Чтение 40–й страницы книги ~Волколав~

Это не могло длиться долго, потому что человеческие силы не беспредельны. Но пока это длилось...

Незваная Гостья, ты слышишь мой смех?

Бояться тебя - это все-таки грех,

Никто не опустит испуганных глаз,

А солнце на небе взойдет и без нас...

Волкодав достиг чего хотел: разбойники, пускай на время, оставили недобитых галирадцев и поневоле занялись человеком, который даже не сражался с ними, - который их попросту УБИВАЛ. Они уже поняли, что в рукопашной его не возьмешь и вдесятером. И подались в стороны, освобождая пространство стрелкам. Волкодав расхохотался им в лицо и отбил стрелы мечом. Он догорал, но они-то об этом не знали. Он не стал ждать, пока они решат, как им быть дальше, и снова метнулся в самую гущу.

Доколе над нами горит синева,

Лишь Жизнь, а не гибель пребудет права,

Вовеки тебе не бывать ко двору,

Незваная Гостья, на нашем пиру!

Он знал некий предел, миновав который уже трудно было вернуться и оставалось только загонять себя, как надорванного непосильной скачкой коня. Он давно переступил этот предел. Возврата не будет. Спасибо тебе, прадедовский клинок, и прощай. Не суди строго, Мать Кендарат...

Покуда мой меч надо мною поет

И дух не забыл, что такое полет,

Я буду идти, вызывая на бой,

Незваная Гостья, - смеясь над тобой!

Разбойники снова начали стрелять в него. Уже без разбора, попадая большей частью по своим. Не очень-то они и дорожили друг другом. Они были близки к отчаянию, к суеверному страху. Еще немного, и они бы, наверное, дрогнули. Кто же мог предвидеть, что у галирадиев окажется при себе демон, против которого впору было запасаться оружием из серебра?..

Эртан первая запела что-то по-вельхски, отодвинулась от края пропасти и с трудом поднялась на ноги. Нет, они ее нипочем не получат. Но уйдет она не так, как собиралась вначале.

Неведомая сила подхватывала сольвеннов, вельхов, сегванов, поднимала их с земли и вела вперед. Туда, где могла ждать только смерть. Но они чувствовали себя победителями. Они ими и были. И когда они сшиблись с разбойниками, они могли - все.

Но в это время за скалами, там, где остались валяться на равнине перебитые велиморцы, истошно закричал рог. Это был призыв даже не к отступлению - к немедленному бегству, отчаянному и безнадежному. И разбойники медлить не стали. Привыкшие быстро нападать и столь же быстро уносить ноги, они кинулись прочь с проворством вспугнутых крыс. Они не обращали внимания на дорогое оружие, валявшееся на земле, перепрыгивали через своих раненых, пытавшихся схватить за ноги бегущих. Рог прокричал им о том, что настала пора спасать свою жизнь. И уж тут, как водилось в подобных ватагах, каждый был сам за себя.

Прошло всего несколько мгновений, и галирадцы остались одни на площадке у обрушенной переправы. Они толком не верили в свое спасение и не понимали, что же спугнуло налетчиков.

Волкодав лежал на камнях, залитых его и чужой кровью, и неподвижными, немигающими глазами смотрел на солнце, еле видимое сквозь желтоватый смрадный туман. Стрелы торчали в его теле, но ни меча, ни ножа он из рук так и не выпустил. Мыш надрывался отчаянным плачем, прижимаясь к его щеке.

***

Причина бегства разбойников была хорошо видна с тропы, по которой уводили кнесинку Лихослав и младший из двоих горцев. Здесь, наверху, совсем не чувствовалась подземная вонь из Препоны: холодный ветер, стекавший с гор, уносил ее прочь. Клочья тумана, проползавшие внизу, то скрывали побоище, то опять расступались. Кнесинка все время смотрела в ту сторону, ища глазами человека, к которому рвалось ее сердце. И она его увидела. Они забрались по тропе уже достаточно высоко: фигурки людей казались крохотными и одинаковыми. Но Волкодава кнесинка узнала тотчас.

Он не шевелился, а кругом него стояли уцелевшие галирадцы. Так стоят над мертвым. Или израненным до такой степени, что не вдруг и смекнешь, как к нему прикоснуться.

