знал его тайные мысли, я молча стерпел его лицемерие и только выразительно
посмотрел. Он не выдержал: "Вы словно презираете меня, Эрвин, что это
значит?" Я не мог объяснить ему, что это значит, но именно в тот момент
начал ненавидеть его, вот что это значило. Он был недостойным лицемером,
мне все трудней становилось проводить дни с человеком, у которого так
двойственна личность.
личности вашего руководителя перестало бы вас раздражать, Эрвин.
непрерывно возникающих идей, переделок и усовершенствований оно не шло.
Идеи генерировал Карл, и с каждой следующей они были все туманней. Я
превращал их в осуществимые, выдирал из хаоса фантазий здоровое семечко
реальности и выращивал из семени дерево, так это всего лучше назвать. И
все сильней ненавидел этого честолюбца. Мне скоро стала противна и работа,
которую мы вели.
которыми приходилось встречаться. Возвратись вы с вашим приборчиком на
Землю, вы вскоре возненавидели бы все человечество.
от Роя, уставя глаза в потолок, тихо говорил - не оправдывал себя, не
скрывал проступков, не утаивал сомнений и мук. Собственно, он потому и
надумал шпионить за мыслями других, что надеялся на исключительность Карла
Ванина. Остальные - люди как люди, никаких предосудительных стремлений за
ширмой добропорядочности, дешифратор покажет это убедительно, так говорил
он себе. А что получилось? Никакой исключительностью Карл не обладал,
точно такими были и другие. У всех честолюбие, себялюбие, властолюбие шло
на том же энергетическом уровне, что и творческое начало. Фильтр отсекал
все мелочное, вторичное, случайное, а тщеславия с себялюбием не мог
отсечь, это было коренное, на эти свойства натуры тратилось не меньше
мозговой энергии, чем на научные усилия, и ведь это все люди выдающиеся,
крупные специалисты, незаурядные характеры - иных на Меркурий и не
посылают. И таких людей любить? Уважать их? Доброжелательствовать им? Не
будет ли это формой того же двуличия? Не превратится ли в примирение со
скверной?
благодушно терпели такое непостижимое для них отношение?
Я ведь не издеваться приходил, я приносил ценные предложения, мне были
благодарны за них - и никто не догадывался, что это его собственные идеи,
только доведенные до завершения. А я посмеивался: вот вы думали, ничего не
выдумали, а все так просто, получайте и пользуйтесь. Я унижал тем, что
благодетельствовал, без облагодетельствования не было бы и унижения. И
поверьте, после каждой моей неожиданной помощи, у людей на время пропадало
самовосхищение. Другой сделал то, чего не смогли они: это впечатляло
каждого.
разве не достаточно?
лезть на стену. Бывают состояния, когда бить себя кулаками по лицу -
успокаивает. Вот такой выдался денек: от любого слова душу воротит. А Карл
вдруг впал в экстаз и уже не мысленно, а вслух расписывает, как удалась
работа, как нас вознесут за технические находки. Я вытащил аппарат - в
мыслях та же восторженная бормотня, только гуще. В общем, я крикнул Карлу:
"Убирайтесь от печи, я сейчас ее сожгу!". Он стал белым, весь задрожал,
руку протянул: "Эрвин, опомнись, Эрвин, прошу тебя!". Я навел лучевой
генератор на корпус печи. А Карл не ко мне бросился, а к печи - и попал
под луч. Что еще сказать? Отчаянье было такое, что сам кинулся под луч. А
в это время - люди. Не знаю, как и выключил генератор, а не успел бы, и
вбежавшим пришлось бы худо. Помню, что на мне тушили пламя, сам я срывал с
себя одежду... Вот и все вам подробности. Какой вы сделаете вывод из моих
признаний?
всех, проникшим в тайное тайных каждого человека, - таким вас рисовало
ваше тщеславное воображение. А были идиотом: нарушили элементарные законы
морали и получили искаженную картину поведения людей. Ну может быть, не
идиотом, идиотизм - болезнь, а вы не больны. Глупцом, наивным глупцом, так
точнее! Глупцом, неспособным понять людей, даже когда под рукой прибор для
инструментального шпионажа за мыслями, - и главным образом потому, что
имелся такой преступный, все искажающий в людях прибор. Я не буду говорить
об ответственности за действия, наказания - не моя область, этим займутся
другие. Я оцениваю ваш характер, вашу житейскую философию - и вот мой
вердикт: глупец!
