Чтение 2–й страницы книги ~Приключение века~

шуток.

- Агафон знает?

По праву удачливого добытчика Сказкин вытянул сигарету из моей пачки
и укоризненно покачал большой головой:

- Да ты что, начальник! Это если бы лишняя корова была, а то
единственную - и ту забили!

- Кто забил? - не отставал я.

- Спешишь, начальник! - нахмурился Сказкин. - Спешишь, а значит,
думаешь неправильно! Люди, начальник, они везде одинаковые, что в
Бубенчиково, что в Симоносеки. Сойди на берег, поставь бутылочку: "Хау ду
ю ду?" Любой ответит: "Хау!" Меня вот начальник, за что боцмана любили? За
неторопливость! За то, что я и палубу вовремя выскребу, и к подвигу всегда
готов!

- Сказкин, - сказал я, - вернемся к фактам. На столе лежит кусок
мяса. Это факт. Вид у него странный. Тоже факт. А принес его ты. Факт, от
которого отвертеться никак нельзя! Объясни, что случилось с коровой?

- Акт оф готт! Действие Бога!

Расшифровывалась ссылка на Бога так:

Поздно ночью, выпив у горбатого Агафона чаю (Агафон любил индийский,
но непременно добавлял в него китайских дешевых сортов - для экономии),
Серп Иванович решил прогуляться. Душно невмоготу - какой тут сон! Так и
шел по низким пескам, меня в окне видел. Еще подумал: "Чего это начальник
не по уставу живет? Протрубили отбой - гаси свечу, сливай воду!". Топает
так себе по бережку, по пескам, и обо всем все понимает - и о начальнике,
не умеющем свечи беречь, и о звездах, какие они дикие, будто спутников
никогда не видали, и вообще о любом шорохе в ночи. Одного только не
понимает - почему вдали взмыкивает корова Агафона. Ей, корове, как никому,
спать следует: она, дура, молоко обязана Агафону копить: так нет ведь,
ночь уже, а она, дура, помыкивает под вулканами. "И чего орет? - подумал
Сказкин. - Пойду вмажу ей промеж рогов!" Подобрал бамбучину и ходу!
Забрался аж за речку Тихую, на луга. До этого, правда, отдохнул на
деревянном мостике, поиграл бамбучиной со снулыми горбушами. Так хорошо
ему на мостике стало: и комаров нет, и от Елены Ивановны
Сказкиной-Глушковой далеко!

Так Сказкин шел по берегу, а берег перед ним изгибался, как
логарифмическая кривая, и на очередном его плавном изгибе, когда Сказкину
захотелось уже повернуть домой (да и корова давно замолкла), он вдруг
увидел такое, что ноги его сами собой приросли к пескам.

Отгоняя даже сейчас нахлынувший на него ужас, Сказкин минут пять
бубнил мне про какой-то огромный вертлюжный гак.

Гак этот, пуда на два весом, совсем не тронутый ржавчиной, блестящий,
как рыбья чешуя, валялся в песке. Помня, что хозяйственный Агафон за любую
отбитую у океана вещь дает чашку немытых сухофруктов, Серп Иванович сразу
решил: гак - Агафону!

И опомнился.

Причем тут, в сущности, гак? Причем тут сухофрукты, пусть и немытые?
Ведь в воде, ласкаемая ленивым накатом, лежала, полузатонув, рогатая
голова несчастной коровы со знакомой темной звездочкой в широком лбу.

"Ну, не повезло медведю!" - вслух подумал Серп Иванович, хотя, если
по справедливости, то корове тут не повезло, а не медведю. "Этого медведя,
- решил Серп Иванович, - надо предупредить, а то Агафон его задавит
собственными руками!"

А потом проникла в голову Серпа Ивановича еще одна мысль: ни один
медведь-муравьятник, а только такие и обитают на островах, никогда не
решиться напасть на корову Агафона: рога у нее, что морские кортики, а
нрав - в хозяина.

Страх сковал Сказкина.

Слева - океан, бездна, тьма, в бездне этой что-то огромное копошится;
справа - глухие бамбуки: бездна, ужас, в бездне этой что-то свирепое
пыхтит, ухает...

Страх!

Бросил Сказкин бамбучину и дал деру от страшного места. Кусок мяса,
правда, ухватил.

Сказкин, он свое не упустит.

- Что ж, она, дура, - хмыкнул я, жалея корову, - на мине, что ли,
подорвалась?

- Ну, начальник! - хрипло вскричал Серп. - Да тут у нас тральщики в
свое время вычесали каждую банку! В лоцию чаще заглядывай! Если и есть тут
опасности, то только такие, что не учтены лоцией!

