Чтение 27–й страницы книги ~Дерни за веревочку~

Сощурясь, всмотрелся под ветви. Дима улыбнулся.

- Незнакомый голос, - констатировал старичок. - Что это вы здесь
поделываете?

- Отдыхаю, - искренне ответил Дима. - Больно вечер хорош.

- Сыроват, - с видом гурмана заметил старичок.

- Да, немножко, - согласился Дима.

Старичок побегал взглядом влево-вправо, а потом вытянул тонкую,
трепетную шейку, заглядывая за скамью.

- Вы один отдыхаете?

- Ясно дело. Вдвоем - это уже не отдых.

- Сколько вам лет, молодой человек?

- Формально я возмутительно молод.

- Ну это главное... - старичок поежился. Нашел взглядом свою собачку.
Пробормотал: - Пойдем-ка мы. Барри, кажется, замерз.

- По нему видно.

- Вы не любите животных?

- А что, похоже?

- В вашем голосе мне почудилось ирония.

- Я тигров люблю, - сообщил Дима.

- Я так и думал. Идем, Барри, - проговорил он заботливо, - пора
баиньки. Подписал? - он опять полуобернулся к Диме. Он так и стоял к нему
боком. - Со мной давно не говорили столь приветливо.

- Это не моя заслуга, - улыбнулся Дима.

Старичок покачал головой.

- Неправда.

Доходной, ледащенький Барри миролюбиво заурчал.

В парадной тишине возник торопливый, нервный перестук каблучков, и
из-за близкого поворота, словно выброшенная угловым кустом сирени,
возникла девушка, увидев старичка, она остановилась и требовательно
спросила:

- Простите, как добраться до Уткиной заводи?

Старичок с секунду молчал.

- Запамятовал, - сказал он с явной хитринкой. - Быть может, молодой
человек?.. - и сделал широкий жест в сторону Димы, как султан,
развалившегося в тени. При этом задел напоенные влагой ветви, и на Диму
обрушился короткий ливень.

- Ох, простите, - вздрогнув, покаянно сказал старичок.

- Ничего, улыбнулся Дима. Почему-то в этом разговоре он все время
улыбался. - Даже приятно. Я уважаю душ, настоенный на давно отцветшей
сирени.

- Именно на давно отцветшей?

- Можно и на цветущей. Но тогда общефизиологическое воздействие
совсем иного порядка, не для отдыха. Оно не вселяет негу, а возбуждает
чувственность.

- Вы биолог?

- Что вы. Биологи полезные люди, а я тунеядец...

- Зачем же так самоуничижительно? - подойдя, с иронией спросила
девушка, и Дима повернулся к ней. - Отвечайте по делу, а судить будем мы.

- Я художник, - медленно проговорил Дима, глядя на нее.

- Идем, Барри, - сказал старичок и неторопливо пошаркал к парадному,
унося с собой необозримую рыхлую память о массовых митингах, массовых
восторгах, массовых героизмах, массовых расстрелах, массовых выселениях,
массовых предательствах, массовых смертях, массовых надеждах, массовых
дряхлениях, сквозь клубящиеся бездны которых, чуть мерцая в темноте, как
струйка ни в чем не виноватого и ничего не понимающего Барри, сочилась
удивительно короткая его жизнь.

- То есть, учусь на художника, четвертый курс... вы не подумайте -
так, маляр...

Она взглянула на него, искря стеклами очков.

- Я и не думаю. Маляр так маляр.

Она была как призрак, порожденный ночным маревом. Казалось, она
светится. Казалось, она ничего не весит, не касается земли, плывет, над
этим обыкновенным мокрым тротуаром, и каблучки ее стучат просто так, для
виду, чтобы никто не понял, кто она такая.

Господи, да ничего в ней не было! Чистое легкое лицо, короткое
платье, тонкие руки, открытые до плеч...

Она была как душа. Дима склонил голову набок, не в силах оторвать
взгляд. Просто нельзя было не знать, как добраться до Уткиной заводи.
Сегодня мой день, подумал он. Сердце вдруг взбесилось: казалось, не то что
ребра - рубашка не выдержит и лопнет, вот сейчас лопнет...

- Автобусом, я только не помню, - сказал он, поднявшись со скамейки,
- где останавливается восьмерка. Придется чуть-чуть поплутать...

