Чтение 14–й страницы книги ~Прощание с Землей~

достигнув цели, гарпун в теле наповал убитого животного, и со страшным
треском рассыпался на тысячи слепящих брызг. Малое стеклышко нашего окна
задребезжало, готовое рассыпаться в прах, в зимовье запахло пылью. Я не
уловил того момента, когда мы трое плюхнулись кто где был, прижимаясь
животами к прохладным, кисло пахнущим известнякам. Только в следующее
мгновение увидел уже не желтое, но синее лицо Василия, белый взгляд его
глаз и шепот:

- Кужмити, выбрось! Выбрось! Притягиват, - Василий показывал на мешок
с образцами, и рука его тряслась.

Еще три или четыре удара всколыхнули подо мной землю, прежде чем я
пришел в себя. Я никогда не боялся грозы. Неистовая сила ее, нездешние
мертвые всполохи или кроваво-красные вспышки огня, гром, порою лишающий
слуха, рождают во мне какое-то необузданное ликование, меня тянет на
дождь, в самую пучину бушующей страсти, и я слышу, как во мне самом бушует
дикая страсть разрушителя. Что же это произошло нынче - плюхнулся брюхом
на землю?

Смеясь, поднимаюсь с пола, сажусь на нары, заглядывая в окошко,
сплошь залитое дождем, в котором, как в аквариуме, мечутся золотые,
красные, синие, фиолетовые рыбки молний.

- Выкини, бойе! Убери! Притягиват, - это уже просит Осип, пряча лицо
и голову в ладони под очередным раскатом грома.

И впрямь верят ребята в необычайную притягательность моих камней.

Я весело смеюсь, но мне становится по-настоящему жаль их. Беру рюкзак
с образцами и, приоткрыв дверь, тяжело выкидываю. И словно бы нарочно
падение его на землю сопровождается страшным ударом и треском
рассыпающейся тверди. Ударило где-то совсем рядом в гольцы, опять слышится
крепкий запах горячего кремния.

Эвенки ничком лежат на полу. Им, бесстрашным, один на один выходящим
с рогатиной на медведя, - я знаю, что и Осип и Василий бывали в таких
переделках, - буйство грозы вселяет суеверный страх, ужас и делает жалкими
и беспомощными.

Да и мне, вероятно, стоило бы напугаться: вот ведь как провожает меня
великая тайна озера Егдо. Громовержец посылает в меня копья и стрелы,
рушит вокруг камень и сотрясает земную твердь. Пожалуй, такой грозы не
помню во всю жизнь. "Стоит задуматься", - сказал бы профессор Журавлев, и
глаза его, нездешние глаза человека, проникшего в великую тайну
мирозданий, чуть-чуть бы прищурились.

Гроза унялась скоро. Отошла, растаяла страшная туча, и гром разом
улегся, словно и не было в мире необузданного хаоса страсти. Мы плотно
отобедали в землянке, распахнув дверь и вдыхая словно бы неземной,
прекрасный запах грозы. Ребята, крепко выпив, завалились на нары и разом
заснули, измученные прошедшими страхами. Я понял, что страхи мучили их с
момента прихода к озеру и до окончания этой грозы. Когда все стихло,
Василий и особенно Осип стали вдруг веселыми и разговорчивыми парнями.

- Никому, однако, не говори, что Егдо видел, - сказал Василий.

- В Инаригде не говори, - дополнил Осип, словно бы давая разрешение
мне говорить о Егдо за пределами Авлакана.

- Камни, однако, прячь! Не показывай Инаригда камни, - продолжал
наставлять Василий.

- Почему?

- Нельзя. Не был, однако, ты там.

- Не был, не был, - закивал Осип, теперь он во всем поддерживал
товарища, как тогда его Василий.

- Место шибко тайное.

- Хына не велит?

- Хына, однако, подох маленько. Нарот не велит. Серса наш не велит.

- Спать будем, - сказали они и завалились на нары.

Цепляясь за последнее, я спросил:

- Слушай, Василий, а Егдо по-вашему - щучье, да?

- Нет. Это Почогиров язык. Наш язык: Егдо - Огорь много!

- Огненное, да?

- Однако, огненное! - пробормотал он и засопел носом.

Я вышел из землянки, поднял рюкзак и высыпал содержимое из него на
землю. Сухими, опаленными великим огнем, в панцирных рубашках окалины,
лежали передо мной метеоритные тела, поискам которых отдал всю жизнь мой
учитель Леонид Александрович Журавлев.

Я взял в руки тяжелый черный окатыш и долго глядел на него: есть ли
это разгадка сагджойской тайны или это новая тайна, которой суждено мне
посвятить жизнь?