спасителя не назвали. Впрочем, нам известно, что секретный доклад о драме
на Ниобее, а стало быть и о подробностях операции, передан правительству.
Уверен, что, если вы потребуете, вам его покажут, и тогда вы узнаете, чей
важный орган вам пересажен. Впрочем, мне думается, это не так уж
существенно. Главное - вам спасли жизнь, а мы здесь, на Земле, восстановим
ваше здоровье.
Итак, никакой я не Штилике, я - Виккерс, как записано в истории моей
болезни. У врача и сомнений не появилось, что меня надо называть только
так, а не по-другому. Он и не поинтересовался, чей мозг пересажен в тело
Виккерса, примат тела перед мозгом для него бесспорен. Не был ли он
бесспорен и для Мальгрема с его тамошним врачом, ведь они прямо назвали
меня Виккерсом в истории болезни, вовсе не Штилике? Кто же я теперь для
себя и для окружающих? Что для себя я - Штилике, сомнений нет. Но что для
остального мира я - Виккерс, я уже понимал. Мысли мои метались, я не мог
совместить своей души с телом. Столько писали о раздвоении личности, о
двух душах, противоборствующих в одном интеллекте, - смешные водевили и
кровавые трагедии. Во мне нераздвоенный интеллект не координировался с
телом, я не знал, как надо обозначить такое редкостное явление. И уж во
всяком случае но догадывался, как практически уживусь с такой
раздвоенностью.
посетил Барнхауза на его квартире. Я спрашивал о нем еще в больнице, мне
сказали, что он назначен на Латону, там развернули большое строительство -
обширная для него возможность применить свои административные дарования.
те же двойные золотые колокольчики качались в ее ушах. Они приветствовали
меня нежным, радостным перезвоном.
здоровый! Питер, Питер! - закричала она. - К нам гость, самый дорогой
гость! Ты просто не поверишь, кто пришел!
Если он и вправду был из "медведей средней руки", как именовал его Теодор
Раздорин, порода этих медведей относилась к самым могучим.
- Нет, и спереди, и сзади, и с боков - полная норма! А ведь мы уже
горевали с Агнессой, что вас нет на свете. После этого пусть не говорят
мне о слабости современной медицины! Так восстановить вас сам господь бог
не сумел бы, хотя, по легендам, он часто практиковался в исцелении и даже
воскрешении. Куда вы теперь, дорогой Джо? Останетесь на Земле?
перспективы. Никаких нибов и прочих людоедствующих аборигенов. Что вас
держит на Земле?
шумная планета, чуть ли не половина человечества устремилась туда. Мне бы
что победней и поглуше. Ниобея отбила у меня вкус к перспективным
планетам.
помрачнел.
же богатого шарика в космосе не найти. Если бы не этот человеконенавистник
Штилике, я бы с помощью Ниобеи такое дал ускорение промышленности на
Земле! Поворот всей нашей истории, не меньше!
так мне всегда казалось. Он и жизни своей не пожалеет ради своей мрачной
идеи - вытаскивать недочеловеков из пропасти. Страшно даже вспомнить, как
он весь спружинивался, когда ты возражал ему. Я и сейчас содрогаюсь, лишь
подумаю об этом.
его праху! Поменьше бы таких деятелей. Но насчет идеи ты не права,
Агнесса. Я тоже жизнь отдам за свою идею. Но какую? Безмерно умножить
благоденствие человечества - вот моя идея. Идея идее рознь, вы не
находите, Джозеф?
на то, что еще не вполне восстановил свое здоровье.
боялся всех прохожих. Среди них могли быть знакомые Виккерса. Кинулись бы
ко мне с расспросами, а я никого из них не знаю - что им говорить?
командировку на Ниобею, он распорядился доставить мой мозг живым на Землю.
Не ученик, но друг Раздорина, Скоморовский уже лет тридцать заведовал
всеми делами на всесолнечных планетах. Он не мог не знать, как из двух
разнохарактерных людей составили одного человека.
