немедленно вцепился ему в руку и слезливым, как будто девчоночьим голосом
заныл, что, вот, обещали ему сводить в зоопарк, а сами, как приехали, так
сразу и собираются обратно, и на медведей еще не посмотрели, и на карусели
не покатались. Ты же мне сам обещал, что обязательно покатаемся на
карусели...
в Конкина, была холодной. А на пальцах ее ощущались острые твердые
ноготки.
злобновато хрипящими зебрами к прямо выстроенной под теремок, раскрашенной
бревенчатой будочке, за которой, визжа несмазанными деталями, постепенно
останавливалось деревянное колесо и цветастые вымпелы на крыше его
обвисали матерчатыми языками.
держится поблизости, точно следит, но сейчас же забыл о нем, потому что
карусель остановилась и благообразная тихая очередь, томившаяся в
ожидании, неожиданно переломилась где-то посередине и, как бешеная
напирая, начала возбужденно продавливаться сквозь узкую калитку ограды.
Все размахивали билетами, в том числе и Конкин, другой рукой сжимая
маленькую ладонь Витюни, он боялся, что их здесь совсем затолкают, но
раздраженная, остервенело жестикулирующая женщина-контролер выхватила у
него билеты и привычным движением замкнула цепь, перегородив таким образом
толпу надвое.
с африканскими волосами и темным лицом - тот стоял у ограды, прижатый
толпой, безразличный, спокойный, и спокойствием своим как бы отъединенный
от клокочущего вокруг неистовства. Кожа его казалась еще смуглее, вместо
глаз почему-то синели фиолетовые провалы, а запястья, высовывающиеся из
рукавов рубашки, при прямом освещении выглядели угольно-черными.
ограждением руки с билетами - также абсолютно не похожи на людей: странно
высохшие потемневшие, с выпирающими сквозь кожу костями. Лица у многих
были как бы покрыты густой паутиной и прилипшие нити ее блестели, точно
обмазанные слюной, а из плещущих яростных ртов торчали черные зубы.
просияла небесная синь, как подброшенные выпорхнули грачи, торопящиеся
куда-то за кормом, и послышался раздраженный, но в данный момент
успокаивающий и привычный крик контролера:
мелко дрогнул и пошел вперед, набирая скорость, окружающее пространство
начало поворачиваться, размазываясь удлиненными пятнами, радостно
вскрикнул Витюня, вцепившийся в гриву лошади, плотный, пропитанный
звериными запахами воздух шарахнул в лицо - Конкин так же судорожно
вцепился в деревянную гриву. Он не понимал, что происходит. Травма? Травма
была месяц назад. И какая там травма - толкнуло боком автобуса. Он ведь
даже по-настоящему не упал. Просто мягко и сильно ударился о "жигули",
стоящие у тротуара. Полежал всего один день, а потом как ни в чем не
бывало пошел на работу. Правда, с этого все и началось. Отвращение к
жизни, отвращение к привычному миру. Будто в сознании у него что-то
сдвинулось. Может быть действительно что-то сдвинулось в сознании?
Сотрясение мозга или что-нибудь в этом роде? Может быть, в самом деле
имеет смысл показаться врачу? Одно время Таисия на этом настаивала. Но
явиться к невропатологу - значит признать болезнь. И в дальнейшем всю
жизнь за тобой потащится комплекс неполноценности. Нет, к врачу обращаться
не стоит. Это - мелочи, ерунда, это, конечно, пройдет. Надо просто очень
серьезно взять себя в руки. Надо взять себя в руки и не отчаиваться. Не
отчаиваться - тогда все будет хорошо.
ответ сияющий от восторга Витюня. Что именно - Конкин не расслышал:
вспыхнули краски и загремела бьющаяся о купол карусели бодрая неутомимая
музыка.
