Вячеслав РЫБАКОВ

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ СПАСЕНИЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. УТРО

ОТЕЦ

Мужчина и женщина завтракали. Впрочем, для женщины это был скорее
ужин. Менее четверти часа назад она вернулась домой с ночной смены, и,
хотя стрелки на циферблате с тридцатью делениями показывали начало
восьмого, позади у нее было двенадцать часов рабочего дня. Мужчина,
высокий и худой, с немного детскими - порывистыми и нескладными -
движениями, поспешно вскрывал жестянки с консервированной питательной
массой, нарезал ее ломтиками, раскладывал по пластмассовым блюдцам.
Женщина, забравшись с ногами на койку и плотно, словно ей немного
мерзлось, обхватив колени руками, прижавшись спиной к перегородке, из-за
которой слышались голоса, весело щебетала, рассказывая обо всех пустяках,
случившихся за день. Ее оживление выглядело несколько чрезмерным, но не
искусственным. И хотя землистый цвет лица и мешки под глазами говорили о
крайней измотанности, сами глаза - только что тусклые и равнодушные - уже
разгорались задорным блеском. Мужчина между тем отвинтил колпачок фляги и
стал разливать воду по небольшим металлическим стаканам.

- А глазки-то совсем не глядят, - ласково произнесла женщина. - Не
выспался?

- Н-не спалось... слишком уж устал вчера. Да ничего, сейчас
прочухаюсь. - Он придвинул к женщине блюдце с плоскими кусочками, обильно
намазанными густой коричневой приправой. - Все, - сказал он и со стаканом
в руке уселся на койку напротив женщины. - Питайся.

Она взяла свой стаканчик, качнула им в сторону мужчины:

- Твое здоровье.

- Твое здоровье, малыш.

Чокнулись и пригубили.

- М-м, - с восхищением сказала она, ставя стакан на столик. -
Холодненькая! Какая вкусная вода! - воскликнула она чуть театрально, и
сразу в тонкую перегородку за ее спиной несколько раз увесисто стукнули
кулаком: потише, мол. С утрированно виноватым видом женщина втянула голову
в плечи, и оба тихонько посмеялись. - Это еще не ваша, профессор? -
спросила она затем.

- Нет, - с улыбкой ответил мужчина.

- Жаль. Знаешь, только и разговору: шахта, шахта... Столько-то
пройдено, такие-то прогнозы...

Принялись за еду.

- А ты, профессор, как считаешь - долго еще? - спросила женщина, сняв
языком прилепившуюся к нижней губе крошку. Тот, кого она назвала
профессором, чуть пожал плечами.

- Трудно сказать. Стараемся вовсю... Знаешь, - он несколько повысил
голос, - я так рад, что пошел добровольцем в шахту! Все-таки до чего
приятно делать дело, которое так бесспорно нужно всем. Видела бы ты, как
слаженно, как воодушевленно идет работа! И ведь самые разные люди, самых
разных профессий - а так сработались, сжились друг с другом. Товарищество
просто, я раньше только в книгах о таком читал и завидовал...

- Ну, я рада, - сказала женщина, они чокнулись глухо звякнувшими
стаканами и выпили еще по глотку воды. Одобрительно улыбаясь, женщина
поднесла ладонь ко рту и поболтала ею в воздухе, изображая размашисто
болтающийся язык, а затем показала профессору большой палец. - Рада, что
ты нашел себя.

Он грустно покивал ей в ответ. Ее лицо тоже стало серьезным. Она
помедлила, как бы что-то для себя решая, провела, с силой надавливая,
ладонью по столу несколько раз. И вдруг лукаво глянула на профессора:

- А то я, сказать по совести, извелась. Думаю, наверное, правильно ты
собирался остаться в округе, с той...

Профессор, вздрогнув, изумленно уставился ей в лицо.

- К моменту ноль был бы крупным военным математиком. Я же помню, тебе
предлагали. И семья новая сразу - хоп! - по месту жительства. Подружка
молоденькая...

- Никуда я не собирался...

- Собирался, собирался! - дразнясь, как девчонка, она даже кончик
языка показала ему. - Все знаю. И что на пять лет меня моложе. И что врач.
И что в командировки ездил, а в отелях ни разу не останавливался, только у
нее.

- Да ты...

- А я даже очень рада. - В нее будто бесенок вселился. - По крайней
мере, мог убедиться, что у меня грудь красивее, - рывком спустив ноги на
пол, чтобы не заслонять себя, она сильно распрямила спину, обеими ладонями
натянула на груди плотную, застегнутую до ворота рубашку. - А?

- Что там?.. у запястья?! - свистящим шепотом выдохнул вдруг
окаменевший профессор.

