Константин СИТНИКОВ
ПОГРЕБЕННЫЕ В КАТАКОМБАХ
христианских мучениках, убиенных римскими язычниками. Однако то, что
пощадило безжалостное время, являет собой пример бесконечного мужества и
самоотверженности. Acta Proconsuloria - так называются эти страшные
документы, своей жестокостью и полнейшим презрением к человеческому
страданию сравнимые разве что с документами Святой Инквизиции. Какая
горькая ирония!
стенографистами - нотариями, поразительна. Ее можно сопоставить только со
скоропостижной смертью. Имя проконсула, в области которого производился
суд, указание года, месяца и дня (а иногда и времени суток, ибо процессы
шли днем и ночью), затем краткий формальный допрос - и смертный приговор.
Вся процедура занимала не более получаса. Осужденного уводили, и приговор
приводился в исполнение немедленно.
"Погребенные в катакомбах" занимают особое место. Более странной рукописи
не найти во всей обширнейшей христианской литературе. О ней известно
только то, что в III веке христиане выкупили ее у римских властей за
двести динариев, а популярность ее в средние века едва ли не превосходила
популярность таких шедевров апокрифической литературы, как "Протоевангелие
Иакова" и "Евангелие от Фомы".
профессор Пустослов приписывал ему эзотерическое значение, академик же
Недоверченко считал его не более как поздней подделкой, пародирующей
новозаветные предания.
<1>, который послужил поводом для несправедливых и жестоких гонений на
римских христиан, - гонений, учиненных злейшим из врагов нашего Господа
императором Нероном? Он и до того не питал особого почтения к слугам
Господним, а теперь и вовсе словно взбесился. Каждому, кто носит на груди
или на руке священный знак рыбки <2>, ежеминутно грозит разоблачение и
ужасная кара. Да будет тебе известно, мой милый брат, что над христианами
издеваются кто как может и что только самые ленивые просто распинают их на
крестах вдоль дороги. Более охочие до всякого рода зрелищ - те велят
зашивать наших братьев в шкуры животных и бросают их на растерзание диким
зверям. Нерон же (этот второй Ирод) предпочитает развлекаться иначе: по
его приказу женщин, признавшихся в любви ко Христу, привязывают нагими к
столбам, обливают смолой и поджигают, чтобы они освещали, наподобие
факелов, его сады при Золотом дворце, в то время как сам он, совершенно
голый, проносится мимо них в колеснице, потрясая удом и упиваясь истошными
воплями своих несчастных жертв.
мрачные катакомбы. Только там мы могли чувствовать себя в безопасности.
Немногие избранные знали расположение подземных ходов и искусно устроенных
ловушек. Но да не внушит тебе это ложных надежд, ибо диавол столь же
неутомим в своем преследовании приверженцев истинной веры, сколь и
изобретателен в способах, коими он это преследование осуществляет. И как
наивны мы были, полагая, что Сатане закрыт доступ в нашу маленькую святую
общину! Коварные соглядатаи императора проникли в нее и разнюхали тайну
катакомб. Теперь ничто не могло помешать этим извергам в любое мгновение
нагрянуть в наши убежища и, застав нас врасплох, схватить и казнить всех
до единого. Но ты не знаешь гнусного нрава императора, если думаешь, что
он поступил так просто. Нет, его изощренный и извращенный ум придумал для
нас казнь более ужасную, чем гибель в пасти льва или крокодила <3> на
арене цирка. Дождавшись, когда мы соберемся в нашем потаенном храме всей
общиной, он приказал своим людям замуровать нас в глубоком подземелье.
никогда не спускался в римские катакомбы, поэтому коротко опишу их. Это
заброшенные каменоломни, расположенные вдоль Аппиевой дороги и
разработанные в мягкой туфовой породе. Состоят они из множества узких
проходов с высокими сводами и неровными стенами, испещренными тысячами
ниш, в которых покоятся забальзамированные мощи почивших братьев,
ожидающих воскресения. Эти галереи простираются на тысячи стадий и до сих
пор служили нам надежным прибежищем и местом для молитвы. В самой глубине
подземных переходов в сплошной скале высечено небольшое помещение шагов
двадцать на пятнадцать, в котором и собирались мы, как в храме. Возле
дальней его стены помещался небольшой каменный алтарь. В углах чадили
смоляные факелы.
