвистом. - Тянешь, ублюдок!

Я ошеломленно повесил трубку.

- Это не все, - печально сказала Ия. - Тебе еще позвонят.

Я обреченно обнял ее.

Телефон мгновенно сбесился.

Звонили из Госстраха: намерен ли я погашать задолженность? Звонили из
автоколонны: наряды подписаны, я могу забирать КАМАЗ. Звонили из детского
клуба "Калейдоскоп": выставка детских рисунков открывается завтра, они
счастливы видеть меня на выставке почетным гостем. Звонила некая девочка,
не столь даже порочная, сколь закомплексованная. Придешь в "Поганку"? -
блудливо и трусливо ворковала она. - Не можешь? Как жалко. Давай, я к тебе
приду.

Я целовал Ию, но телефон взрывался вновь и вновь.

- Позволь, я разобью его?

Ия закрывала еще более потемневшие глаза, медленно поводила головой,
ее волосы разметались по подушке.

- Это не поможет.

И добавляла негромко:

- Нам надо быть сильными.

Не знаю, что она имела в виду.

Я поднимаю трубку.

- Ваш товарищ вчера... - я узнал голос недоброжелательного швейцара.
- Ваш товарищ вчера, известный товарищ, часами в меня бросил... Он, когда
рвался к вам, сильно расстраивался, я не сержусь... - швейцар деликатно и
гнусно покашливал в кулак. - Часы иностранные, с боем, карманные - боевые
часы! Я сейчас вам занесу их.

- Попробуй только, - сказал я негромко.

- Да это ж минуточка, это ж минуточка! Вы и не заметите, как быстро!
Вы меня даже и не заметите. Я - торк в дверь! И тотчас обратно.

- Сволочь, - сказал я негромко.

- Как-с? - не понял швейцар.

- Сволочь, - повторил я.

- Как так? - растерялся швейцар. - Я же отдать должен!

Я бросил трубку.

Ия принужденно рассмеялась.

Мы целовались. Я ее любил. Я хотел ее любить. Она вся была подо мной,
но что-то уже изменилось, что-то уже незаметно наполнило комнату -
тревожное, смутное, действующее на нервы. Как там, на алтайской поляне,
вспомнил я, под траурной лиственницей. Удушье, томление темное, как перед
грозой, даже смех терялся, тонул в этом удушье.

В дверь постучали.

- Ты обещал, - быстро сказала Ия. - Ты обещал не быть грубым.

- Это швейцар?

Она кивнула.

Я встал, подошел к двери и рывком открыл ее.

Боком, как краб, угодливо, но и нагло, не спрашивая разрешения,
швейцар, сопя, полез в номер. То, что я стоял перед ним практически
обнаженный, нисколько его не стесняло. Багровый, со слезящимися
воспаленными глазами, он, как ни странно, до сих пор сохранял следы былой
армейской выправки. Задирал плечо, пытался выкатывать грудь. Наверное,
подполковник в отставке. Это потолок для подобных созданий - подполковник
в отставке. Бывший аккуратист, служака, скучающий штатской жизнью. В
правой руке он держал часы Юренева, а в левой... мою книгу! Мы же
понимаем, гнусно гудел он. Мы следим, мы хорошо следим за отечественной
литературой!

- Знаю, что следите. Знаю, что хорошо, - меня передернуло от
отвращения. - Автограф? Сейчас поставлю.

До него, наконец, что-то дошло. Он вздрогнул, замер, весь сжавшись, и
так же боком, как краб, сопя и потея, отступил в коридор. А я пошел на
него. Я тебя в котельную загоню, ты у меня уголь будешь бросать лопатой!

Он не выдержал, вскрикнул и боком криво побежал мимо дежурной.

Дежурная встала. Ее взгляд отливал холодом.

- Вы что это? Здесь иностранцы!

Я захлопнул дверь.

- Бабилон.

Ия засмеялась, но уже устало. Она не протянула ко мне рук, как еще
пять минут назад. Напротив, она приложила пальцы к распухшим усталым
губам:

- Тс-с-с...

Я и сам уже что-то слышал.

Шорох, шуршание, какие-то голоса.

- Это за стеной?

- Тише... - Ия узкой ладонью зажала мне рот. - Вот теперь... Слышишь?

Я мрачно кивнул.

Далекие заплетающиеся женские голоса... Отзвуки, эхо дальнее... Как в
зале ожидания большого вокзала... Женские, явственные, теперь отлично
слышимые голоса... "Он меня раздевает..." И умоляюще: "Не гаси свет..." И
уступая, уступая: "Как хочешь, милый..." И умирающе: "Еще! Еще! Ну!.."

Голоса сливались и смешивались. Каждый когда-то был мне знаком,
иногда - хорошо знаком. Один голос я слышал когда-то на даче приятеля,
другой звучал в каюте рейсового теплохода. Неважно - где. Главное, все эти
голоса я когда-то слышал, когда-то все они были обращены ко мне. Но то,
что трогало и ввергало в трепет наедине, сейчас, в общей гамме,
производило оглушительное впечатление.

- Это твои бывшие подружки?

Я мрачно кивнул.

Я не знал, что с этим делать.

Голоса звучали везде, доносились до нас отовсюду, и в то же время
непонятно откуда. "Нам надо быть сильными". Как?

- Их много, - усмехнулась Ия.

- Так кажется. Они звучат все разом, поэтому кажется, что их много.

- Может быть... - Ия вновь усмехнулась печально и села на край
кровати, уронив на пол простыню. Она была совершенна. Она даже не
потянулась к простыне, но с отвращением прижала пальцы к вискам.

- Он сильнее.

Я не знал, о ком она. Может быть, о Юреневе. Не знаю. Я испытывал
стыд и горечь. Ничего другого. Стыд и горечь. Вот и все.

- Бабилон.

Смолкли женские голоса, умолк телефон, никто больше не пытался