Жуткая тень скользнула по веселому лицу женщины. Стремительно спрятав
обе руки за спину, она Насмешливо сказала:

- Ну ты муж! Полный гений! За четырнадцать лет родинку не выучил.

Он привстал. Перегнувшись через столик, протянул руку к ее локтю. Со
смехом она прянула в сторону и назад, ударила, отбиваясь, ногами в
воздухе.

- Нетушки-нетушки! Надо было раньше смотреть. Вот мужчины - все
больше сзади, все больше ниже пояса... Говорю, не дамся! Иди лучше мусор
выкинь.

Он косился недоверчиво - она снова показала ему кончик языка. Он
скомкал кусок промасленной бумаги, запихнул его в одну из двух
опустошенных банок.

- Хорошо.

- Угу, - женщина, достав из навесного шкафчика зеркало, от
сосредоточенности ерзая языком по губам, поправляла прическу. Вскинула на
мужа сверкающие, счастливые глаза: - А ты думал, я и не знаю, какой ты
коварщик? Мне даже фотокарточку ее кто-то прислал... Ты что, обиделся?

Он вышел в коридор и побрел, горбясь, к мусороприемнику. Мимо,
покачиваясь, проплывали нумерованные двери секций, похожих, как ячейки
сот: площадь два с половиной на полтора, две койки вдоль поперечных
перегородок, не доведенных до потолка, между ними раковина, утратившая
смысл, когда было отключено индивидуальное водоснабжение, и откидывающийся
на нее от глухой стены столик. Коридор гудел голосами; профессор раздвигал
грудью их слои, словно брел через густой серый спектр.

- Нет, старик, ты этого не можешь представить. Я когда увидел, что он
сделал с моей фляжкой, - у меня просто волосы зашевелились!

Плач ребенка где-то впереди.

- Милочка, это бессмысленно. Это всегда было бессмысленно, это
навсегда останется бессмысленно. Сейчас это бессмысленно в особенности. Не
будьте смешной.

Плач ребенка впереди.

- А ты слышал про завтра? В административном блоке, говорят, только
об этом и шепчутся. Будто сам Мутант сказал кому-то, что близится день,
когда он всех нас отсюда уведет... и день этот - завтра...

- Говори тише.

- ...И всех победил. Сел на трон и сказал: кто не поцелует мои флаги,
всех расстреляю. И тогда враги все встали на колени и... мама... мама, где
мои флаги?

Плач ребенка.

- Не подумай только, будто я как-то жалуюсь, милый. Но эти сто
семьдесят метров грунта над головой... я их чувствую постоянно, вот здесь,
здесь... Неужели я никогда больше не увижу, как восходят солнца? Как
взлетают стрекозы с хвощей у нашего озера?

- Курить хочу, господи, хочу курить, умираю, я умираю, что же вы все
сидите, я курить, курить хочу!..

- Заткнись, дерьмо!

Плач ребенка рядом.

- Уйми ублюдка, наконец! Я вызову психогруппу!

- Не надо! Соседушка, не надо! Ради бога! Ну спи, спи же, проклятый.
Сейчас заснет, сейчас. Чего ты так боишься, ведь все хорошо, все хорошо,
слышишь, мама рядом, вот она я. Не надо психогруппу!

Плач ребенка позади.

- И я думаю: может, и впрямь где-то сохранился оазис? Мутант это
вполне может знать, он-то, говорят, поверху шастает свободно.

- Возможно. Все возможно. Только говори шепотом, ладно?

Плач ребенка позади. Заходящийся, надрывный.

- Помяни мое слово. Если маркшейдера не освободят, десятник точно
пойдет на его место, точ-чно! И тогда у меня все шансы взять нашу десятку.
Так что ты... это. Если у тебя о нем станут спрашивать... ну, там,
понимаешь... вверни чего-нибудь. Высказывался пренебрежительно... или,
может, скрытый саботаж... Как друга тебя прошу. Как друга.

Профессор бросил в мусороприемник лязгнувшие жестянки, задвинул
тяжелую крышку. Постоял несколько секунд. Потом двинулся дальше, в конец
коридора - туда, где за большим столом с лампой и телефоном, спиной к
массивной металлической двери сидел дежурный.

- Доброе утро, господин дежурный.

- Утречко доброе, - жмурясь, сказал дежурный добродушно.

- Хотелось бы получить жетон на выход.

- На вечер? - деликатно прикрыв рот ладошкой, дежурный сладко зевнул.

- Хотелось бы сейчас. Я подменюсь с кем-нибудь, отработаю в следующую
смену.

- Приспичило, значится. Да ты садись, пиши заявление. И чтоб по всей