Чтение 8–й страницы книги ~Галактическая разведка~

на другого, рушились бы на крыши и мостовые, превращались в кровавое
месиво. К счастью, на Земле аварий не бывает.

Тучи летели стеной и за минуту закрыли половину небосвода. Мир вдруг
распался на две части: одна - черная, вздыбленная ветром - пожирала вторую
- сияющую, лениво-успокоенную.

Дико налетел ураган, авиетки повернули на него носы и закачались,
форсируя мощности. Я приоткрыл окно и чуть не задохся от удара несущегося
воздуха. Даже на этой высоте было слышно, как осатанело ревет буря.

А потом нас сразу, без перехода, охватила тьма. Я уже не видел
летящих рядом, и меня никто не видел. Я знал, что машины безопасности
охраняют нас, но на миг мне стало страшно, и я повернул к городу.

То же, вероятно, испытывали другие: когда первая молния осветила
пространство, кругом все катили вниз. Выругав себя за трусость, я направил
авиетку в переплетение электрических разрядов.

Может, я ошибаюсь, но в этом летнем празднике, мне кажется, всего
прекрасней неистовый полет туч и сражение молнии. Вспышки света и грохот
воздуха приводят меня в смятение. Я ору и лечу в крохотной авиетке, сам
подобный шаровой молнии.

В глубинах каждого из нас таятся дикие предки, поклонявшиеся молнии и
грому. Различие меж нами, может, лишь в том, что они суеверно падали на
колени перед небесным светопреставлением, а мне хочется помериться мощью
со стихиями природы.

Но графику световым разрядам отведено всего двадцать минут, и я
устремился в центр разряда, где накапливались высокие напряжения, - толчок
воздуха здесь подобен взрыву, а яркость электрического огня ослепляет даже
сквозь темные очки. Это спорт смелых, так мне кажется. Многие считают его
забавой безрассудных.

Невдалеке вспыхнула молния с десятками изломов и отростков, похожая
на исполинский корень. Параллельно ей зазмеилась другая, а сверху ударила
третья. Все слилось в разливе пламени. Мне померещилось, что я угодил в
центр факела и испепелен. Но все три молнии погасли, а на меня - чуть ли
не во мне самом - обрушилась гора грохота.

Ослепленный и оглушенный, я на секунду потерял сознание: авиетка
рухнула вниз и остановилась лишь над крышей дома.

В одной из приземлившихся машин я увидел вчерашнюю невежливую девушку
с высокой шеей. Я помахал ей рукой и взмыл в новое сгущение потенциалов.
Попасть в разряд на этот раз не удалось; авиетка вышла на параллельный
полет. Я понял, что вмешалась Охранительница.

- В чем дело? - крикнул я вслух, хотя Охранительницу достаточно
вызывать мыслью.

В мозгу вспыхнул ее молчаливый ответ: "Опасно!"

Я закричал еще сердитей:

- Пересчитайте границу допустимого! У вас там трехкратные запасы
безопасности!

На этот раз бесстрастная машина снизошла до обстоятельного - голосом
- ответа. Буря в этом году мчится на таком высоком уровне энергии, что
чуть ли сама не вырывается из контроля. Механизмы Управления Земной Оси
запущены на всю мощность, чтоб удержать грозу на заданной трассе и в
предписанной интенсивности. Любое местное нарушение системы разрядов может
привести к выпадению из режима всей грозовой массы.

Спорить с Охранительницей бессмысленно. Отключить ее - на всех
планетах считается серьезным проступком, на Земле же с ее строгим режимом
это попросту неосуществимо. Я метался под тучами от молнии к молнии, не
успевая к разряду, но наслаждаясь реками света и ревом испепеленного
воздуха. Раза два меня основательно качнуло, разок отшвырнуло в сторону -
забава в целом вышла недурная.

А когда прошли двадцать минут, отведенные на разряды, хлынул дождь и
я поспешил в город: дождь надо испытывать на земле, а не в воздухе, и
телом, а не машиной. Я приземлился на площади и выскочил на ливень.

Авиетка тотчас улетела на стоянку, а я побежал к дому напротив и,
пока добежал, основательно промок. Под навесом стояло человек двадцать.
Мой вид вызвал смех и удивление: я был одет не по погоде.

Среди прочих оказалась все та же девушка. Она положительно невзлюбила
меня с первого взгляда. Она единственная смотрела на меня враждебно.

Меня так возмутила ее молчаливая неприязнь, что я вежливо заговорил:

- Простите, я не с вами повстречался недавно чуть ниже туч?

- И основательно ниже, почти у земли, - сказала она холодно. - Вы,
кажется, закувыркались от разряда?

- Я потерял управление. Но потом я возвратился в район разрядов.

- И это я видела - как вы фанфаронили на высоте.

