Чтение 10–й страницы книги ~Вторжение в Персей~

вокруг Оранжевой, - теперь мы знаем это хорошо. Люди крепки задним умом,
ничего не поделаешь.

День за днем мы удалялись от Оранжевой, слой пространства,
закрученного в неевклидову улитку, становился все тоньше, мы уже видели
корабли Аллана по ту сторону неевклидова забора, принимали депеши друзей,
подбадривавших нас, - еще один-два хороших удара, еще одно отчаянное
напряжение генераторов - и мы вырвемся да свободу, так это тогда нам
представлялось.

И когда стали таять последние мегатонны захваченного нами планетного
вещества, я, не колеблясь, отдал приказ готовить к уничтожению "Возничего"
и "Гончего Пса".

- Лучше пожертвовать двумя звездолетами, чем успехом кампании! -
сурово оборвал я запротестовавшего Осиму. - Прикажите капитанам
эвакуировать на "Волопас" свои экипажи. Пусть корабельные машины
просчитают, каковы наши шансы.

Все три МУМ подтвердили, что дополнительного вещества хватит на
разрыв последнего слоя неевклидовости.

Тогда мы еще не думали, что сверхмудрые МУМ тоже способны
ошибаться...

Один за другим планетолеты перебрасывали с обреченных звездолетов
людей и ценное имущество. Командиры кораблей совещались в салоне, а я
сидел с Мэри и Астром.

Древние капитаны, отказывавшиеся брать в походы свои семьи, были
мудрыми людьми, сейчас я это понимал особенно ясно.

Астр свободное время проводил в обсервационном зале. Когда мы
встречались, он давал мне пылкие советы, советы были не хуже других, не
хуже моих собственных решений.

Пусть не поймут меня превратно, я не хочу сказать, что он был
гениален, нет, напротив, все мы, участники экспедиции, были средними
людьми, о чем ныне стали забывать, изображая нас чуть ли не титанами, -
дорасти до нашего уровня было не сложно.

- Ты напрасно взрываешь два корабля, отец, - убеждал меня Астр. - Так
ослаблять свою ударную силу! Три корабля или один!

- Три корабля больше, чем один, - согласился я. - Но у нас нет
другого выхода.

- Есть! Захватите корабли врага. Пусть они, а не мы, увеличивают
собой мировое пространство!

Я любовался им. Стройный и сильный, он уже доставал головой мне до
уха - веселый, живой, сообразительный мальчишка. И просто удивительно, как
он походил на меня. Я иногда раскладываю на столе его фотографии и свои в
том же возрасте, и сам затрудняюсь, где он и где я. Отличие лишь в том,
что он красивей меня.

- Да, захватить корабли противника! - сказал я со вздохом. - Беда в
том, что они не дают приблизиться к себе. Погуляй, сын, нам нужно с мамой
поговорить.

- Я пойду в обсервационный зал, - сказал он. - Три крейсера
противника в направлении на ядро Галактики недавно стали сближаться с
нами. Я говорю о "Смирном", "Трусливом" и "Дрожащем". Проверю,
продолжается ли сближение.

Он проворно убежал. Он знал в "лицо" все крейсера разрушителей, ни
один из нас не мог похвалиться таким умением различать каждую из этих
однообразно зеленых точек. Он называл их по-своему насмешливо.

- Не скрывай ничего! - потребовала Мэри. - Дело идет к гибели, да?

- Кризис, Мэри, - сказал я. - После кризиса или спасаются, или
погибают. Терять бодрость не следует, но и быть ко всему готовыми - надо.

Она обняла меня, прижалась ко мне.

- А если что-нибудь случится... - проговорила она изменившимся
голосом. - Ты не простишь, что я взяла Астра!

- Астр такой же человек, как и все мы. И если придется умирать, он
умрет не раньше нас с тобою.

Она оттолкнула меня, долго вглядывалась в мое лицо. В ней совершился
очередной скачок настроения, я предчувствовал бурю. Но она сдержалась.

- Удивительный вы народ, мужчины, - сказала она только. - Все у вас
звучит математическими формулами. Умрет не раньше нас с тобою - это так
утешительно, Эли!

- Если я скажу по-иному, ты мне не поверишь...

- Скажи, может, и поверю!

- Ты тоскуешь по неправде, Мэри? Жаждешь обмана?

- Какие напыщенные слова - тоскуешь, жаждешь! Ничего я не жажду, ни о
чем не тоскую. Я боюсь, можешь ты это понять?

Я не стал продолжать этого разговора.

