Чтение 8–й страницы книги ~Прощание с Землей~

набегавший на берег.

- Знаешь, Федор, а ведь это говорят камни, - сказал я.

- Как? Камни?

- Да, созданный природой, без разума и рук человека, радиоприемник, -
объяснял я, мало веря в это объяснение редкого явления, о котором знал по
книгам.

Всю ночь плакали, стонали, рыдали черные Рыбачки на берегу океана. И
когда они замолчали, мы слышали далекие и близкие голоса, потаенные шепоты
и даже улавливали в них будто бы произносимое нами.

- Слушай, Кузьмич, а ну его к бесу, это место! Давай отсюда двинем! -
сказал утром Федор. Лицо его было бледным, и в глазах стояла мучительная
тоска.

- А как же подбаза? Сюда будут выходить отряды, сюда приедут с
Беличьего!

- Бог с ней, пусть стоит. Будем наведываться... А жить давай
подальше.

- Давай, - согласился я и почувствовал - от этого стало как-то легче
на душе.

Через двое суток, работая недалеко от устья втекающей в озеро реки,
мы обнаружили старую стоянку человека. Обломки корабельных досок,
изъеденную ржавчиной кружку, обломок толстого, глубоко загнанного в землю
бамбукового флагштока и тесаный, памятный, врытый в землю столбик. На нем
с великим трудом я разобрал выжженную надпись: "Шхуна Алек... дрина"
(вероятно "Александрина") Петербургское гид...граф... щество Экспед...
1914 года". Дальше буквы выцвели, выветрились, вымыло их дождями, снегом,
солнцем и стужей. Только крохотные точечки остались кое-где. И в конце
этой надписи время сохранило еще: "...лись зи...вать окт...рь 1917..."

Из всего этого легко можно было уяснить: "Шхуна "Александрина"
Петербургского гидрографического общества, отправившаяся в путешествие на
восток в 1914 году, потерпела крушение у мыса Надежды (он был от Рыбачек
всего в трех километрах). Остались зимовать. Октябрь 1917 года".

Люди эти, на четыре года оторванные от родных мест, ничего не знали
ни о потрясшей мир войне, ни о грянувшей революции. Такими далекими и
недосягаемыми были всего-то чуть больше пятидесяти лет назад эти места.

Может быть, их голоса сохранил камень. Мне захотелось снова провести
ночь у черных базальтовых изваяний.

Вечером мы натолкнулись на землянку, теперь это было едва различимое
углубление в береговой наносной морене. Желая хоть немного приподнять
завесу времени, я покопался внутри бывшей землянки и под небольшим слоем
лиственного перегноя, на земляной лежанке обнаружил человеческий череп.
Проросшая через него сосна накрепко вживила в себя серые с синеватым
отливом черепные кости. Мы снова закопали умершего тут, неизвестного нам
человека и поставили, отесав по всем правилам, памятный столб. Федор выжег
на нем: "Тут покоятся прах и останки жилища неизвестного нам
землепроходца, открытые геологической партией N_44018 XX района".

Памятный столбик, обломок флагштока, корабельные доски я приобщил к
нашему имуществу и образцам. А позднее передал музею Географического
общества. Никто сразу, даже из больших знатоков, не мог мне ответить, что
это была за экспедиция. Но и позднее не нашлось охотника заняться нашим
случайным открытием. А я в постоянных хлопотах тоже не всегда помнил об
этом. Надо бы на досуге съездить в Ленинград да порыться в архивах. И вот
досуг появился. А куда меня унесло? Иду за щуками. Нет, обязательно уеду
отсюда пораньше и покопаюсь в архивах, пересмотрю и отдам на экспертизу
наши с Федором находки.

Хорошо бы еще побывать там и послушать говорящие камни. Рыбачек
послушать.

После ночного привала (все-таки заснул тогда) шли долго. Я сразу же
втянулся в ходьбу, сразу обрел дыхание, и движение доставляло истинное
наслаждение. На мой взгляд, самое страшное для человека - лишить его
движения. Наверное, совсем не случайно было выдумано наказание - сидеть в
тюрьме. Именно сидеть. Этой пыткой наказывали во все время и у всех
народов. Но незаметно человечество само заточило себя в тюрьму
неподвижности. Сначала городские люди, а теперь уже и сельские сели в
автобусы, машины, трамваи. Сидят уже не только служащие на работе, но и
станочники у пультов, у машин, у сигнальных систем. Стремление сесть
настолько захватило человека, что вертикально движущийся, вероятно, в
конце концов исчезнет с наших улиц, дорог, с полей и сидячий образ жизни
станет нормой.

С раннего детства вынесли мы образ прекрасного будущего, где будет
делать все за человека машина.

