только недавно, подбирая состав Избранных Произведений. Более с позиций: что
здесь надо изменить или выбросить?.. И -- налетел на такое, что эти деловые
намерения сразу выветрило:
две крупнейшие ядерные катастрофы: Тримайл-Айлендская в США (1979) и наша
Чернобыльская. И обе они... не сказать: описаны, -- но вполне определенно
отражены в повести! Одна именно в Штатах (хотя я был волен в выборе страны),
другая на Украине, на Днепре.
мистики, вытекающее просто из глубокого изучения темы. Ведь за 20-30 лет до
событий писалось.
ядерного "изолятора", также необходимого во всех атомных делах, как обычная
изоляция в электротехнике. "Да, мы думаем над таким материалом", - солидно
кивали физики из закрытых НИИ, писавшие отзывы на рукопись. Думают они и по
сей день -- и за рубежом тоже. Между тем и помянутые катастрофы, и то, что
человечеству несмотря на них не ответреться от использования ядерной
энергии, показывает возросшую актуальность этой проблемы.
американские военные и бизнесмены -- ерунда, отнеситесь спокойно. Как еще
мог бы вывести их в 50-х я, молодой советский парень: я был убежден, что они
такие и есть. А мы хорошие. (Кстати, я до сих пор подозреваю, что мы
все-таки хорошие -- только невезучие). Переделывать же в духе времени,
подстилаться под нынешних "идеологов", самоуниженно возносящих Запад и США,
-- это не для меня. Пусть остается как есть.
как часть истории нашей -- всT вместе."
Этот судья никогда не говорит о теории "да", в лучшем случае говорит "может
быть", а наиболее часто заявляет "нет". Если эксперимент согласуется с
теорией, то для последней это означает "может быть"; если согласие
отсутствует, то это значит "нет".
на случайный сквознячок ветерку. На юго-западе, за деревьями, гасло зарево
зашедшей луны. В саду, где стояли павильоны Полтавской гравиметрической
обсерватории, было тихо и сонно. Степан Георгиевич Дрозд, младший научный
сотрудник обсерватории, человек уже в летах, даже задремал на крыльце своего
павильона.
зябко повел плечами, закурил и посмотрел на часы. Сегодня ему предстояло
измерить точную широту обсерватории это было необходимо для изучения
годичных качаний земной оси, которыми Степан Георгиевич занимался уже три
года.
неба, где под утро, в 6 часов 51 минуту, должна появиться маленькая,
невидимая простым глазом звездочка из созвездия Андромеды; по ее положению
измерялось угловое отклонение широты. До урочного часа оставалось еще
двадцать минут можно было не спеша покурить, поразмышлять.
с каменными стенами и раздвижной вращающейся крышей. До этого наблюдения
проводились в двух дощатых павильонах, похожих на ларьки для мелкой
торговли. Молодые сотрудники так и называли их пренебрежительно: "ларьки".
Степан Георгиевич посмотрел в ту сторону, где среди деревьев смутно
виднелись силуэты "ларьков". Да, работать в них было плоховато, особенно
зимой: продуваются насквозь! Да и рефракторы в них стоят маленькие,
слабосильные... Не то, что этот.
он почти целый год сам собирал, рассчитывал и заказывал линзы. "Конечно, не
как в Пулково, всего двухсоткратное увеличение, но для наших измерений
больше и не нужно. Зато не искажает".
дневные краски, стояло двухэтажное, в восточном стиле здание обсерватории; в
саду и дальше, вдоль опускающейся в город булыжной мостовой, плавал
прозрачный туман. Дрозд поглядел на часы: 6 часов 45 минут. Пора начинать.
Он потер озябшие руки и вошел в павильон.
таким же черным, как и ночью. Заветная звездочка голубой точкой медленно
подбиралась слева к перекрестию окуляра, к зениту.
хотел было уже отвести глаза, но внезапно через объектив быстро промелькнуло
что-то темное, продолговатое. Оно заслонило звездочку и исчезло. Степан
Георгиевич не сразу сообразил. Птица? Померещилось напряженным глазам? Но
звездочки в окуляре больше не было, ее заслонил размытый светящийся след.
"Метеор? Но почему же он не светился?"
увидел в меридиональной щели купола тонкий светящийся в небе след; он
наращивался к северу и медленно угасал к югу. Такой след бывает у больших
метеоров, но в голове этого следа не было ярко светящегося метеора. "С юга
на север, по меридиану", быстро определил Дрозд и включил мотор. Труба
телескопа стала быстро поворачиваться.
хвоста следа, руки быстро выключили мотор и начали крутить рукоятку ручной
подачи вдогонку за следом. Небо уже посветлело, и Дрозд смог рассмотреть
снова вплывшее в объектив темное продолговатое тело. Было трудно
координировать движения: ведь перевернутое изображение тела в окуляре
телескопа неслось не в ту сторону, куда двигалась труба. Вот труба дошла до
упора и остановилась. Тело исчезло...
Он давно, еще до окончания университета, убедился, что в астрономии гораздо
больше черновой работы ремонтной и вычислительной, чем наблюдений, и
несравненно больше наблюдений, чем открытий. Он имел неподалеку от
обсерватории домик, сад, семью, не любил выпячиваться впереди других и даже
в глубине души был уверен, что, хотя он и астроном, звезд с неба хватать ему
не суждено.
до сердцебиения. Механически поворачивая рукоятку обратно, чтобы вернуть
телескоп в зенитное положение, по привычке приглаживая свободной рукой
редкие волосы на макушке, Степан Георгиевич напряженно размышлял: "Что бы
это могло быть? Тело не собиралось падать, не было раскалено, хотя летело с
огромной скоростью воздух светился... Спутники Международного геофизического
года? Но ведь они уже давно отлетали свое, упали в атмосферу и сгорели. Да и
были они совсем не той формы".
осталось не более получаса. Через открытую дверь павильона был виден склон
холма, на котором стояла обсерватория. Улица по ней проехал первый
велосипедист. Фонари на столбах горели, ничего не освещая. Город просыпался.
зенит". Он довел трубу телескопа до вертикальных рисок на угломере, приложил
глаз к окуляру, ища звездочку. И... увидел уходящее из объектива такое же
продолговатое тело! Теперь оно блеснуло ярким отсветом еще скрытого
горизонтом солнца и исчезло. Опять? Второе?!. Может быть, даже не второе, и
он прозевал несколько таких? Дрозд резко закрутил рукоятку и снова повел
телескоп вдогонку за непонятным метеором.
также шло с юга на север над меридиональной щелью павильона и имело такую же
снарядообразную форму, как и первое. Больше Дрозд ничего не смог
рассмотреть: тело быстро ушло за пределы наблюдаемого в телескоп участка
неба.