Кнесинка смотрела и смотрела, ослабнув на непослушных ногах и чувствуя, что умирает с ним вместе. Жить дальше было незачем. Ради чего, ради кого, если...

- Госпожа! - окликнул ее Лихослав.

Кнесинка с трудом и не сразу оторвала взгляд от безжизненного тела, распластанного внизу за Препоной на красных от крови камнях. Потом все же посмотрела туда, куда указывала вытянутая рука Лихослава.

Из-за черной скалы, беспощадно молотя конскими копытами невысокую жилистую травку, летели всадники. Десяток за десятком, молча, стремительно, неудержимо. Горным льдом горели на солнце ничем не прикрытые брони и наконечники копий, приготовленных к бою. И первым, далеко обогнав остальных, на золотистом шо-ситайнском жеребце мчался предводитель. И было похоже, что тому, кто хоть чуть дорожил своей жизнью, лучше было не становиться у него на пути.

Вот почему таким дурным голосом взвыл разбойничий рог, вот от кого уносило ноги воинство в берестяных личинах.

Последние всадники кунса Винитара еще огибали скалу, когда с противоположной стороны, из-за Спящей Змеи, появились витязи Лучезара.

Они гнали перед собой сколько-то конных разбойников. Часть велиморцев немедленно отделилась от остальных и все тем же бешеным скоком пошла им навстречу. И когда грабители завертелись, не зная, в какую сторону спасаться, длинные копья велиморцев согласно легли плашмя для таранного, невиданного в Галираде удара. Еще миг - и столкнулись. Было видно, как падали кони, как всадников вынимало из седел и проносило над землей корчащихся, пронзенных насквозь. И только потом долетел глухой грохот столкновения и страшные крики людей. Людей, успевавших умереть, пока долгое эхо их последнего вопля еще гуляло меж скал. Лучезаровичи вовсю работали мечами, добивая тех, кто поспел увернуться от копий.

Остальные велиморцы, возглавляемые вождем, перестроились и по-прежнему молча, без боевого клича и труб, широким серпом понеслись на разбойников, выбравшихся из нагромождения скал. Те частью успели сесть в седла, частью не успели. Но это ничего не изменило. От разящего серпа не ушел ни пеший, ни конный. Половину, не меньше, смело первым же свирепым ударом. Стих жуткий треск ломающихся двухвершковых оскепищ, и в ход пошли мечи. Велиморцы неотвратимо теснили разбойников, явно намереваясь прижать их к отвесной каменной круче и истребить без остатка. Люди Жадобы отбивались что было сил, но участь их была решена. Те из велиморцев, кому не хватило места в передних рядах, останавливали выученных коней, забирались им на крупы и вытаскивали из налучей луки, стреляя через головы товарищей. Разбойники один за другим вываливались из седел, и тех, кто падал еще живым, насмерть затаптывали в толчее.

Молодой предводитель почти сразу отбросил щит и бился в-обе-ручь, рубя и расшвыривая врагов. Сеча вокруг него кипела вдвое ожесточенней, чем в других местах. Золотой жеребец бил копытами и люто кусался. Грудь и бока его оплетала стальная кольчуга. С горы было хорошо видно, как Винитар схлестнулся с рослым всадником на крупном молочно-белом коне.

Оружие и одежда у этого человека были заметно богаче, чем у остальных, но сражался он довольно неловко, особенно для главаря. Так, словно не вполне доверял попорченной когда-то правой руке. Винитар легко отбил его меч, между тем как злой Санайгау рванул соперника зубами за плечо. Белый конь отчаянно заржал и рванулся, силясь проложить себе путь в тесноте.

Это ему удалось, и лошади почти разминулись, когда Винитар всем телом развернулся в седле, ложась на круп жеребца, и знаменитый разбойник перестал быть. То, что потащил дальше обезумевший конь, уже не было не то что Жадобой - даже и просто человеческим телом. Запутавшись в стременах расшитыми сапогами, по разные стороны седла свисали два куска бесформенной плоти.

Кое-кто из его людей с отчаяния попытался уйти по каменному откосу.

Им дали проползти несколько саженей, после чего сняли считанными стрелами. Велиморцы не давали пощады. Шайка, пять лет грабившая на лесных дорогах, погибала под стеной Ограждающих гор. Вся целиком.

Лучезаровичи тоже хотели участвовать в разгроме, но воины кунса Винитара в помощниках не нуждались.

