запах крови на обезумевшего быка.
Боюсь только, что это опять ненадолго.
друг друга, а дети из-за постоянных скандалов готовы бежать из дому, -
сказал Калхас.
единственный из них, кто умеет побеждать. Остальные могут только ворчать.
Еще подчиняться. Подчинение должно быть их главной добродетелью, - зло
пробубнил Филипп.
бывало, обратился к присутствующим:
забыл ли он про них? По-моему вина выпито достаточно, теперь можно
посмотреть и на девушек.
презрительно скривился:
опасливо: - Может быть, они просто не хотят сейчас раздувать скандал?
Что-то общее в их действиях есть. Обрати внимание, Филипп: Тевтам
последнее время все чаще поддакивает Певкесту. И бьют они в одну точку -
мол, положение автократора - дело временное. До какой только поры? Что они
этим хотят сказать?
тебе?
пьянеющие лица сатрапов. - Как узнать? У них какие-то свои взгляды, совсем
не дальновидные интересы. Знаешь, Калхас, когда я думаю об этом, мне
всегда в голову приходит одна и та же картина: рыбы, вытащенные на берег.
Они вращают глазами, пусто, бессмысленно. Мне кажется, что рыбы нас не
видят - мы в каком-то другом мире, непроницаемом для их глаз. А что они
видят - не знаю. Так и эти сатрапы. Я не понимаю их и, боюсь, уже не
пойму. А они не понимают Эвмена.
хиосским вином. - Поедая рыб, я никогда не думаю, видят они меня, или нет.
флейтисток, присаживались на ложа к пирующим. Их одежды распахивались,
обнажая загорелые, округлые колени. Калхас, чьи мысли вернулись к
Гиртеаде, машинально обнял одну, потом заставил встать и подтолкнул к
Филиппу.
беременности ничего? Честно говоря, мне становится не по себе, когда эти
габиенские старухи начинают бормотать свои заклинания или размахивать
вокруг Гиртеады волчьими хвостами.
вмешивается в это дело, тем лучше. Здесь все происходит само собой: хлоп!
- и готово.
хочу присутствовать при этом. Хочу держать ее за руку. И прицеплю себе на
пояс меч: чтобы колдуньи не смели вытворить какую-нибудь гадость.
вина. И побольше. Говорят, смотреть на это тяжелее, чем испытывать самому.
они готовы были совокупляться с персиянками прямо здесь, перед троном.
Эвмен приказал слугам уводить самых нетерпеливых в боковые помещения
шатра. Только Тевтам оставался равнодушен к женским прелестям. Калхас
тайком наблюдал за тем, как его взгляд обращается то к Певкесту, то к
стратегу, то к Антигену, причем вид последнего вызывал в душе аргираспида
какие-то неприятные мысли. Глаза Тевтама становились темными,
непроницаемыми и пугающими. Калхас понимал, как далек был от истины Дотим,
считавший этого человека тупицей. Пожалуй, он был самым страшным среди
македонян. Что-то мертвенное виделось пастуху в том, как Тевтам относится
к жизни. Последнее время он опасался, что аргираспид может выкинуть
неожиданную и губительную для всех вещь.
крутить головой. Аркадянин тут же опустил глаза к остывавшему вину. Делая
вид, что его больше ничего не интересует, бросил в кубок несколько сушеных
фиников. Ожидая, пока их мякоть станет сочной, пастух старался справиться
со своими опасениями. В конце концов Тевтам пока выполнял распоряжения
стратега. А во время последнего сражения аргираспиды смели всех, кто
осмеливался встать на их пути.
дружелюбно внимал тому, что тот говорит. Судя по улыбкам на лицах, слова
были несерьезными. "Может, я ошибся?" - засомневался в своих ощущениях
Калхас. - "Не стоит принимать всерьез все, что приходит в голову после
вина".
лишь однажды. Вокруг не было ни золотых чертогов Зевса, ни прекрасных
светлых сфер, вокруг не было вообще ничего. Они падали в туманную бездну,
а откуда-то снизу до них доносились ужасные, раздирающие душу стоны.
Калхаса.
титаны, - молвил Гермес. - Ты ведь хотел их видеть?
любопытен, а это - обычная человеческая черта. Увидев Зевса, желаешь
увидеть Тартар. Словно от этого зрелища прибавится мудрости, или счастья!
страшно признаться в своем желании.
давно позабыл уже, где верх, где низ, в каком направлении они падают.
Титанические стоны то замирали, то, подобные удару грома, заполняли все
вокруг. Он не чувствовал веса своего тела; руки, ноги - все казалось
безвольным, чужим, непослушным. Бешено колотилось, готово было выпрыгнуть
из груди сердце.
Пока не убьет. Ты умрешь прямо на лету, еще не достигнув Тартара. Да и не
достичь его. Он есть, но падать в него приходится бесконечно долго.
умчались от них. Они стояли на высоком зеленом холме, с которого было
видно, как готовятся к битве войска Эвмена и Антигона.
Предсказывай, незачем умирать!
нечто, чего я понять не могу, - набрался храбрости Калхас. - Так и твой
облик. Иногда я думаю, что за ним скрывается другой. Но какой? Скажи мне!
боялся, что допустил в своей речи что-то неблагочестивое, но стеклянный
шарик изредка все же наливал грудь тяжестью и пастух предсказывал, с
облегчением думая, что Гермес его не забыл.
не помнил, как заснул. Едва голова его коснулась ложа, он увидел, что
находится в гигантском сводчатом помещении, чем-то похожем на пещеру.
Темнота источалась незримыми стенами, но - удивительно - она не мешала
чувствовать эти стены и видеть блистающий трон, на котором восседала
гигантская человеческая фигура. Трон, сам гигантских размеров, стоял прямо
посередине залы и был сделан из вещества, противоположного ей.
когда вслед за ясной, нарядной зарей из-за горизонта вдруг начинают
плескать потоки горячего, ярко насыщенного света. Он густой и подвижный
одновременно, он переливается через восточный край земли и сверкает как
мириады корундов. В эти мгновения в нем все цвета, которые может увидеть
человеческий глаз, и все их оттенки, улавливаемые разом, без всякого
напряжения. Отовсюду раздается шум - это птицы взмывают к небесам, чтобы
приветствовать Его, Жаркого Повелителя. Сейчас мир наполнится их песней, а
еще - порывами теплого, солнечного дыхания, несущего покой и радость.
к нему. Гигант приближался неестественно медленно - не сразу пастух
сообразил, что здесь ничего нельзя оценивать человеческими мерками. Трон
был гораздо дальше, чем он думал вначале. Перепуганный мыслью о том, что
гигант окажется выше любой из Габиенских гор, Калхас хотел остановиться,
однако какая-то сила понуждала его идти вперед.
жил. Каждой частичкой своего тела пастух ощущал царственную мощь,
исходящую от него. Она, словно дуновения ветра, заставляла
ослепительно-белые облачения гиганта колебаться. Он смотрел куда-то в
темноту, но смотрел не так, как это делает предающийся размышлениям
человек. Он был внимателен, ибо что-то видел там, но сколько Калхас не