Чтение 12–й страницы книги ~Диктатор~

добычу всем поровну. Все воюем, всех и награждать.

Снова заговорил Гамов:

- Все верно, Семен Сербин. Все воюем, и всех надо награждать. Но ведь
воюем не одинаково, один смелей и удачливей, другой осторожней и
боязливей. Почему же обоих награждать одинаково? Диверсионный отряд вчера
воевал, кое-кто погиб, многие ранены. А ты в эту ночь стоял на спокойном
карауле или дрых в палатке. За что же тебя награждать? Вот отличишься в
сражении, получишь награду.

- А если прихлопнут в сражении, на хрена мне тогда награда? - зло
крикнул солдат. - Мне сейчас нужно, за окопы, за перестрелки, за ночные
переходы... Мертвым не повеселишься. Кончай уговоры, открывай машины! - он
повернулся к толпе. - Верно говорю, братцы?

На этот раз в ответном шуме я не услышал единодушия. Кто-то заорал:

- Полковник, а в других боях будут награды?

- Будут! Сами же видите - денег гора! Гора принадлежит вам, но за
реальные заслуги, а не потому, что стоите рядом с этими машинами. Я не
позволю, чтобы раненный в бою получил то же, что и прячущийся за спины
товарищей.

Теперь слышались голоса: "Верно! Правильно говорит полковник!" Но
большинство еще поддерживало Сербина. Один из солдат диверсионного отряда
протиснулся вперед и крикнул:

- Семен, ты меня знаешь, я Варелла! Что можно шлепнуться в любом бою
- точно, можно. А ведь не шлепнулись пока. А ты и не ранен. Все в твоем
отделении с ранами, а ты, вот же счастье, - нет!

Сербин понял, что настроение в толпе меняется.

- За мной! - заорал он. - Кто не трусит, выходи!

Из толпы стали протискиваться солдаты. Один за другим они выбирались
наружу, кучка вокруг Сербина густела. Сержант охраны приказал своим
солдатам поднять резонаторы. Взмахом руки я запретил ему стрелять. Солдаты
вновь опустили оружие. Жестом я подозвал поближе солдат из диверсионного
отряда и вынул свой импульсатор. Если дойдет до схватки, сам уложу
Сербина, решил я, а остальных одолеют мои диверсанты. Гамов стоял
невозмутимый, лишь повернул лицо в мою сторону и кивком поблагодарил.

- С дороги! - крикнул Сербин. - С дороги, полковник! Поперек не
становись!

Гамов поднял руку, показывая, что еще хочет говорить.

- Не слушайте! - надрывался Сербин. - Нужна мне награда, когда я
мертвый буду валяться в дерьме! По горло сыт дерьмом. Прочь с дороги!

- Взять его! - крикнул Гамов.

В диверсионный отряд подбирались не только смелые, но и сильные и
ловкие. Сербин отчаянно заметался в сплетении дюжих рук. Он пытался что-то
выкрикнуть, но удар Вареллы усмирил его. Охрана машин снова взметнула
резонаторы. С десяток диверсантов, став между охраной и толпой, стали
теснить толпу назад. Толпа под дулами резонаторов, и сдерживаемая стенкой
схватившихся руками людей, недобро молчала. Любое неосторожное слово могло
породить новый взрыв. Я боялся, что Гамов не сдержит свой норов. Но и тени
гнева не было на его лице.

- Семен Сербин, по военному закону я должен расстрелять тебя перед
строем солдат за попытку поднять бунт в полку, - говорил Гамов так громко,
что его слышали в толпе даже тугоухие. - Но я не буду тебя расстреливать.
Я верю в тебя, Сербин. Ты человек смелый, к тому же ни разу не ранен, не
ослаб, значит, будешь страшен для врага. Убежден, что еще покажешь
доблесть в бою и я еще пожму тебе тогда руку и вручу ценную награду. Но за
сегодняшнее буйство тоже надо тебя наградить. Ты сказал, что сыт по горло
дерьмом. Нет, Сербин, ты еще не пробовал настоящего дерьма. А сейчас
испробуешь - и, точно, досыта! - Гамов властно приказал:

- Бросить его в отхожий ров!

На склоне холма, позади электроорудий, был вырыт отхожий ров с
наклоном в быстротекущую Барту. Несколько диверсантов потащили туда
отчаянно забившегося Сербина. Толпа, не сразу разобрав, что произошло,
зашевелилась, загомонила, стала распадаться. Прошла минута-две, и вся
толпа устремилась к отхожему рву. Вокруг машин осталась охрана и мы с
Гамовым.

- Посмотрим, - хмуро сказал Гамов. - Это противно, но надо видеть,
что делаем.

Над рвом взметнулось тело Сербина. Его вопль потонул в разноголосом
реве толпы. Все теперь теснились к обрыву холма, чуть не валясь в ров.
Сербин упал в зловонное месиво, вскочил, поскользнулся, опять упал, опять
вскочил. Он дико ругался, а ему отвечали хохотом - очень уж смешон был
человек, стирающий грязными руками грязь с лица и одежды и что-то со
слезами орущий сквозь коричневую маску, облепившую всю голову. Вероятно,
были и осуждающие голоса, но их заглушал безжалостный хохот
развеселившейся толпы.