Беглецы и проводник следили за ходом сражения, стоя на горной тропе примерно в полутора верстах от дерущихся. Когда стало ясно, чем кончится дело, Лихослав обратился к горцу. Телохранитель не знал языка и попросту указал пальцем на кнесинку, потом вниз. В ответ на его вопросительный взгляд ичендар отрицательно помотал головой и ткнул рукой вверх и вперед. Знатная гостья и ее спутники должны были сперва предстать перед вождем.

Лихослав осторожно тронул за плечо кнесинку, обессиленно привалившуюся к камню:

- Пойдем, госпожа.

Она посмотрела на него отсутствующими глазами и попыталась шагнуть, но не смогла и начала оседать наземь. Лихослав поднял ее, устроил поудобнее на руках и бережно понес вверх по горной тропе.

Явился однажды Комгалу в ночном сновиденье

Могучий и грозный, украшенный мудростью Бог.

"Иди, - он сказал, - и убей Сигомала в сраженье.

Давно ожидает его мой небесный чертог!"

Свела их назавтра друг с другом судьба боевая,

И видит Комгал, что достойней соперника нет;

Людей, Сигомалу подобных, немного бывает:

В одном поколенье второй не родится на свет.

Рубились герои... Комгал, поскользнувшись, на землю

Коленом припал... Вот сейчас голова полетит!

Сказал Сигомал: "Я победы такой не приемлю!"

И подал ему, наклонившись, оброненный щит.

И надо б разить, исполняя небесную волю!..

Но в самый решительный миг задрожала рука:

Комгал поклонился герою средь бранного поля

И прочь отступил, покорен благородством врага.

Бог Воинов грозный явился ничтожному Догу

И тоже убить Сигомала ему повелел:

"Хоть раз прояви, малодушный, мужскую отвагу!

Давно ожидает его мой надзвездный предел!"

Не смея ослушаться, Дог устремился в дорогу

И выследил воина - тот был с любимой вдвоем.

И пал Сигомал на ступени родного порога,

Рукою трусливой сражен, вероломным копьем.

Что ж дальше? А вот что. В небесном чертоге пируют

Комгал с Сигомалом, и пенистый мед не горчит.

А трус и предатель - досталась награда холую! -

Скорбит за оградой, в сырой и холодной ночи...

Глава 14

КРОВНЫЙ ВРАГ

Пещера. Дымный чад факелов. Крылатые тени, мечущиеся под потолком....

Серый Пес висит на стене, распятый железными гвоздями, забитыми куда попало в руки и тело. Прямо перед ним, на противоположной стене, сплетается невероятным, узором, пылает драгоценным огнем искрящаяся самоцветная жила. Странно. Насколько он помнит рудник, самоцветные камни, попадавшие под кирку, больше напоминали простые бурые желваки.

Требовался очень опытный глаз, чтобы распознать живую радугу недр, затаившуюся внутри. Лишь изредка, может, раз в год, проходчики вламывались в этакие каменные пузыри, сплошь усеянные изнутри переливчатыми щетками граненых кристаллов. Большинство из них безжалостно обкалывали на продажу, но некоторые все же оставляли ради их красоты. Кое-кто к тому же считал, будто серый порошок в них действовал по-особенному. Серый Пес мельком, издали, видел две или три такие пещеры. И однажды задумался: да как может быть, чтобы чудесные камни, улыбка и диво подземелий, мало что приносили добывавшим их людям, кроме горя и слез?.. Но это по молодости. Очень скоро он перестал удивляться.

Ибо понял: какое там камни! - слезами и кровью оборачивались даже учения вдохновенных пророков, проповедовавших Добро и Любовь. Одни люди страдали и гибли ради этих учений. Другие ради них убивали. А иногда и не другие - убивали те же самые, не понаслышке знавшие неволю и муки за веру...

Чадящее пламя вспыхивает и мерцает, мутнеет свет, дробится на каменных гранях, разлетаясь неожиданно пронзительными, чистыми искрами.

Искры впиваются в распятое тело, причиняя новую боль...

***

- Ме-е-еч!.. Ему обещали вернуть ме-е-еч...

Так кричат только под пыткой, когда умирают упрямство и гордость и человек говорит, говорит взахлеб, готовый выдавать и предавать без конца. Волкодав тускло подумал о том, что каторга вроде бы кончилась. И после освобождения, кажется, даже успело что-то произойти. Но тогда почему?.. И о каком мече говорят?..