и самоотверженные из братьев побледнели, как полотно, но был среди нас
один, который отказался верить, что император способен на такое чудовищное
преступление, и с жаром принялся уверять нас, что это шутка, не более чем
шутка. Бедняга! от ужаса у него помутился рассудок! Из жалости к
несчастному мы не стали разуверять его ни в чем. Но мало-помалу
очевидность произошедшего сама дошла до его сознания - и тогда он принялся
рвать на себе волосы и кататься по полу, воя, как раненная гиена. Сочтя
это за обычное проявление малодушия, мы постарались как могли утешить
своего брата. Однако в ответ на наши ласковые слова он вдруг перестал
плакать, и тут же, наподобие икоты, им овладело нервное, безудержное
хихикание, которое перемежалось с самыми гнусными признаниями, какие мне
только доводилось слышать. Тот, кого мы почитали нашим братом в Духе, был
не более как слуга Сатаны и императора. Это он выдал Нерону наше
местонахождение и время, когда мы собирались на молитву. Нерон пожертвовал
им с той обыкновенной для него легкостью, с какой он привык пренебрегать
даже лучшими своими друзьями и вчерашними пособниками. Сначала, когда
открылось, кто нас продал, мы хотели учинить немедленную расправу над этим
Иудой, однако затем сочли, что быстрая смерть была бы для него лишь
избавлением от мук, и потому единодушно было решено даровать ему жизнь и,
таким образом, подвергнуть его той же пытке, какая была уготована нам
самим. Да, он должен был испить чашу страданий вместе с нами!
неминуемой смерти. Первые дни нашего невольного затворничества прошли в
молитвах и, как ты догадываешься, строгом посте. И хоть бы один вздох
слабости, хоть бы одна жалоба или упрек нарушили наше суровое молчание! И
только предатель бесновался перед нами и обвинял нас и нашего Господа в
той страшной судьбе, которую он сам на себя навлек. Но мы были настолько
благоразумны, что и не пытались остановить его в его безрассудстве. В
конце концов он был такой же ничтожный червяк, как и все мы, - червяк,
способный возбудить к себе лишь жалостливое презрение, но не ненависть.
среде наших братьев уже начали раздаваться голоса (ибо многие не могли
противостоять искушению) о том, что следует бросить жребий, как это было
сделано, когда выбирали двенадцатого на место Иуды, и что должен умереть
один, чтобы другие могли протянуть еще некоторое время. Несчастные,
рассудок совсем отказал им! Но они и слышать ничего не хотели, и разве мог
я один (не считая бывшего среди нас грека, который взял мою сторону)
противостоять обезумевшей от голода и отчаяния толпе? Они, как язычники,
требовали человеческой жертвы - мог ли я потерпеть такое кощунство? И я
выступил на середину круга и мановением руки остановил этих заблудших
детей, которые уже собрались метать жребий, и сказал:
или, может быть, вы думаете, что вольны сами устанавливать и отменять
закон, предписанный человеку Богом? Что ж, если вас больше не страшит
геенна огненная, дерзайте! Вот я стою перед вами - берите меня: я отдаю
себя в добровольную жертву вам. Но вы должны выполнить одно мое условие:
вы убьете меня не сразу, но - по частям. И молитесь, чтобы Бог не узрел
вашего беззакония!"
то некому будет присматривать за ними и сотворят они что-нибудь еще более
ужасное. Паче всего боялся я, что самые молодые и нестойкие из братьев
отрекутся по своей слабости от Господа и из муки временной будут ввергнуты
в муку вечную. Поэтому велел я, чтобы они не убивали меня сразу, но
отрезали каждый день по небольшому кусочку. И тогда туго стянули они мне
разодранными одеждами левую руку возле самого плеча и, поскольку не было
при нас ножа, чтобы отсечь ее, принялись по очереди вгрызаться в мою плоть
зубами, аки звери, и отрывать по куску вместе с жилами и сухожилиями, пока
не обглодали всю руку до самых костей. И даже предателю досталась равная
со всеми доля, ибо что было его преступление перед их собственным?! И (о,
горе мне, грешному!) - я сам, я сам вкусил от этой дьяволовой пищи, -
подобно нечестивому царю Эрисихтону <4>, - чтобы поддержать свое бренное
тело и не умереть от голода раньше срока. Только мой добрый брат грек
отказался от моего мяса, предпочитая лучше умереть, чем причинить мне
малейший вред. Я и раньше знал его как мужа величайшей мудрости и
учености, а теперь убедился в его вящей стойкости и выдержке. Но ведь и
наш Господь голодал сорок дней в пустыне, противостоя диаволу и его
искушениям.
Чернецов Андрей
Херберт Фрэнк
Сапковский Анджей
Майер Стефани
Посняков Андрей
Куликов Роман