- Акула?

- Да где это слыхано, - возмутился Сказкин, - чтобы акула коров на
берегу гоняла!

- Ну что ж, - подвел я итог. - Если не медведь, если не мина, если не
акула...

Сказкин замер.

- ...Значит - ты!

- Начальник!

- Хватит! Проваливай! Объясни случившееся хозяину!.. Впрочем, тебе и
тут повезло. Вон он, Агафон, сам к нам топает!

Агафон Мальцев, единственный постоянный житель и хозяин поселка,
используемого рыбаками под бункеровочную базу, действительно был горбат.
Но горб не унижал Агафона. Он, конечно, пригнул Агафона к земле, но зато
утончил, облагородил кисти рук - они стали хрупкие, веснушчатые, совсем
женские; сгладил характер. Лицо - обветренное, морское, не знающее морщин,
а белесые, навыкате глаза постоянно схвачены влажным блеском, будто он,
Агафон, всегда помнил нечто такое, о чем другим вспоминать вовсе не
след... И сейчас, выкатив нежные свои глаза, Агафон, переступив порог,
сразу поставил у ног транзисторный приемник "Селга", с которым не
расставался ни при каких обстоятельствах. "И мир на виду, - пояснял он, -
и мне помощь. Вот буду один, в расщелине там, в распадке, в бамбуках, и
станет мне, не дай Бог, нехорошо - по шуму меня и найдут, по песенке
Пугачевой!" - "Ерунда! - не верил Серп Иванович. - Ну, неделя, ну две, и
сядут твои батарейки!" - "А я их часто меняю", - ответствовал Агафон.

- Коровы нет, - пожаловался с порога Мальцев. - С ночи ушла, а я за
ней бегал, будто и не хозяин!

- Да чему мы в этой жизни хозяева? - лицемерно вздохнул Сказкин. -
Тьфу, и нет нас!

- Ты, Серп, вроде как с океана шел. Не встретил корову?

- Встретил... - фальшиво вздохнул Сказкин.

А я обернулся и, чтобы не тянуть, ткнул кулаком в сторону стола:

- Твоя корова?

"...на этом, - негромко сообщила нам "Селга", - мы заканчиваем наш
концерт. До скорой встречи в эфире!"

И смолкла.

Однако не насовсем.

Где-то через минуту из темных, таинственных недр "Селги" донеслось
четкое, явственно различимое икание. "Прямо как маяк-бипер", - определил
позже Сказкин.

Агафон, не веря, приблизился к столу, растопыренными, как у краба,
глазами, уставился на кусок мяса, добытого Серпом:

- _М_о_я_!

- Ну вот, а ты ходишь! - еще более лицемерно обрадовался Сказкин. -
Чего ходишь? Вся тут!

- Да кто ж ее так? - выдохнул Агафон.

- Уж не знаю. Такую встретил!

Агафон ошеломленно молчал.

- Да ты не переживай, - утешал друга Сказкин. - Тебе на транспорте
другую доставят. Не такую, как эта - лучше! Добрей, спокойней, молочнее!
Будет травку щипать, тебя ожидать с прогулок. Сам говорил - эта беля
вконец загоняла!

- Осиротили! - взвыл Агафон. - Осиротили! Сперва собак отняли, теперь
корову! Что ж мне, в одиночестве прозябать?

- Почему в одиночестве? - возразил Сказкин. - Знаешь, сколько
живности в океане? Ты вот поди, сядь на бережку, обязательно кто-то
вынырнет!

- Мне чужого не надо, - плакался Агафон. - Мне без молока хуже, чем
тебе без бормотухи! - И потребовал решительно: - Веди! Я эту историю враз
распутаю!

Пока мы брели по плотным, убитым пескам отлива, Агафон, припадая на
левую ногу, в горб и в мать клял жизнь на островах, шалых собак да дурную
корову. Вот были у него две дворняги, без кличек, как и корова, и жизнь у
Агафона совсем по-другому шла. Он даже в бамбук ходил без "Селги" - с
собаками не страшно. Но однажды, перед самым нашим приходом в поселок,
ушли собаки гулять и с той поры ни слуху о них, ни духу.

- И ничего тебе не оставили? - не поверил Сказкин. - Ни хвоста, ни
когтей? Так не бывает, это ты, Агафон, брось! Я зверье, считай все знаю -
конюхом был. Просто ты запустил свой участок, чертом стало у тебя на
берегу попахивать.

Но пахло не чертом.

Пахло водорослями. Йодом, душной сыростью.

Длинные, перфорированные ленты морской капусты путались под ногами,
туманно отсвечивали влажные луны медуз, полопавшимися сардельками валялись