Человек снова закричал, завыл уже без слов. Волкодав ощутил, что лежит на земле, и голова его покоится на теплых женских коленях. Без сомнения, это была его мать, каким-то образом спасшаяся во время набега.

Он захотел посмотреть на нее, приоткрыл глаза и увидел воительницу Эртан. Девушка держала возле его ноздрей пушистое перышко. Так проверяют, дышит человек или умер. Другой рукой Эртан прикрывала перышко от ветра. Держась коготками за пальцы Эртан, в лицо Волкодаву озабоченно заглядывал Мыш.

Венн приоткрыл глаза всего на мгновение и сразу зажмурился, потому что из-под век потекли слезы. Дышащий морозом ледник и беспощадное солнце, грозящее выжечь глаза... Когда ему бывало по-настоящему худо, любой свет ранил, как то жестокое солнце.

Мыш заметил движение ресниц, взвился и заверещал. Воительница наклонилась, стала бережно промокать венну слезящиеся глаза.

- Держись, Волкодав, - услышал он ее голос. - Держись, не умирай...

Он попробовал пошевелиться, но все тело рванула такая боль, что едва теплившееся сознание снова погасло.

Во второй раз его привел в себя не крик - просто возбужденные голоса, раздававшиеся совсем близко.

- Вели заковать негодяя в цепи, благородный кунс, - убежденно доказывал Лучезар. - Ты сам слышал, что говорят пленники. Вот этот меч, он принадлежал раньше Жадобе. Какие еще доказательства тебе нужны?

Подлый предатель сторговался с разбойником, пообещав возвратить меч!

- Этот, что ли? - спросил незнакомый голос, и Волкодав услышал сдержанный шелест клинка, извлекаемого из ножен. Потом восхищенное восклицание:

- Хорош!..

- Ты вполне достоин опоясаться им, мой кунс, ибо ты покончил с Жадобой. Прими же этот меч, благородный Винитар, потому что продажный...

- Не тронь, Лучезар! - глухо и очень грозно выговорила Эртан. Ее поддержал возмущенный ропот и злобная ругань мужских голосов. Уцелевшие ратники вовсе не собирались отдавать на поругание ни Волкодава, ни его меч.

Венн сделал усилие, снова приоткрыл глаза и сквозь слезы и боль увидел молодого кунса. Он хорошо помнил, каким был почти двенадцать лет назад отец этого парня, но так и не смог решить, на кого больше походил Винитар - на Людоеда или на мать, которой Волкодав никогда не видал.

Страж Северных Врат был высок и широкоплеч, с длинной гривой светлых волос, гущине и блеску которых позавидовала бы любая девушка. Больше ничего девического в облике Винитара не было. Твердые жилистые ладони ласкали и поворачивали клинок. Истинный воин, умевший быть стремительным и страшным. Он не носил бороды, только усы над верхней губой, но ни намека на юношескую незрелую мягкость не было в его лице. Жесткие скулы, суровые морщины у рта... Вождь!

Синие сапфировые глаза вдруг встретились с глазами Волкодава, задержались, и венну хватило мгновения, чтобы понять: Винитар ЗНАЛ.

- Разбойники не сказали, кто именно обещал вернуть меч, - спокойно проговорил молодой кунс.

- Скажи лучше, где ты был, Лучезар, пока нас убивали! - потребовала Эртан. Лучезар зло огрызнулся:

- Ты-то закрой рот, дура.

Лоб красавца боярина перехватывала повязка. Время от времени он вспоминал о ней и болезненно морщился, поднося руку. Ратники снова возмущенно зашумели, а Эртан не оставшись в долгу, раздельно ответила:

- Тебя, говнюка, твоим бы воеводским поясом удавить!

Лучезар болезненно поморщился. Рядом тотчас вырос Канаон:

- Кого, худородная, срамословишь? Эртан бестрепетно ответила:

- Вон того крапивника, хозяина твоего. Канаон шагнул вперед...

Волкодав увидел ноги двоих свирепых парней, вельха и сегвана, немедля заслонивших воительницу.

- Потише, ты! - мрачно сказал вельх. - Не тебе чета люди ее старшиной на щит поднимали!

