в телесной болезни, с ним можно поспорить.
около входа. Мудреные имена, магические иносказания составов, которыми
обменивались врачеватели, вызывали в его душе болезненные ощущения. Он не
верил в их силу, но хотел, чтобы все земное ополчилось против Намтара.
Степного человека скрутила судорога? Сделаем так, чтобы она отпустила,
тогда ему будет легче, тогда он придет в себя.
речным илом ожоги, оставленные на плечах и лопатках Энкиду небесным быком,
старшие совещались о составе, который одолел бы судорогу. Одни предлагали
растертую грушу, смешанную с корнями степных трав. Другие настаивали на
смоле можжевелового дерева, растопленной в горячем пиве и речном асфальте.
которым скреплены стены Урука?.. Они хотят латать тело Энкиду, словно
стену, в которой появились бреши". Когда согласие по поводу рецепта было
достигнуто, и ученики с торопливым усердием начали перемалывать в ступках
кусочки панциря речной черепахи, а также другие мелочи, скрепляющие
различные части состава воедино, старшие врачи сообразили, что имеется
препятствие, неодолимо мешающее действию лекарства. Голова у Энкиду была
спрятана между коленей, закрыта руками. Даже Гильгамешу не удавалось
отвести ее назад до такой степени, чтобы между зубов больного можно было
вставить воронку.
я заплачу пострадавшему за каждый синяк.
тонким, длинным устьем. Не закрывая глаз, владыка Урука смотрел, как они
вторгаются в тело его брата. То чувство, с которым он ждал действия
лекарства, нельзя назвать надеждой. Скорее, Большой с горечью искал
подтверждения тому, что только его сила может остановить подступающую
смерть. Так и вышло - Энкиду остался недвижим.
использовать ее, а затем и третью. Вся комната пропахла лекарствами, на
полу подсыхали лужицы жидкостей, стекавших с воронки, но смеси не
действовали.
обкладывайте его тростником, но еще раз мучить его я не дам.
плакала. Она с чисто женской, неизвестно откуда берущейся привычкой несла
свой высокий живот, а в ее глазах сидел страх.
Здесь пахнет всякими снадобьями, даже мне тяжело находиться тут.
мой, я все равно не найду себе места, пока он лежит... так.
около мохнатого. Те, измученные бессонной ночью, уже не столько строили
предположения по поводу природы болезни, поразившей Энкиду, сколько
клевали носами.
Все равно прока от ваших лекарств нет.
комнате стало вдвое меньше пахнуть травами. Шамхат, первое время
бледневшая, часто подносившая руку к горлу, постепенно привыкла. Все
такими же сухими глазами она смотрела на мужа, иногда пыталась гладить его
косматый бок, но всегда с испугом откидывалась назад.
холодный, но и не теплый. Я помню, что всегда чувствовала теплоту. Словно
это коровий бок, или кошачья шерсть. Да, он был такой. А теперь теплоты
нет.
глаза, сказал Гильгамеш. - И, пока я здесь, Намтар не заберет его.
половину дня лекари выглядели неважно. Кусок не шел в горло. Шамхат вообще
не ела. Служительницы, ухаживавшие за ней, то и дело теребили Гильгамеша.
Но каждый раз, когда тот хотел отправить блудницу из комнаты, она умоляюще
смотрела на него.
мехового комка, она боялась, что останется без Энкиду. Без сильного,
мохнатого, наивно восторгающегося всему, что придумал человек, всему, что
отличало людей от природы и богов. За его спиной можно было укрыться, на
его сильные руки положиться. "А мне не страшно остаться без него? -
спросил у себя Гильгамеш. - Да, страшно. Матушка Нинсун, даже она не так
близка мне, как этот человек. Что она говорила о жертве? Что он идет вниз
вместо меня? Но это не я приношу жертву. Даже если бы у меня была
возможность, я не поступил бы так. Самое близкое нельзя отдавать в жертву,
потому что самое близкое - та же вера. Человек, отдавший самое близкое -
уже не человек..."
Энкиду расправил тело. Теперь он лежал в точности так же, как и прошлым
утром, когда Гильгамеш заставил его выпить браги.
человеку.