На улице внутри корабельного городка ко мне присоединился Ромеро, он
тоже шел на совещание командиров.

Думаю, он отлично разобрался в моем состоянии. Хоть слава его я были
полны иронии, ни в голосе, ни в лице его иронии не было. И оказал он то,
что я сам себе говорил:

- Дорогой Эли, не завидуете ли вы вашим воинственным предкам,
воевавшим без семей?

- Может быть, - сказал я сдержанно.

Ромеро продолжал со странной для него настойчивостью:

- Я бы хотел опровергнуть вас, любезный Эли. Мы иногда судим о
предках общими формулами, а не конкретно. Им часто приходилось сражаться,
защищая своих детей и жен, и они тогда сражались не хуже, а лучше -
яростно и самозабвенно, жестоко и до конца, Эли!

Не убавляя шагу, я бросил за него быстрый взгляд. Вера была в эскадре
Леонида. И детей у Ромеро не было, он не мог говорить о своих детях.

Он шагал рядом со мной, подчеркнуто собранный, жесткий, до краев
напоенный ледяной страстью, он с чем-то яростно боролся во мне, а не
просто беседовал, таким я видел его лишь однажды - когда он пытался
завязать драку из-за Мэри.

Он поймал мой взгляд и не отвел потемневших глаз.

Я сухо проговорил:

- К сожалению, должен ответить вам общей формулой. Мы будем сражаться
яростно и самозабвенно, жестоко и до конца, Павел. Но не за одних своих
детей и жен, даже не за одно человечество - за всех разумных существ,
нуждающихся в нашей помощи.

Я был уверен, что он обидится на такую бесцеремонную отповедь, но он
успокоился. Если и был среди моих друзей непостижимый человек, то его
звали Ромеро.

В салоне я прежде всего посмотрел на экран. Звездные полусферы пылали
так, что глазам становилось больно.

Красные, голубые, фиолетовые гиганты изливались в неистовом зиянии, а
среди этих небесных огней сверкала искусственные, их было больше двухсот -
зловещие зеленые точки, пылающие узлы сплетенной для нас губительной
паутины. Оранжевая была в неделях светового пути, она казалась горошиной
среди точек. Я хмуро любовался ею.

- Начинаем! - сказал я.

- Начинаем! - отозвались Осима и Петри.

Маленький космонавт молчал. Я уловил его скорбный взгляд, он глядел
на два звездолета, недвижно висевшие в черной пустоте неподалеку от
"Волопаса". Я до боли в сердце понимал страдания Камагина, они были иные,
чем муки его товарищей.

Этот человек, наш предок, наш современник и друг, командовал
фантастически совершенным кораблем, в самых несбыточных своих мечтах он
раньше и помышлять не мог о таком.

Мы были в конце концов в своем времени, а он превзошел границы
свершений, отпущенных обыкновенному человеку. И сейчас он собственным
своим приказом должен был предать уничтожению изумительное творение,
врученное ему в командование.

Наши взгляды пересеклись. Камагин опустил голову.

- Начинаем! - сказал и он. Голос его был нетверд.

Теперь медлил я.

Оставалось отдать последнее распоряжение: "Приступайте к
аннигиляции". Я не мог так просто, двумя невыразительными словами,
выговорить его.

И не потому, что внезапно заколебался. Другого решения, как
уничтожить две трети флота, не было, только это еще могло спасти нас. Я бы
солгал, если бы сказал, что в тот момент меня тревожила собственная наша
судьба: мы свободным решением избрали этот рискованный путь, неудачи, даже
катастрофы были на нем возможностями не менее реальными, чем успех. Я
думал о том, что будет после того, как нас, запертых по эту сторону
скопления, не станет.

Ответственности за судьбы находившихся вне Персея звездолетов с меня
никто не снимал, - хоть формально, но я еще командовал флотом.

- Насколько я понимаю, вы собираетесь объявить миру ваше завещание? -
уточнил Ромеро, когда я поделился с товарищами своими соображениями. - Не
рановато ли, адмирал?

- Завещание - рановато. Но подвести итоги нашим блужданиям в Персее -
самое время. Если мы погибнем, никто не сделает за нас эту работу.

Мысль моя сводилась к следующему. Вражеский флот долго не подпускал
нас к одинокой планетке и, удирая, утаскивал и ее с собою в искусственно
созданные разрывами пространства. Почему они так оберегались? Вероятно,
спасались, что вещества планеты хватит на разрыв кривизны. Опыт врага
нужно использовать для победы над ним. Стратегию вторжения пора менять.

- Составим депешу, - предложил Ромеро. - Я кое-что набросал,