почувствовал зуд в душе - он не сделал чего-то важного, он всегда будет
жалеть об этом.
предается воздержанию. До этого Дотим - костлявый, безухий, но неутомимый
мантинейский бык - неоднократно таскал его к местным жрицам любви. Теперь
же пастух отвечал на предложения наемника отказами. Калхаса перестало
тянуть к женщинам, словно его естество заснуло осенью вместе со здешней
землей. Обеспокоенный открытием, пастух решил преодолеть свое равнодушие к
женским животам. Он отправился к Дотиму, и мантинейский бык, никогда не
отказывавшийся составить компанию в таком деле, пообещал, что вечером
зайдет за пастухом.
сирийца по имени Газария. Здесь не было ничего кроме грудами наваленных на
полу ковров, да большой миски с дешевым аскрийским вином, из которой Дотим
с Калхасом по очереди черпали плоской глиняной чашкой. Пить из нее было
неудобно, вино стекало по подбородкам, капало на живот, но Дотим говорил,
что так и нужно, что вино, сохнущее на подбородке только возбуждает.
Газария отлучился из дома, ибо наемник приказал ему привести девок со
всего Тарса и пообещал, что плата будет щедрой.
о предстоящем, похоже, пьянила его больше, чем вино. - Нет, ты подумай, на
каждого из нас придется штуки по три: я сказал Газарии, чтобы меньше шести
он не приводил. Вот как! Это будет потяжелее, чем брать Танаф, да?
Га-га-га!
тянул вино, ожидая, когда оно заглушит привычное беспокойство.
они явятся сюда, но попозже...
Хихикая и кокетливо прикрывая рукой срам, те мялись у дверей, пока Дотим
придирчиво рассматривал их.
локтем Калхаса и неожиданно завопил: - Эй, Газария!
уже изрядно помятые бесчисленными мужскими руками. Они казались ему на
одно лицо.
наемников. - Я все знаю про тебя: ты держишь на заднем дворе свиней. Зачем
ты заставил этих девок бродить по навозу?
Газария, пусть поднимут!
сказать, что девицы грязны как грязны все местные потаскухи. Пастух не
видел здесь ничего удивительного, поэтому он с любопытством посмотрел на
Дотима: с чего это тот завел разговор о свиньях?
Чтобы потом выковыривать из-под ногтей навоз? Ну уж нет! Тащи сюда самую
большую свою лохань. И грей воду, много воды...
собственноручно до половины наполнил горячей водой.
тварей в лохань. Пусть они узнают, как моются в Аркадии.
тараторя что-то по своему, полезла в воду.
схватил под колени сразу двух девиц и повалил их в чан.
тяжелый. В предрассветных сумерках он казался серой, чуть колышущейся
пеленой.
затылком он опирался на твердую, шершавую стену, по которой струились
ручейки воды. Было зябко. Калхас поежился и тут же почувствовал, что
промок до нитки. Стиснув зубы, он заставил себя подняться на ноги. Суставы
ломило так, словно он целые сутки занимался тяжелым физическим трудом.
Болели виски и затылок, рот пересох и казался наполненным зловонием.
Калхас открыл его и, запрокинув голову, ловил губами струйки дождя. Потом
прополоскал рот и с усилием сплюнул. Место казалось знакомым, но прошло
некоторое время, прежде чем он вспомнил, что находится около стены,
ограждающей сад Софии. Понемногу стали всплывать картины прошлого вечера.
Сладострастный беззубый рот Дотима, в который одна из девиц вливает вино.
Безумные скачки в чане, перемежаемые безумными скачками на влажных коврах.
Потные руки, перетаскивающие его с одного женского живота на другой.
Кислое аскрийское вино, от воспоминания о котором желудок подступал к
горлу. Он слишком много пил и слишком усердно изображал из себя сатира. Но
почему он оказался здесь?
посмотрел на свои руки. Ладони распухли, словно он колотил ими по чему-то
твердому. Неподалеку находились ворота, в которые заходили они с
Иеронимом. Калхас подошел к ним и сообразил, что стучал сюда, причем
стучал отчаянно. Ему не открыли - то ли не слышали из-за шума дождя, то ли
побоялись. "Скорее побоялись", - подумал Калхас, вспомнив Сопатра. Однако
что заставило его так рваться к Софии?
откуда-то снизу вновь начало подниматься смутное беспокойство. Чего же он
не сделал?
стучаться в ворота. Одна мысль о возвращении к Газарии вызывала чувство
омерзения. С удивительной ясностью Калхас понял, что больше туда не
пойдет. Его место - здесь, боги накажут его за новую попытку переступить
через себя.
он пророчествовал самому себе. Только нужно быстро попасть внутрь сада и
добраться до беседки. Калхас отошел на несколько десятков шагов от ворот и
без труда взобрался на стену. Оседлав ее, он попытался увидеть, нет ли в
саду собак. Но даже если Сопатр и выпускал их на ночь, этим утром они
сидели в своих будках, не высовывая наружу и носа.
мгновение, испугавшись, что выдал себя неосторожным движением. Но сад
молчал и молчал дом, погруженный в сладкий утренний сон.
уселся на ложе Софии. По беседке гулял сквозняк; от него Калхасу стало еще
холоднее. На одном из лож стояла баночка с притиранием - Калхас догадался,
что именно за этим прибежит сюда Гиртеада. Однако его уже начинал быть
озноб, когда он услышал легкий плеск шагов.
войлочную накидку. Девушка откинула с головы капюшон и, увидев посреди
беседки мужчину, растерянно сделала шаг назад.
Калхас.
загораживать свет. - Да. Это ты. Зачем ты здесь?
страх, и улыбка - его появление было для нее знаком чего-то очень важного.
девушка повторила вопрос. Он забыл о боли в голове и суставах, о холоде, о
бессонной ночи. Он забыл о самом себе, весь обратившись в созерцание.
Черные волосы, черные глаза, нежный подбородок. Почему раньше он не
замечал, какой у нее нежный подбородок? И какие нежные руки,
поддерживающие тяжелую накидку! И еще он не замечал белизну кожи, не
безжизненность ее, а чистоту. Лицо, обрамленное пышными прядями, казалось
островком снега посреди буйных, черных вешних вод. Калхасу в тот момент
было достаточно любой новой черточки, подмеченной у девушки. Он сидел бы и
радовался ей целую вечность, но Гиртеада вновь, уже настойчиво спросила:
хочешь меня видеть?
места. Мне казалось, что когда я буду на тебя смотреть, это беспокойство
исчезнет...
дрожь.
пальцами волос. Калхас потянулся за ее рукой, но заставил себя вновь сесть
на ложе. - У тебя жалобные глаза. Ты промок и, по-моему, не спал всю ночь.
Не смотри жалобно, я рада, что ты хочешь меня видеть и, если честно, я
Корнев Павел
Афанасьев Роман
Русанов Владислав
Василенко Иван
Лукин Евгений
Суворов Виктор