за мизинец - подпрыгивал, чтобы обратить на себя внимание, и непрерывно,
как маленький телевизор, тараторил, всем своим телом изображая недавние
переживания - что, вот, видишь, нисколько не испугался, ты говорил, что я
испугаюсь, а я нисколько не испугался, ну - совсем нисколько, ну, ни на
вот чуть-чуть, и даже глаза не закрывал, а все вокруг - вертится,
вертится, и мама тоже - вертится, вертится, а он взлетает выше всех, и ему
ничуть, ни на вот столько не страшно...
непроизвольно заулыбалась - крепко взяла Конкина под руку немного
прижавшись. Со стороны они, наверное, напоминали рекламный плакат: "Папа,
мама и я". Но Конкину было все равно. Он тряхнул головой и втянул ноздрями
дразнящую майскую свежесть:
вышли к площадке молодняка, представляющей собой громадную квадратную
клетку без крыши, сверхъестественными размерами создающую иллюзию полной
свободы и, тем не менее, обнесенную по периметру толстой садовой решеткой.
Пятеро взъерошенных медвежат играли внутри. Они ползали по бревну,
перекинутому между двумя массивными чурбанами, карабкались на распиленное
сучковатое дерево, основание которого уходило в бетон, неуклюже боролись
друг с другом, плескались в огромной лохани, взбрыкивали, толкались или,
наконец, просто пытались подрыть затоптанную до каменной глади, плоскую
сухую землю. Витюня искренне смеялся, глядя на них. Особенно ему
понравился шестой медвежонок, который, держась несколько в стороне,
пробовал на излом железные прутья клетки. Забавный был медвежонок. Он
сначала обхватывал один их прутьев, тряс, пихал и недоуменно рычал на
него, потом старался согнуть, напрягаясь так, что вздувались бугры круглых
мускулов на спине, затем грыз неподатливое железо, как бы надкусывая
белыми, неожиданно яркими зубами, и, наконец, рассердившись, бил по нему
лапой и переходил к следующему. Так - раз за разом. Неутомимо. Конкин,
точно загипнотизированный, наблюдал за ним. Было в его движениях нечто
привлекающее внимание. Может быть, та почти человеческая настойчивость, с
которой он пытался вырваться на свободу.
Конкина под руку и, наклонившись к плечу, шепнула, заранее напрягаясь. - У
тебя все в порядке? Я прямо-таки испугалась, когда ты позеленел. Думала -
приступ, рецидив болезни. Честное слово, уже хотела бежать за врачом. - И
не дождавшись ответа, потому что Конкин лишь недовольно поморщился,
вздохнув, добавила. - Они ведь, по-моему, и рождаются в зоопарке?
Настоящего леса никогда не видели - откуда такое упорство?
отличающая живое от неживого.
секты - еретиков. Из такой маленькой, яростной, тайной секты, абсолютно
непримиримой к обычной религии и признающей только свою правоту...
очень яростная, тайная секта, но неукротимая ярость ее обращена не на
других, а прежде всего - на себя, однако в эту минуту медвежонок,
пробующий клетку на прочность, дошел до них и, просунул сквозь
непоколебимость ограждения остренькую фиолетовую мордочку, посмотрел ему
прямо в глаза.
отсутствующем взгляде, что Конкин даже сощурился, не перенеся печали его,
а когда снова открыл глаза, то все уже изменилось.
ткань, еле-еле, с трудом озаряло окрестности. Воздух был сумеречен и
пропитан звериными испарениями. Он скорее походил на студень: красное
переливающееся желе и, размытые струями, проступали в нем какие-то дикие
сооружения - в перекошенной арматуре, сплетенные колючей проволокой - а за
ржавой и страшной, окопанной преградой ее, будто змеи шипя и посверкивая
осатанелыми глазами, пережевывая челюстями сиреневую слюну, бесновались и
маялись фантастические уроды.
до ног, ощетиненные клешнями, щупальцами и когтистыми образованиями, все
Сертаков Виталий
Конан-Дойль Артур
Никитин Юрий
Корнев Павел
Посняков Андрей
Вронский Константин