Семенов - сволочь! В Третьем отделении работал! Провокатором!
личностей. Юноша в лиловой блузе с развращенным лицом выдавил:
бархатисто произнес:
единоборство с Наполеоном? Этого мы уже давно не слушали. Только не
вздумайте врать!
все было просто. Попал я в плен. С кем не бывает! В пылу сражения, с
саблей наголо, впереди армии, со знаменем! Жеребец у меня был сла-авный...
Гнедой с подпалинами... Звали Василием. Скачу это я на Василии.
Французишек направо, налево крошу! Эх-х, твою мать!... Знай наших!..
бывает! Стал жеребец, как вкопанный. Я слез, знамя придерживаю. Смотрю -
Буонапарте! В шинели! И морда до того подлая... Не выдержал я, плюнул. А
знамя высоко держу, не роняя гусарской чести! Знай наших, лягушатник! Тут
со мной конфуз произошел, - Прохладный гордо подмигнул. - Из походной
палатки, господа, прехорошенькая мордашка выглядывает. Женщина! На поле
боя! Познакомились: "Жозефина, императрица". - "Князь Прохладный, русский
герой. Отчаянная голова!" Тут, сами понимаете, Жозефина потупилась, на
мордашке восторг. Раскраснелась императрица! А я видом своим показываю -
мол, плевать мне на ваши заигрывания! И Наполеону этак по-мужски сурово:
"Испытаем Фортуну, корсиканец?" Что тут началось! "Дуэль! Стреляться! В
двух шагах! Через платок!"
дворянина, уронить! Убил. И так, со знаменем, обратно к своим поскакал.
меня: "Игорь, пропой гимн Смерти!" Я прочел им про шуршащие саваны, блеск
смертной косы, кровавую пену на губах умирающего... "Приди, моя Желанная!
Приди, о Вожделенная! Приди в шуршащем саване, о Гибель моя тленная..."
Саша обнял меня: "Россия гибнет, Игорь! Мир гибнет! Все зарастает
бурьяном, и только мы с тобой будем петь о сиреневой заре... Цивилизация
тлен, Игорь! Кто, кроме нас двоих, понимает это?!..." Мы шли по Большой
Морской. Вдруг навстречу - хулиганье в оранжевых блузках. Футуристы!
Впереди один, с лошадиным лицом. Завязалась драка. Мы с Северянином
дрались, как львы! А Блок, представьте, сбежал. Струсил. Отмежевался.
Александра Александровича, Сашкой называть! Каждая строка его гениальна!
Декадент вы несчастный! Умойтесь лучше! - Вита подняла в воздух руки,
призывая всех к протесту. - Это же "Мильоны вас..." Это же "По вечерам над
ресторанами...!" Вы хоть читали "Незнакомку"?! По вечерам над ресторанами,
граждане, вечерний... тьфу, весенний... а, вечерний!... Блок, граждане,
гений! Знать надо Блока!
все презираем тебя и чувствуем себя от этого с каждой минутой все лучше и
лучше.
Строптизиуса и боюсь, что навеки. Желание увидеть дырки во Вселенной
мучило меня. Я искал щель в крыше нашего сарайчика, чтобы взглянуть на
звездное небо. Но Proshcka c Antoshckoi хорошо законопатили нашу обитель!
Ничего не оставалось, как покинуть ее, сделав подкоп. Вообрази себе,
читатель, что значило решиться на этот шаг мне, пажу Михелю, бедному
сироте, которого унижали четыреста лет и которого, несмотря на все его
усердие, всегда били!
бежал по полю в неизвестном направлении, Я чувствовал, что возвращаюсь
домой откуда-то из небытия. Мне было весело, хоть и страшновато.
Сивилизация меня порадовала. Понравилось многое: экскаватор, светофор,
пожарная машина. Но, признаться, больше всего меня потряс троллейбус.
Когда мне впервые объяснили назначение длинных усов, торчащих из его
спины, я заплакал от гордости за современную науку.
даже, не вернуться ли в сарай? Может быть, я здесь лишний? Может быть, мне
не рады? Но воспоминание о сушеных врагах герра Строптизиуса, попросту,
мухах, внушило мне такое отвращение к моей прошлой жизни, что я решил
доказать все всем. Или я не Михель Вервольф? Что я видел в сарае? Я видел,
как герр Строптизиус, непонятно почему, рассердившись на кого-нибудь,
нарекал именем своего врага первую попавшуюся муху и гонялся за ней,
хлопая в воздухе ладонями. Так мы боролись с "недругами" несколько
столетий. А я, наивное создание (о, непростительная в мои четырнадцать лет
инфантильность!), был уверен, что участвую в магических обрядах! Сколько я
передавил этих бедных мух! И за каждую из них получал подзатыльник вместо
простого человеческого "Спасибо, Михель!" Я притворялся послушным,
лицемерил (ох, Михель, Михель, какой же ты право, конформист!), а сердце
мое так и прыгало от негодования!
- Стань свободным, наконец! Скажи себе: "Надо, Михель!"
Подумываю вплотную заняться троллейбусом. Кое-что в нем требует
усовершенствования. После троллейбуса займусь поисками дырок в Космосе.
Это будет мой сюрприз нынешней Науке и Сивилизации.
испуганно смолкла.
мужчина средних лет в барашковом полушубке, широких бархатных штанах и
странных, несовременных сапогах со шпорами. Реакция на его появление
нежити была на редкость согласованной и поразила Виту. Нежить выстроилась
по росту. Даже порубленный стиляга Гарри Удодов вылез из ящика и, охая,
собрался в одно целое.
потертую папку, игриво воскликнул:
запищал:
привело вашу светлость ко мне?
производственную гимнастику.
люблю я этого. Давайте без чинов, попросту! Я для вас всего лишь
вице-президент.
кланяться.
величальную песню, которую подхватили все:
приятно улыбаясь каждому и каждому представляясь по-новому:
Белосельский-Белозерский. Кого я вижу! Позвольте познакомиться - почетный
Кандинский-Клерамбо, губернатор. Счастлив познакомиться, Мусин-Пушкин.
Председатель по охране памятников старины. Обожаю памятники. Ценю старину.
мужчина, но почему-то он внушал ей, как некогда Михелю, непреодолимый
ужас. Она скорчилась на ящике и попыталась сделаться незаметной. Но это ей
не удалось.
около Виты и со смешком спросил Строптизиуса:
Строптизиус.
запищал:
не все равно?
Афанасьев Роман
Лондон Джек
Якубенко Николай
Березин Федор
Орловский Гай Юлий
Сертаков Виталий