Однако по тому, как деликатно он отвел глаза, я понял, что ему больше чем
просто непривычно мое преображение. Он не смог сопоставить меня с моим
теперешним обликом и растерялся: признаваться в том либо промолчать?
спросил я прямо.
образа.
поколений тоже.
сохраненный мозг в консервирующий раствор. Но это не скоро. Смерть моя
отодвинулась, я ведь вернулся с Ниобеи на четверть века моложе, чем улетел
туда. Так что с водворением мозга в Музей придется погодить.
от души приветствует и одобряет. Я гнул свою линию. Для себя я - Штилике,
для всех кроме нескольких посвященных в тайну, - Виккерс. Это становится
нестерпимым. Я чувствую себя актером, вынужденным играть нелюбимую роль.
Мне надо срочно умчаться куда-нибудь, где меня не знают.
понимаю? - спросил он.
надел едва ли подходящую мне маску, но она срослась со мной, снять ее не
могу.
три-четыре Земли, спутник белого карлика Саломеи. Астросоциологу на
Матряне дел немного: небольшое поселение людей, никаких зверей и туземцев,
мирная, упорядоченная жизнь. На этой благословенной планетке я провел
следующие двадцать лет, ничем не отметив их - ни важными делами, ни
крупными событиями. И я не желал ни важного, ни крупного. Я был Штилике,
но прежнего Штилике - энергичного, целеустремленного, властного, в общем
фанатика, как обозвала меня Агнесса Плавицкая, не существовало, и следов
этого былого Штилике я не находил в себе. И Виккерсом я остался лишь по
фамилии и облику. Смена тела оказалась отнюдь не похожей на смену одежды,
как представлялось мне поначалу. Я перестал быть Штилике и не стал
Виккерсом. Кем я был те двадцать лет на Матряне? Не знаю. Добросовестным
средним работником, тусклой личностью - не выше того. "Ни богу свечка, ни
черту кочерга" - как именовали таких наши предки.
всей своей трагической полноте. Мы привыкли отделять характер от
внешности, интеллект от телесного образа. Этот человек умен, строг,
решителен, способен к творчеству, а высокий он или низкорослый, красивый
или уродливый, толстый или худой, быстрый или медлительный - все эти
внешние признаки малозначащи, они характер не определяют. Таково обычное
мнение. Я на своем невеселом опыте доказал, что оно ошибочно. Мозг
Штилике, внедренный в тело Виккерса, потерял девять десятых своих
возможностей. Теперь вижу, что раньше - некрасивый, низкорослый,
медлительный - я был в своем роде выдающейся личностью. И Виккерс был
незауряден - быстрый, решительный, энергичный, целеустремленный. Нас
объединили в одно целое - и породили среднего человечка: исполнительного,
старательного работника, звезд с неба не хватающего и пороху не
выдумывающего. В нас сохранились наши недостатки, наших достоинств
поубавилось, некоторые и вовсе потерялись. Я уже не уверен, что мозг
Штилике, освобожденный от тела Виккерса в момент моей смерти, займет свое
место в назначенном ему саркофаге именно таким, каким его хотели бы
видеть.
я вернулся на Землю. Теперь я консультант Музея Космоса, заслуженный, но
ничем особенным не выдающийся астроинженер Джозеф-Генри Виккерс на отдыхе.
В "пантеонном" зале стоит пустая урна, ожидающая мой мозг. В Музее знают,
что где-то обретается живой человек, носящий в себе мозг знаменитого
астросоциолога, но что это за человек, где он, не знает никто. И вряд ли
кто поверит, если бы я и признался, - слишком уж мало схож
непритязательный консультант с человеком, ставшим символом мужественного
звездопроходца. А я неожиданно признался молодым парням и девушкам,
вылетающим на далекую Ниобею, - они поверили! Почему я сделал это?
Обрадовало, что так долго закрытая планетка снова раскрывается? Что же там
произошло? Погиб ли навеки несчастный народ нибов или стараниями тех, кто
пришел после меня, возрожден к новой жизни? Или тебе смертно захотелось
полететь туда с ними, Василий-Альберт Штилике - Джозеф-Генри Виккерс?
__________________________________________________________________________