Воины, только что выстоявшие в лютом сражении, не собирались уступать дорогу наемному головорезу. Равно как и его господину. Не такое видели, не напугаешь. До сих пор Винитар слушал не вмешиваясь, но тут он поднял руку и Канаон почтительно отступил. Поди не посчитайся с боевым кунсом, которому здесь не было равных по знатности и за спиной у которого - сотня с лишним мечей. Это не горстка ратников, сплошь покалеченных и измотанных боем.

- Предатель, - в упор глядя на Волкодава, с ненавистью выдохнул Лучезар. - Сестру мою!.. В цепи тебя... Венн безразлично опустил веки.

- Попробуй! - сквозь зубы, с мрачным вызовом сказала Эртан. - А не сам ты Жадобе меч обещал?

Боярин побелел и схватился за ножны, но Винитар снова поднял руку.

- Мой кунс... - послышался слабый голос откуда-то сбоку.

Дунгорм!.. Волкодав еще не знал, что разбойники, перебив велиморский отряд, самого посланника схватили живого, раздели догола, долго били и вознамерились разорвать лошадьми, но бросили, когда самим пришлось удирать. Кони только протащили нарлака по камням, тем и отделался.

Волкодаву захотелось посмотреть на Дунгорма, он решил приподняться, но сумел только повернуть голову, и этого ему хватило. Неудержимая волна дурноты вывернула желудок. В животе с утра было пусто - изо рта потекла желчь пополам с кровью. Волкодав закашлялся, ощутил, как рвется что-то внутри, понял, что умирает, и плотная тьма вновь накрыла его.

***

Мама решила обновить хлебную закваску и по обыкновению послала меньшую дочку в род мужа. После летнего происшествия с чужим человеком детей перестали пускать одних в лес, но Барсуки, ближние соседи, жили всего-то за двумя лугами и кладбишем-буевищем куда Пятнистые Олени издавна относили хоронить своих стариков.

Буевище заросло нарядным высокоствольным березняком - костер напросвет было видать. Какая беда может подстеречь здесь, под присмотром витающих праматеринских, праотеческих душ?..

Мама поставила в корзинку горшок для закваски, но негоже просить, ничем не отдаривая взамен. И горшочек наполнился левашом, малиновым да черничным. Как делается леваш? Ягоды разваривают, высушивают и получившиеся лепешки скатывают трубкой. Чего уж проще. Однако и в самом простом деле водится своя хитрость. В соседнем роду тоже умели делать доброе лакомство, но такого вкусного, яркого и прозрачного у Барсуков почему-то не получалось.

- Смотри у меня, не съешь по дороге! - строго наказала девочке мать.

- Да не рассиживай в гостях, домой поспешай!

Девочка только кивнула в ответ, хотя наставление показалось ей обидным. Как-никак двенадцатый годок покатил, не маленькая небось! Но матери не перечат. Оленюшка подхватила корзинку и отправилась со двора.

В березняке она увидела крупный след волчьей лапы и удивилась: люди не помнили, чтобы волки когда забредали на буевище. Девочка положила себе рассказать об этом. дома и пошла дальше, поглядывая по сторонам.

Соседская большуха, тетка отца, ласково приняла ее, обрадовалась левашу ("Как раз мне, беззубой, посасывать..."), щедро отмерила закваски, угостила пирожком и отправила девочку назад.

На сей раз, спеша через одетый осенним золотом лесок, Оленюшка засмотрелась на ширококрылого беркута, вестника Бога Грозы, опустившегося отдохнуть на вершину кряжистого дерева, девочка осторожно подошла, запрокидывая голову. Громадная бурая птица бесстрастно взирала сверху вниз, рассматривая человеческое дитя.

- Здравствуй, батюшка орел, - сказала девочка. - Хочешь, пирожка тебе дам?

Она сунула руку в корзинку, нашаривая угощение, отвела взгляд от древесной вершины и...

Куда подевался знакомый реденький березняк? Вместо прозрачной рощи, которую она знала до последней отметинки на белых стволах, темнела кругом непролазная чащоба. Громоздились, топырили обломки корней поваленные деревья, длинными лохмами свисал седой мох... Всего несколько мгновений назад впереди уже виднелась за лугом крыша общинною дома. А этот лес выглядел так, словно на сто верст вокруг не было человеческого жилья! И над буевищем стоял ясный день, а здесь жутко багровел косматый закат...