Она смотрела на него. Ей было легче - она закрывалась очками, в них
отсверкивал далекий фонарь.

- Может, на пальцах объясните, маляр?

Дима сделал беспомощное лицо.

- Сам буду искать, - извинился он. - Шестым чувством. Если вы устали,
или не хотите с маляром идти рядом - я могу сбегать, а потом вернусь сюда
и доложу, лады?

- Быстрее будет спросить кого-нибудь другого, - недовольно сказала
она.

Секунду Дима стоял с разведенными руками, взглядом лаская ее
настороженно сжатые губы, а потом вздохнул и уселся обратно.

- Это, несомненно, логично, - согласился он.

Она не могла уйти, он всемогущ. Только он должен выполнить ее
просьбу. Она задумчиво вытянула губы в трубочку. Улицы были пусты. Окна
гасли - то одно, то другое.

- И зачем вам так далеко! - спросил Дима.

- Не ваше дело, - резко ответила она, но не ушла, лишь с ноги на ногу
переступила в нерешительности. Ноги стройно светили на фоне черного
отблескивающего асфальта. Она перехватила его взгляд, издевательски
спросила:

- Нравится?

Дима поднял глаза. Ее очки отсверкивали, как ледышки.

- Да, - виновато ответил он и опять чуть развел руками: дескать, что
ж тут поделаешь. Она скривилась. Он поспешно добавил: - Вы не думайте, это
у меня профессиональное.

- Профессиональное заболевание - сифилис, - едко сказала она. -
Кто-то из ваших великих в принципе не мог нарисовать женщины, если с ней
не переспал?

Дима тяжко вздохнул.

- Потрясающая эрудиция. Вы, простите, из искусствоведов?

- Нет, - ответила она. - Я спешу.

Дима вскочил.

- Да, конечно, шеф, - сказал он энергично. - Простите, я отвлекся.
Засмотрелся, - добавил он. - Это вон туда. Бежим?

Она взъерошила маленькой пятерней свою короткую прическу. Решительно
отрубила:

- Бежим!

И зацокала рядом с Димой, глядя только вперед, держась прямо и
строго, как в строю. Дима смирил шаги - поначалу он и впрямь побежал от
избытка чувств.

- Вы действительно спешите?

Она помолчала, потом ответила ядовито:

- Если бы я хотела прогуляться в обнимку до ближайшей парадной, я бы
прямо сказала.

Дима всплеснул руками.

- Бога ради, не надо прямо! Если вас не затруднит, молчите, я сам
догадаюсь.

- Повремените, - отрубила она.

Они неслись.

Город здесь не походил на себя. Был просторнее, темнее, свежее, земля
влажно дышала; напоенный теплым туманом воздух создавал ощущение сна.
Казалось, ночь южная; казалось, тропическая; казалось, самая главная в
жизни.

- Вечер такой чудесный, - сказал Дима. - Даже жалко спешить так... -
он испуганно осекся. - Только не сочтите за намек...

Она только фыркнула.

- Вам не нравится? - печально спросил он.

- Это уже не столько вечер, сколько ночь, сухо сказала она. - А ночью
надо спать. Или, еще лучше, работать. Меньше отвлекающих факторов.

- Ну да?! - изумился Дима. - А плеск невидимых в темноте волн? А
прибрежный песок под кокосовыми пальмами, после дневной жары еще теплый,
как человеческое тело? А звезды, наконец?

- Перестаньте паясничать. Взрослый же человек.

- О да, - сказал Дима. - А вы не ленинградка.

- Ну и что?

- А я тоже не ленинградец. Родился в Москве, здесь учусь только.

Она помолчала, явно колеблясь, отвечать ли информацией на информацию,
или пренебречь. Такт пересилил.

- Владивосток, - уронила она.

- Лихо, - сказал Дима с восхищением. - А я вот Европы не покидал,
обидно... Как же вы заблудились?

Она молчала.

- Это секрет? - кротко спросил он.

Она поджала губы. Потом такт пересилил снова.

- Мы на неделю приехали. Подруги в какой-то театр пошли прорываться,
а мне эти лицедейства даром не нужны. Решила просто посмотреть вечерний
город и... перестаралась.

- Не огорчайтесь, - сказал Дима. - Я вас спасу.