обвинения в преступности, угрозы жестокого наказания - он предвидел их. Но
то, что сказал Рой, было неожиданно и, наверно, обидней, чем обещания
кары. Обида отчетливо прозвучала в дрогнувшем голосе Эрвина:
человек, пожелавший стать самым проницательным в мире и превратившийся в
тупого, ограниченного, полуслепого глупца. Снова повторяю, это
объективная, хладнокровная, квалифицированная оценка вашего поведения, а
не запальчивость ругани. Слушайте меня внимательно и старайтесь поменьше
прерывать, даже если будет трудно молчать.
чувства одолевали его во время последней беседы с Эрвином. Сильней всего
было негодование, но была и жалость. Я помнил, говорил он брату, что
моральное падение Эрвина началось с того, что его потрясло тщеславие
профессора химии, не скрывавшего, что научные успехи помогут ему пройти в
академики. Видимо, Эрвин был лопухом, воображавшим, что люди вроде
дистиллированной воды, что в их душах никакие примеси не мутят сплошную
прозрачность. В конечном итоге он возненавидел людей за то, что они не
ангелы. Он стал делать зло из добрых побуждений - пытался по-своему
исправить недостатки натуры. Впрочем, и дорога в ад вымощена благими
намерениями - истина, выстраданная человечеством и потому неопровержимая.
Мне было порой бесконечно жаль этого наивного, не очень умного,
запутавшегося парня. Эрвину Рой описывал свое отношение несколько
по-иному.
к своему преступному приборчику фильтр, отсекающий все мысли и чувства
невысокого энергетического уровня, как вы их квалифицируете. Вы
вообразили, что избавляетесь от помех, от шума, забивающего остроту
главных мыслей и переживаний. Но реально вы избавились от фона, на котором
только и возникают эти высокие мысли и переживания, а фон чувств и мыслей
то же, что тон в музыке. Вы ведь учили, что тон создает музыку? Вы
улавливали отдельные громкие звуки, но музыка исчезла: картина мыслей и
чувств людей неузнаваемо искажалась. Я приведу такой пример, чтобы вам
стало ясней. Вы не раз пролетали над Землей, не раз любовались прекрасными
пейзажами рек, лугов, лесов, городов, гор. Теперь вообразите, что вы
подлетаете к Земле, когда ее затянуло туманом высотой с полкилометра. Что
вы увидите тогда? Унылую площадь синеватой мглы и над нею пики отдельных
гор, вершины особо высоких небоскребов. Будет ли такая картина Земли
правдивым ее изображением?
что вы забыли об этой прописи логики.
из холодильника бритву, повертел ее в руках, и приборчик донес до вас,
лежавшего вот на этой кровати, не окрашенную эмоциями суть мыслей: что
доработкой изобретения Томсона мы с братом поставим памятник погибшему
другу, что нас наградят недавно утвержденной медалью Томсона, что я пройду
сквозь такую гору, как та, что увиделась в окне, и Арман с Робертом будут
надежно страховать меня, никакие гравитационные толчки, погубившие
Томсона, мне отныне не страшны... Я правильно излагаю информацию о моих
мыслях? Вы соглашаетесь, вы не можете не согласиться! Но теперь посмотрите
на другое. Приборчик не донес до вас фона - тех чувств, которые были чуть
пониже энергетического потенциала самих мыслей и через фильтр не прошли.
Вы не узнали о печали, с какой я думал о Томсоне, о радости, что дело его
не погибнет, как погиб он, что для нас с братом будет великим утешением
довершить его изобретение, что медаль, какую мы получим, станет наградой
его гению, славой его творению и что, пройдя сквозь гранит горы, я с
гордостью скажу: "Возможность этого придумал Томсон, вот на что он был
способен". Все эти человеческие, все эти добрые, грустные мысли приборчик
отсек, вы получили мои рассуждения без фона, скелет, а не живое тело
чувств. Что же вы сделали тогда? Вы сами добавили недостающий фон. Вы
присочинили мне тщеславие, себялюбие, вы заставили меня не с грустью, а в
упоении мечтать, как совершу то, чего Томсон не сумел, как я в глазах
всех, и в своих глазах особенно, буду выше, буду глубже, буду талантливей
гениального Ивана Томсона. Вы оболгали меня, Эрвин, вы чудовищно исказили
мой характер. И возненавидели меня - не того Роя Васильева, который сидит
у вашей кровати, нет, другого Роя, несуществующего, карикатуру на меня,
какую сами придумали. Возненавидели за карикатурность, за несоответствие
реальности, короче - за вами же придуманную ложь обо мне.
Каменистый Артем
Сертаков Виталий
Гюго Виктор
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Куликов Роман