Гамов подозвал одного солдата.

- Разыщи командира его отделения. Пусть последит, чтобы Сербин
отмылся в Барте и выстирал свою одежду. И пусть передаст Сербину, чтобы до
первого боя даже случайно не попадался мне на глаза.

Мы воротились к машинам. Гамов был мрачен и подавлен. Перед лицом
бушевавшей толпы он выглядел куда спокойней, чем после так своеобразно
ликвидированного буйства. Я подумал, что его мучит стыд за унизительную
расправу с солдатом, и сказал:

- Я ждал, что вы расстреляете Сербина, как положено по военной
классике. Но вы применили неклассический метод усмирения.

- А что толку его расстреливать? Многие кинулись бы на его защиту. И
разве это отбило бы у солдат желание попользоваться богатством? Угроза
бунта осталась бы. А на выручку барахтающемуся в дерьме никто не придет,
еще похохочут. И никто не пожелает очутиться в таком же дерьме. Теперь
нападения на машины не жду.

- Почему же вы так мрачны, если шумиха подавлена?

- Я давно уже не думаю о ней. Эта трагедия "Золотых крыльев"... Скоро
и нам отбиваться в окружении! Маршал не пришлет нам настоящую подмогу. И
не по военной своей бездарности, а по реальным обстоятельствам. К нам не
пробиться ни с востока, ни с юга.

- Гамов, у меня есть план спасения, - сказал я. - Идемте в штаб.

В штабе я попросил у Пеано карту с последними данными и доложил свой
план. Какая сложилась обстановка? С востока четвертый корпус патинов, с
юга дивизии родеров, на севере родеры поспешно уводят пленных "крылышек".
Эта эвакуация создает непредвиденные возможности. Посмотрите на дороги
севернее нас. Они идут в обход наших позиций на Барте. В некий момент
колонны пленных будут проходить всего в полусотне километров от нас.
Почему нам не ринуться наперерез и не освободить своих? Конечно, к тому
времени родеры займут позиции на противоположном берегу Барты, но вряд ли
большими силами. Дороги на север, на юг и на восток если и не вовсе
закрыты, то чрезвычайно опасны. А на запад прорваться легче. Конечно,
прорыв на запад равносилен тому, чтобы поглубже засунуть голову в пещеру
врага. Но сейчас там двигается пленная дивизия. Освободив ее, мы удваиваем
свои силы. Став корпусом из дивизии, мы повернем обратно на врага и
пробьем себе выход на восток к своим армиям.

Гамов воскликнул:

- Великолепный план! Я - за!

Пеано, Гонсалес, Павел Прищепа и другие офицеры тоже высказались за
операцию. Но генерал Прищепа задумался.

- Генерал, неужели вы против? - удивился Гамов.

Генерал медленно проговорил:

- Не я, а маршал Комлин против. Он предписывает нам насмерть стоять
на нашей позиции.

- Генерал, снова спрашиваю - вы против?

Прищепа грустно улыбнулся.

- Трудный вопрос вы задаете, Гамов, своему дисциплинированному
начальнику. Я всю жизнь привыкал исполнять приказания свыше. Вот мой
ответ: я за прорыв на запад. Капитан, - обратился он к сыну, - успех
операции зависит от вашей разведки. Если вы ошибетесь в скорости движения
колонны пленных, в степени их концентрации, поход дивизии будет равносилен
удару кулаком в воздух.

- Можете положиться на разведку, генерал, - сказал Павел.

- Пойду отдохнуть. - Генерал выглядел измученным. Мы догадывались,
что его не так тяготит слабость после ранения, как то, что обстоятельства
принудили идти против предписаний начальства. - А вы подработайте
операцию.

- Предлагаю с детальной разработкой операции погодить до получения
данных, как эвакуируются пленные, - сказал Гамов после ухода генерала. -
Есть другой срочный вопрос - захваченные деньги. Солдат волнует судьба
бумажек.

- Вы обещали им, что награждение деньгами будет продолжено, - сказал
я.

- Но согласны ли вы? Нужна точность.

Я бы жестоко соврал, если бы сказал, что мне безразлично, как
распорядятся деньгами. Всей душой я восставал против того, чтобы
разбрасывать деньги, принадлежащие всей стране, а не одной нашей дивизии.
Но отмена обещаний Гамова вызвала бы возмущение среди солдат и уменьшила
нашу боевую энергию перед рискованным походом в тыл врага.

- Снимаю возражения, - сказал я.

- Тогда разработаем ценник денежных выплат за боевые успехи, - сказал
Гамов. - Я раздавал деньги по наитию. Надо установить теперь, чего
объективно стоит каждый успех в бою. А завтра развесим ценник во всех
полках, чтобы каждый знал, на что рассчитывать.

- Прейскурант цен на геройские подвиги, - невесело пошутил я. Это
была моя последняя попытка иронизировать над включением банковских
кредиток в штатное вооружение дивизии.

- Меня денежные ценники не интересуют, пойду организовывать разведку,