и Василий, решив, что пора и ему вступить в разговор, сказал:
чего не терял.
как бы я ни скрывал. Я никогда не делюсь тем, что предстоит мне, пока не
обдумаю всего сам. А сейчас даже и не думал еще о предстоящем. Заставил
себя не думать. Но мне напомнили. Напомнили тут, среди великой тишины,
среди Земли, которая все еще живет сама по себе, своими простыми и мудрыми
заботами, своей первозданной страстью, своей так и не познанной человеком
волей. Что ждет меня в Африке? Найду ли в незнакомых мне джунглях,
саваннах или пустынях ее, любимую и дорогую Землю? Наверное, найду, как
нашел ее тут, как нахожу вечно, пока живу. Она одна у нас, одна на всех
живущих - Земля!
знал с детства, что вычитал из газет и журналов о ее настоящем, и все то,
что узнал из прочитанного в Ленинской библиотеке.
будто проверяя свои знания.
однако, гора большой-большой есть, Агды называется. Знаешь?
Большой-большой гора, и на макушка дым идет. Это почему?
Что-то, наверное, натолкнуло в моем рассказе на этот вопрос. Но что? И
почему я не знаю этой горы Агды, как и озера Егдо? Что они, смеются надо
мною?
горы Агды не встречал.
Потом туда-сюда Авлакан, как заяц. Понял?
большой яма есть, большой, весь Априка туда пойдет...
болот, действительно громадная впадина среди Авлаканской платформы.
внимание на подобие возвышенности почти в самом центре. Но,
посоветовавшись меж собой, прикинув трезво и здраво, решили, что
возвышенности там быть не должно, наверное, это брак в съемке, а может
быть, и тень облаков. Бывает такое. И вот пожалуйста, есть гора Агды. И
впадина-то называется Агдыйская. Вот номер! Топографы прошли,
аэрофотосъемщики пролетели, мы прошли, и все мимо. А она есть, гора Агды,
и даже дым из верхушки идет.
катится, в Авлакан бежит.
непохоже. Лица у них серьезные, даже строгие. Уж не месть ли за Африку?
Показалось, что много знаю я о ней? Много чудесного там, необыкновенного,
так ведь и у нас много.
река плывет. Везде все растет. Трава растет, дерев растет, кустик растет,
ягель растет. Там ничего не растет - чорнай, чорнай.
Зубы желтые, крепкие, десны розовые, лицо плоское, с широкими чистыми
скулами, а глаза большие, синие, и в них смех, лукавство и еще что-то, мне
непонятное. И я, глядя на него, тоже смеюсь и хлопаю по плечу. А Осип,
чтобы не оставаться в долгу, хлопает меня и тоже хохочет. Я смеюсь, но мне
чуточку грустно поначалу. Грустно, что проглядел Егдо, не распознал на
фотосъемке Агды и ничего не знаю про Каменную реку, где ничего не растет.
Но потом ко мне приходит настоящее веселье: как же это здорово, что есть
Егдо, Агды, Каменная река и что-то еще, чего не знаю я, что хранит, прячет
в себе земля, а значит, можно удивляться и радоваться, потому что без
удивления, как и без движения, нет человека.
полевой или даже кутейной камеральной чаркой. Что ни говори, а все-таки
геологи - народ легкий, порою удалой и уж, самое главное, по-умному
веселый.
маршруте...
мари сменяются мокрыми калтусами, калтусы - сухими марями. Я узнаю эти
места и не узнаю. Сколько подобных приходилось видеть, по скольким таким
вот, лишенным всего живого, бродил в жару и стужу, в солнце и в проливные
дожди. Пожалуй, и тут прошел когда-то по пересечению к речке Гажанке.
Спрашиваю у Василия, он по-прежнему идет позади, есть ли такая река.
словно обнюхивая воздух. Потерял тропу, ищет правильное направление, чтобы
подсечь ее снова. Меня когда-то убедил один бывалый человек, что у эвенков
необъяснимо развито обоняние, они даже в тайге ориентируются по запахам.
Вероятно, это и так. Но сейчас я знаю, зачем Осип водит лицом, словно
принюхиваясь. Он выискивает возвышенности, сопочки, складки земные - по
ним и ориентируется, как все в его роде. Тропу и раньше не было видно,
однако идти было куда легче. Теперь шаг наш труден, заросли цепляются за
сапоги, то и дело проваливаешься в неглубокие влуминки, спотыкаешься о
кочки, коряжины. А силы уже не те, второй бесконечно длинный день в пути.
Я про себя тоже отметил сопочки: вижу, кружим мы, подсекаем тропу. Теперь
Василий впереди, рядом с Осипом, и я не отстаю - идем фронтом. Подсекли
тропу, и Осип уступил свое место ведущего. Василий пошел тише, то и дело
поводя лицом по сторонам. Прошли еще две буйно заросшие высохшей травою и
багульником мари и наконец вышли в чахленькую, но сухую тайгу, где тропа
была широкой, хорошо заметной.
себе земля, зовет. Хочется лечь, зарыться лицом в сухую, пряно пахнущую
траву, расслабиться, отдаваясь покою. Я знаю это состояние и, когда оно
приходит, всегда борюсь с ним. Нет, нельзя ложиться, нельзя расслабляться,
надо идти, идти вперед. Поддавшись минутной слабости, я не заметил, как
потерял ритм, а значит, взвалил на плечи лишнего. Пытаюсь снова подчинить
себя движению, сосредоточиться на нем. Это удается. И я снова бреду за
Василием, погруженный в ритм ходьбы, не реагируя больше на окружающее.
короткий сон и долгий рассказ на дневке. От разговора тоже утомляешься,
особенно когда сам говоришь и вкладываешь в рассказ много эмоций. На
дневке хорошо помолчать, расслабившись. Но я нарушил это правило и вот
расплачиваюсь усталостью, полным равнодушием к окружающему.
Не сбивается с шага ведущий, но видно, что и он идет нелегко.
заблудился в тайге.
дьявольски устав, я вдруг неожиданно вышел к Авлакану. Река тут была
тихой, широкой, по карте определил место - Рыбачьи зимовья.
не живет. Дома были целы и даже добротны, за мыском у воды стояли две
бани, тоже добротные, но тропинки к ним, как и к крылечкам домов,
позаметало травою, а на крышах буйствовал сорняк. Я заглянул в крайнюю
избу, мне показалось, что она менее других выглядит одичалой. И не ошибся,
отсюда хозяева ушли, вероятно, не позднее двух лет. Белила на битой печи
еще не потрухли, пол хранил былую чистоту, хотя и был пыльный. Часто ночуя
и даже подолгу живя в брошенных людских жилищах, я, что называется, набил
глаз и могу по многим приметам определить, когда оно покинуто. Устав так,
что почти валился с ног, я все-таки решил поужинать. Развел на дворе
костер, вскипятил в котелке воды для чая, сбегав за ней к реке, открыл
банку консервов и, прикинув, что на обратную дорогу отсюда я потрачу не
меньше трех дней, выделил себе два сухаря и четвертушку от банки свиной
тушенки.
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Березин Федор
Круз Андрей
Грабб Джеф