Энкиду были открыты. Совсем как вчера его зрачки из тоненьких постепенно
становились большими, расширенными болью и тоской.
Большой хотел напоить его рвотным отваром, но мохнатый отвел его руку и
стал говорить - торопливо, словно опасаясь, что кто-то догонит его, не
даст закончить. - Это не сон. Там, куда уводят меня, никто не спит. Там
слишком страшно, и там нет глаз, чтобы их сомкнуть. Кругом темнота, шаришь
руками, как слепой, оставшийся в одиночестве посреди пустыни. Земля жжет
холодом, а воздух душен и недвижим... Каждое сердце проходит через эту
пустую темноту. Я плакал, думая, что навсегда оказался здесь, но мои руки
наткнулись на кого-то. Грозовой сполох осветил все вокруг - и я увидел,
почувствовал его... - Энкиду закусил губу, борясь с чем-то внутри себя. -
Мне больно, - прохрипел он через несколько мгновений. - Вся моя утроба
болит. Нет, не надо снадобий. Мне они не помогут ничем. Я хочу говорить -
пока еще могу говорить!.. Братец, Большой, трепещи, коли увидишь этого
человека. Его лицо мрачно, если только у него есть лицо. Над плечами у
него черные крылья, а на руках вместо пальцев когти. Я не успел слова
молвить, как он схватил меня за волосы и бросил на землю. Я поднялся -
успел подняться! - и ударил его. Он отлетел, будто деревянная чурка.
Скакал по земле, словно шар. И вдруг оказался сзади меня, обнял своими
когтистыми лапами и сжал так, что ребра начали ломаться. Из последних сил
я стал кричать, звать тебя. Я верил, что ты с ним справишься, но так и не
дождался помощи. Он сломал меня, я помню, как мой хребет хрустнул. -
Неуверенно, слабо Энкиду приподнял руки и дотронулся до плеч. - Вот сюда,
к лопаткам, он приделал крылья. Продел сквозь ноздри узду и повлек за
собой... - Энкиду зажмурился. - Я потерял тело, стал невесомым, как
парящая птица. Он тащил меня, я чувствовал, как взмахивают крылья, но не
мог приказать им повернуть обратно, не мог вырвать узду из ноздрей!.. Я
побывал там, в преисподней. Вот так. Я видел крылатых, бесплотных - тех,
кто умерли. Их дом велик, но бесцветен, там питаются прахом и глиной,
никогда не зная сытости. Все они на одно лицо, может быть поэтому галдят
свои имена как птицы над помойной ямой. Бесплотные прислуживают подземным
богам ни на минуту не умолкая. Они вспоминают свои жизни, твердят их
словно вызубренный урок. Одни хвалятся венцами правителей, другие -
искусством в ремеслах, однако самая жалкая судьба и самая великая там
выглядят одинаково. Все они серые, присыпанные пеплом, не люди - а
иссохшие моли. Красками горят только боги, но облик владык так ужасен, что
ни одно земное слово не может его описать. В посвященных подземным богам
храмах Урука нет идолищ. И правильно - как изобразишь змею, ворона,
лягушку, льва, ящерицу одновременно? Когда смотришь на богиню Эрешкигаль,
лишаешься рассудка. Она обжигает холодом еще страшнее, чем небесный бык
жаром... И вот слушай меня, Большой; я трепыхался на узде у мрачнолицего,
желая скрыться от мучений холодом, а некая умершая, стоявшая с таблицами в
руках перед владычицей Кура, посмотрела на меня и сказала: "Это Энкиду.
Его уже взяла смерть, госпожа!.."
подступают слезы, Гильгамеш стал гладить брата по голове. Он опять поднес
к устам Энкиду чашу с настоем.
путь сосчитан и записан. Никакое снадобье не пересилит волю богов.
мрачнолицый человек - это Намтар, я буду сражаться с ним. То, что не
удалось тебе, удастся мне! Я не подпущу его к твоему ложу!..
из-за кого меня сковала смерть.
скажи, кому?
увидел меня, он захотел привести в город. Когда я жил в степи, бегал
вместе со степным зверьем, понимал его язык, никакого греха перед богами
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Маккарти Кормак
Прозоров Александр
Максимов Альберт
Контровский Владимир