Она явно хотела меня обидеть. Она была невысока, очень худа, очень
гибка. Брови и вправду были слишком массивны для ее удлиненного нервного
лица, они больше подошли бы мне, чем этой девушке. Она мало заботилась о
своей внешности. Конечно, изменить форму головы трудно, но подобрать брови
к лицу просто, другие женщины обязательно бы сделали это.

- Не люблю, когда на меня бессмысленно уставляются, - сказала она и
отвернулась.

Я не нашел что ответить и ушел, почти убежал из-под навеса. Вслед мне
закричали, чтобы я возвратился, но ее голоса я не услышал и пошел быстрее.

Дождь уже не лил, а рушился, он звенел в воздухе, грохотал на
тротуарах и аллеях, гремел потоками. Холодная вода струилась по телу, это
было неприятно. Охранительница посоветовала сменить одежду да
водонепроницаемую, какую носят все на Земле. Пришлось вызвать авиетку и
поехать в ближайший комбинат.

Через десять минут я вышел на дождь в обмундировании землянина. На
Плутоне ливней, подобных земным, не устраивают, и там мы позабыли, что
значит одеваться по погоде.

Зато теперь я мог спокойно бродить по улицам. Дождь не ослабевал -
вода была под ногами, с боков, вверху. Она рушилась, вскипала, рычала,
осатанело неслась. Я запел, но кругом так шумело, что я себя не услышал.

Громады Центрального кольца пропали в серой невидимости, посреди дня
наступила ночь. Лишь водяная стена, соединявшая полупотопленную землю и
невидимое небо, тонко, предрассветным сиянием, мерцала и вспыхивала -
дождь сам озарял себе дорогу.

Все это было до того красиво, что меня охватил восторг.

А еще через некоторое время чернота туч смягчилась и день медленно
оттеснил искусственно созданную ночь. Стали видны здания и башни
причальных станций. Трубы низвергающейся воды утончились в прутья, прутья
превратились в нити, нити распались на клочья, клочья уменьшились до
капель - дождь уходил на восток. Было шестнадцать часов, гроза
заканчивалась точно по графику.

На улицы и парки высыпала детвора, в воздухе снова замелькали
авиетки, в окнах затрепыхались флаги.

Солнце жарко брызнуло на землю, с земли понеслись ликующие крики -
праздник продолжался.

Я зашел в столовую и, не разглядывая, нажал три кнопки меню. Это была
старая игра - выпадет ли что нравится? Мне повезло, автоматы подали мясные
грибы, любимое мое кушанье.

Два других блюда - сладенькое желе и пирог - были не так удачны, но
согласно правилам игры я съел и их.

Пора было идти к Вере.

Вера ходила по комнате, а я сидел.

Она казалась такой же, как прежде, и вместе с тем иной. Я не мог
определить, что в ней изменилось, но чувствовал перемену. Она обняла меня
за плечи и похвалила мой вид.

- Ты становишься мужчиной, Эли. До пятидесяти лет ты был мальчишкой,
и отнюдь не примерным.

Я молчал, разглядывая ее. Так у нас повелось издавна. Она
выговаривала мне за проказы, я хмуро отворачивался.

Нетерпеливая и вспыльчивая, она болезненно переживала мои шалости, а
я сердился на нее за это. Отворачиваться сейчас не было причин, но и
непринужденного разговора не получалось. О наших делах на Плутоне она
знала не хуже меня.

Она иногда останавливалась, закидывая руки за голову. Это ее любимая
поза. Вера способна вот так - со скрещенными на затылке руками, высоко
поднятым лицом - ходить и стоять часами. Я как-то попробовал минут
тридцать выстоять так же, но не сумел.

Сегодня она была в зеленом платье с кружевами на плечах, кружева
прихватывала брошка - красно-желтая змея из дымчатого камня с Нептуна.
Вера любит брошки, иногда надевает браслеты - пристрастие к украшениям,
кажется, единственная ее слабость. Я наконец разобрал, _ч_т_о_ в ней
изменилось. Изменилась не она, а мое восприятие ее. Я видел в ней то, чего
раньше не замечал. Я вдруг понял, что Вера необыкновенно красива.

О ее красоте я знал и раньше, все твердили, что она красавица. "Ваша
сестра - греческая богиня!" - говорил Ромеро.

Для меня она была старшей сестрой, заменившей рано умершую мать и
погибшего на Меркурии отца, строгой и властной сестрой, - я не
приглядывался к ее внешности.

Но теперь я не только знал, но и видел, что Ромеро прав.

Она спросила с удивлением:

- Что ты приглядываешься ко мне, Эли?

Я признался, усмехнувшись:

- Обнаружил, что ты хороша, Вера.

- Ты ни в кого не влюбился, брат?

- Жанна приставала с тем же вопросом. По какому признаку вы