А что же будет делать человек? Наверное, не одному приходил такой
вопрос. И всегда следовал один и тот же ответ:

- Человек будет управлять машинами, сидя за пультом!

Сидя!

Как же это у человечества получилось - раньше карали сидением, а
теперь состояние это стало мечтой о будущем?

В описаниях городов будущего, заводов, цехов у самых ярких и ярых
гуманистов-мечтателей человек не ходит, не двигается по планете, по земле,
передвигая ногами, он обязательно сидит, управляя, сидит, проносясь над
землей, сидит, отправляясь в гости, и уже не касается ногою земной тверди.

Мне довелось провести две недели отдыха в изумительной местности:
доступные горы, зеленые луга предгорий, чистое морское побережье. И везде
дороги, тропы, тропочки - крутые, пологие, ровные, на любой вкус. Ходи,
гуляй, двигайся, отдыхай, человек. И что же? В санатории общего типа, где
в общем отдыхают здоровые люди, были операторы и аппаратчики одного
крупнейшего современного химического комбината - рабочие будущего, как их
называют, они уже сейчас сидят подле пультов, у сигнальных систем и
кибернетических машин. Сидят в белых халатах, в домашних тапочках, вдалеке
от всех вредных и невредных процессов, творящихся в замкнутых ретортах и
реакторах. На отдыхе они продолжали сидеть в лучшем случае на морском
побережье, и то в очень хорошую погоду, остальное время проводили в
палатах, занятые игрой в карты, выпивкой, болтовней, и отправлялись на
прогулку только автобусом или катером. На меня, делающего в день не меньше
двадцати километров, смотрели как на сумасшедшего.

- Неужели вам, Василий Кузьмич, не надоело шлепать ногами на работе?
- спрашивал меня сосед по палате.

- Неужели вам, Григорий Григорьевич, не надоело сидеть на работе?

- Представьте, нет!

- И тут не надоело сидеть?

- Что вы, мы столько ездим, столько видим...

Нет, не ядерная бомба, не мировая катастрофа и не созданное опытами
микробиологов новое невидимое существо погубит человечество, но, лишенное
естественного движения, оно само собой зачеркнет себя. Вот какие мысли
могут прийти человеку в голову на отдыхе, когда он, отдавшись наслаждению
от собственного движения, идет на озеро Егдо с единственной надеждой
выловить необыкновенную (не называю метраж) щуку.

- Слушайте, ребята, а как же мы ее донесем, коли уловим-то? - спросил
я на привале, когда мы, отмахав часов шесть кряду, остановились на дневку.

- Кого? - Осип, помешивая в котелке варево, удивленно глянул на меня.

- Как кого? Щуку?

- Однако, донесем...

- Поймай только, - резонно заметил Василий.

- Да нет, мужики, я серьезно. Как?

- Олень надо было брать, - вздохнул Василий и покачал сожалеюще
головой. Но теперь Осип с той же интонацией, что и моторист в том дальнем,
сказал:

- Ты, Кужмити, поймай, однако!

Это уже был разговор! Я рассмеялся.

- Озеро-то есть, по крайней мере? - спросил.

- Осеро есть! - Осип подул в ложку, пробуя стряпню. - Куда идем?
Осеро идем! Вот чудак.

Ну ладно, хорошо, что эту надежду у меня не отбирают. Щуку, конечно,
поймать надо - правильно, но если есть озеро...

- Однако, осеро Егдо всегда есть, - сказал Василий.

После обеда, за которым проводники мои снова отказались выпить хоть
бы по "маленькой" (люблю это качество в людях - делу время, потехе час).
Осип спросил:

- Кужмити, ты, однако, зачем Априку бежишь?

Я даже поперхнулся от неожиданности вопроса. Ну и дела!

О своей командировке я мало кому говорил и уж совсем не
распространялся настолько, чтобы первый же спутник по рыбалке спрашивал
меня об Африке. Тут на Авлакане, в Буньском, сказал только Ручьеву,
секретарю райкома партии, да закадычному своему дружку Валерию
Владимировичу Дашкову, надо было объяснить свой внесезонный отпуск, да
еще, пожалуй, слышал об этом старик Вычогир, с ним мы плыли вместе из
Буньского в Нювняк.

Ни один из них троих не успел еще и побывать в Инаригде, а тут уже
известно о моей дальней поездке. Отмечу, между прочим: ни рациями, ни
другими какими-либо средствами связи таежное крохотное село с миром не
связано. В тайге всегда все наперед известно - об этом я хорошо знал, но
все-таки удивился вопросу Осипа.

- А ты откуда об этом знаешь?

- Народ говорил!

- Ого, уже не просто кто-то - народ! Какой народ?

- Наш. Инаригда, однако.