схватывался с Гамовым открыто и не знал, что схватка будет очень неравная.
замешательство.
тех, кто уже потерял свободу. Вы согласились, что они и я одинаково
виновны в несогласии с вашей политикой. Но меня вы не арестовываете -
пока... А их отдали Черному суду. Почему же такое неравенство?
воодушевили схватить импульсатор. Они будоражат мысли, но не вызывают зуда
в руках. И до того, как ваши статьи не погонят кого-нибудь расправляться
со мной, можете чувствовать себя в безопасности.
не за мысли, а за действия? За то, что шепотком произнесенные проклятья
вызвали ярость в юнцах, а юность всегда предпочитает действия, а не
пересуды. Я верно излагаю вашу позицию?
тем, что шептали они, а не другие. Их мнению придавалось слишком большое
значение.
ореол, какой они еще сохранили и какой придавал особое значение их речам?
Других бы за такие поступки не судили?
прошлое, настоящее или будущее? Политик ведь не историк, углубленный в
былое, не фотограф, фиксирующий одно настоящее, политик что-то
конструирует, добивается чего-то, что пока еще в будущем.
на завтра или дальше того. Он создает будущее, а не консервирует
настоящее.
конструировать будущее. Прошлое для архивариусов и историков. А теперь
поглядите на обвиняемых. Они ведь полностью в прошлом, которое вас уже не
тревожит.
лики давно погибшей империи, - Фагуста властным жестом обвел скамью
подсудимых. Операторы Исиро переводили стереоглаз с одного подсудимого на
другого. Не знаю, от презрительных ли слов Фагусты или от духовного и
физического истощения, но их тусклые лица совсем погасли - жалкие старики
уныло опускали глаза перед миллионами зрителей. Только капитан Комлин да
Анна Курсай выглядели пристойно, ее мрачная красота перед стереоглазом
стала еще более впечатляющей, я невольно залюбовался. Фагуста с силой
продолжал: - Что ждало бы этих людей в будущем вольном их бытии, в том
будущем, которое вы конструируете и в котором они тоже могли бы быть? Да
ничего их там не ждет! Они не для будущего, эти обломки, эти силуэты
прошлого. И болтовня их уже никого не поднимет на бунт, и сами они ни на
что не способны, кроме как тускло доживать свой век. А ведь вы собираетесь
их казнить! Как вы оправдаете такое логическое противоречие, такую
политическую несообразность, диктатор Латании?
удовольствием слушал речь Фагусты, из защитительной вдруг ставшей
обвинительной. - Вы фехтуете словом, как шпагой.
конструируемом вами будущем нужна казнь этих людей, провинившихся в
прошлом?
смерть. Правда, он варьирует формы смерти - простое отнятие жизни, с
мучениями, с унижением...
считать этот случай важным.
одного меня. Вы утвердите смертный приговор, вынесенный Гонсалесом этим
несчастным людям?
вправду, представлял собой в эту минуту занимательное зрелище - огромный,
лохматый, он вздыбился над невысокой трибуной, выбросил вперед мощные
ручищи - очень впечатляющая ораторская поза. Но я смотрел не на Фагусту,
даже не на Гамова, а на Гонсалеса. Такого Гонсалеса я еще не знал. Он
смеялся. Он откинулся в кресле и молчаливо хохотал. Его приводила в
восторг перепалка между Гамовым и Фагустой. И он ничем не показывал, что
оскорблен выпадами против него самого.
будет казнен. Вас это устраивает?
борьбу за жизнь обвиняемых. - У меня появились новые вопросы - и на этот
раз к председателю Черного суда. Уважаемый Гонсалес, вам не кажется, что
дальнейшее судебное заседание будет смахивать скорее на спектакль, чем на
дело? Вы будете еще допрашивать, выяснять, потом вынесете суровый
приговор, а диктатор все ваши постановления перечеркнет. Так зачем тратить
попусту время? Может, сразу отпустить всех обвиняемых?
смертного приговора, а я, вы и в этом правы, иного бы не вынес, то незачем
продолжать судебное следствие. Но есть одно затруднение. Вы утверждали,
что обвиняемые - фигуры прошлого и уже не могут быть опасны. Но это не
может относиться к тем двум, - он показал на Конрада Комлина и Анну
Курсай. - Как же быть с ними? Можете ли гарантировать, что они снова не
схватятся за импульсаторы? Против нас, а не против наших врагов, уважаемый
Фагуста.
Гонсалес к племяннику маршала.
мог, что события обернутся так странно. Он ожидал казни, и от недавней
решимости стать мучеником за идею не осталось и следа.
Нет, пожалуй, немного раскаиваюсь... Может быть, мы очень ошиблись, что
так опрометчиво... Не знаю... Нет, не могу ответить.
случае, ей самой так казалось.
не выпускать меня на волю!
самоутверждения. Но опасности в ней не больше, чем в разъяренной кошке,
нужно только следить за ее когтями. От нее пострадал генерал Семипалов,
пусть он сам решает, что ей делать после освобождения. А вас, юноша, я сам
накажу, - он повернулся к капитану. - Вы пытались меня убить. Так вот, я
беру вас в свою охрану. Теперь вы будете охранять меня от других
безрассудных убийц. И если потом искренне не обрадуетесь, что ваше
покушение не удалось, значит, сам я мало чего стою. Гонсалес, разрешите
удалиться?
расправив мантию на широченных плечах, объявил:
Фагуста, вы объясните в своей лихой газетке, какая в этих двух понятиях
разница.
выступление на суде и нужно объяснение. Он сам появился в моем кабинете.
он, присаживаясь у стола.
политические сценки, разыгранные на открытых подмостках, действуют на души
людей много сильнее страшных дел в закрытых подвалах. А эта сценка,
по-моему, удалась. Сегодня о ней толкуют во всей стране, завтра прокричат
по стерео во всех странах, будут обсуждать во всех газетах. Вы недовольны?
Гонсалеса. Освобождение клики Маруцзяна могу только приветствовать.
Черному суду...
не определил покушавшегося на меня в свою личную охрану. Об этом вашем
парадоксальном поступке больше, чем о любом другом, будут орать во всем
мире по стерео и расталдыкивать в газетах. Очень, очень впечатляюще...
Нет, я не восхищаюсь освобождением Анны, но и не буду горевать, что она на
свободе, постараюсь лишь впредь остерегаться когтей этой взбесившейся