стеле своей держал медный шар, пылающий ярким солнцем, что-то
невразумительно шевельнулось, и оттуда, очерченный плавящей летней жарой,
неторопливо выступил Леон и, по-видимому, приветствуя его, сдержанно
поднял руку.
как показалось Конкину, в серых же спортивных высоких ботинках - то есть,
вообще весь серый, очень органично выглядящий в задымленной солнечной
пелене, не удивительно, что он практически растворялся в тени постамента -
между ними было, наверное, метров сто, Конкин тоже поднял вялую руку,
приветствуя, и в ту же секунду раздались частые отчетливые хлопки.
тупым равнодушием наблюдал, как с краев забетонированной площадки медленно
и даже красиво, равномерно стягиваясь к центру, продвигаются трое крепких
мужчин, и в протянутых сцепленных их руках подпрыгивают удлиненные
пистолеты, а у самого подножия постамента, на пересечении линий огня,
превратившись в комок, конвульсирует неживое тело Леона - вздрагивает при
каждом попадании, и на сером комбинезоне расплываются влажные темные
пятна.
сосредоточенное лицо: блеск прищуренных глаз, сведенные к переносице
брови. Он не обратил на Конкина никакого внимания - двигаясь и двигаясь
вперед, словно притягиваемый магнитом. Воротник пиджака у него на спине -
топорщился. Блестела круглая потная лысинка на затылке. Конкин тупо
смотрел на эту лысинку, точно сейчас не было дела важнее. Все-таки мне
нельзя играть против профессионалов, подумал он. Профессионалы меня,
конечно же, переиграют.
ощущая вкуса, сделал последний глоток и отбросил бутылочку, - которая
разлетелась, ударившись о бетонные плиты.
оглянуться, но он не оглянулся.