моей программы.
ради...
обладателя интеллекта Штилике.
познакомиться с живым носителем интеллекта Штилике.
разговора робота со старостой, вдруг вмешался в их беседу:
же поправился староста. - Ибо этот замечательный астронавт сыграл такую
роль в истории этой планеты и показал нам, молодым, такой пример мужества
и проницательности, такое сочетание...
душе был восторженный тон молодого астронавта:
экспедиция - биологи, астросоциологи, строители, инженеры. Естественно,
что все, связанное с личностью человека, так много сделавшего для
благополучия Ниобеи...
консультант. - Какое уж благополучие! Пылающая во внутреннем жару
планетка, вырождающиеся нибы... Подберите, юноша, другую характеристику,
эта не годится.
точная характеристика. Боюсь, вы плохо осведомлены о положении на этой
планете. Оно иное, чем представляется вам. Знакомы ли вы с программой для
Ниобеи, разработанной сорок лет назад Штилике?
приступали...
экскурсантов. - Я и мои товарищи летим на Ниобею именно для реализации той
программы. Наконец пришло время и для нее. И уверяю вас, успех
гарантирован! - Он живо добавил: - Вы мне не верите?
понимания. Мне хочется понять, а не только верить. Разве на Ниобее
значительные перемены?
вести и аргументированные дискуссии.
доказывает, что вера в успех была правомочна. Нет, на Ниобее не произошло
пока значительных перемен. Но мы отправляемся туда, чтобы создать такие
перемены. Вы скоро услышите о нашей работе!
Пока...
поклонился. - Простите, мне надо уйти.
адресовать сообщения о делах на Ниобее.
все его товарищи переговаривались, засыпали вопросами усатого робота, так
близко воспроизводившего внешность знаменитого астросоциолога. Робот
что-то твердил, несомненно, отбивался от всех вопросов
запрограммированными для этой темы краткими фразами: "Не знаю", "Не имею
права", "Вне моей программы". Кто-то побежал за консультантом. Штилике
ускорил шаг. Не надо было объявлять себя этим юным энтузиастам подвига, он
поступил неблагоразумно. Им, конечно, мало его фамилии, им надо знать
обстоятельства его перевоплощения, он сам на их месте требовал бы того же,
теперь они долго не угомонятся. Ладно, пусть волнуются, это не повредит их
работе на Ниобее, раз уж стала возможна там какая-то полезная работа.
он, большеглазый, худой романтик космоса, он почти догнал, но понял, что
преследование бессмысленно, остановился, заколебавшись, вот теперь
повернулся, возвращается к товарищам. Все в порядке, можно не торопиться.
дверь, перевел дух. Взволноваться оттого, что назвал себя! Как будто в
названии не обозначение, кто ты, как будто в нем признание в каком-то
важном поступке... нет, в проступке, а не в поступке. Нет, и не это - в
чрезвычайном событии, вот в чем он сегодня признался этим прекрасным
молодым людям, этим своим последователям, может быть, даже своим ученикам.
Зачем он это сделал? Что принудило открыто объявить то, что известно лишь
немногим, что за давностью лет стало почти тайной? И, признавшись, убежал!
Василий Штилике трусливо бежит! И от чего бежит? От кого? От себя, так
получилось! Он, никогда не отступавший перед опасностями, а сколько их
было за его долгую, за его трудную жизнь! Таким его всюду знали -
бесстрашным, упрямым, непоколебимым, таким все называли - кто с
неприязнью, кто с уважением, - он и сам уверовал, что такой. А от кучки
юнцов вдруг побежал, устрашившись их вопросов. Почему? Он должен точно
ответить себе - почему? Он стал себе непонятен. Он должен себя понять!
маленькой комнате. Большое окно открывалось в сад, несильный ветер
раскачивал вершины сосен, они напевали протяжным, глухим шепотком, а
подальше, на холмике, плясали две елочки - отсюда, из комнаты, чудилось,
что они не только покачиваются, но и грациозно перемещаются по холмику,
стараясь не то догнать друг дружку, не то приветно обхватиться лохматыми
ветвями. А на стене против окна сияли красочными переплетами старинные
книги; любимое занятие - ворошить и перелистывать печатные шедевры
двадцать первого века. На другой стене - фото и стереографии, пейзажи,
схемы, портреты. Штилике вдруг удивился. Все в этой комнате было так
навечно узнано, что и не ощущалось, просто было, как у каждого есть руки,
глаза, ноги - ничего необычного, не от чего поразиться. Штилике осматривал
тысячу раз виденную, почти уже не воспринимаемую комнату - нет, до чего же
все словно бы впервые увидено!
хорошо подобранном собрании. А ведь собирал, чтобы прочесть, но так и не
выбрал свободного времени на неторопливое чтение, а что прочитал, то,
наверно, так позабылось, что осталось лишь представление о сюжете - читал
бы снова и воспринимал бы, как почти неизвестное. Вдруг вспомнилось
горькое признание Теодора Раздорина, наставника и друга, он тогда медленно
умирал, великий звездопроходец, суровый командир, глубокий мыслитель. И он
сказал: "Василий, я не жалею, что прожил так, а не по-другому, жизнь была
хороша, но одно мне грустно, Василий, - столько прекрасных, столько
великих книг в моей библиотеке, а я ухожу в небытие, так и не прочитав их
все!"
всего, что собрано в этой комнате, а ведь в ней много меньше книг, чем
было у моего учителя, и читал я много меньше, чем он. Сколько же сильней
его мне горевать, а я не горюю, только с сокрушением говорю себе: много,
много высоких радостей мог доставить себе, а не доставил!"
центре, двое мужчин по краям. Он всматривался в них, как если бы впервые
увидел. Все пятеро давно умерли, все пятеро вечны в его мыслях - к чему
рассматривать как бы со стороны то, что душевно нетленно? Он шевелил
губами, беззвучно твердил себе слова, какие уже тысячу раз повторял и
какие при каждом повторении звучали все так же больно и сильно.
темноволосой, веселоглазой, высоколобой, - я жил тобой, моя единственная,
и когда ты угасла от неведомой болезни, бича проклятой самой природой
планетки со страшным названием Эринния, я твердил себе: не переживу, пусть
и меня сразит та же тяжкая хворь, что сражает сейчас мою жену. Но ты
умерла, а я жив, и долгих десять лет, проклятых лет, благословенных лет,
сражался со зловещей планеткой и победил ее - уже никому она не грозит
страданием и смертью!"
радостная, справа от жены. - Любил, но не спас, когда погибала, сам обрек
тебя на гибель, так кинул мне в лицо человек, который был тебе гораздо
ближе, чем я, - вот он еще правей на стене, рядом с тобой".
от Анны. - И ты меня ненавидела, и я порой гордился твоей ненавистью. Но
видишь ли - хотя ты этого при жизни не хотела видеть, а сейчас уже не
увидишь, - я жалел тебя и сочувствовал, твоя ненависть ко мне была лишь
особым выражением твоей преданной, твоей жертвенной привязанности к
другому человеку, моему противнику, тому, чей портрет касается слева твоей
рамки, - как было не понять тебя!"
живых, все вы во мне и со мной, ибо вы, быть может, самое яркое в том, что
я называю "моя жизнь".