Куриц чуть заметно кивнул.
тыкаться в запертую боковую дверцу, - ощупывая ее, видимо, пытаясь
открыть. - Сейчас, сейчас! Подождите минуточку! - А затем, наверное,
отчаявшись, просто вытянула через окошко руку, в которой тоже был зажат
твердый картонный прямоугольник, но не белый, как у Курица, а желтоватый
и, насколько я мог разобрать, перечеркнутый двумя синими полосами. - Вот
вам пропуск. Сегодняшний...
остальные граждане?..
Машина буквально прыгнула с места. Куриц облегченно вздохнул и откинулся
на сиденье.
предполагались какие-то пустяки. Мы доехали до Садовой, и здесь Куриц
высадил Лелю. Может быть, он боялся за нее. Или, может быть, он считал,
что на заключительном этапе она как женщина помешает. Не знаю. Леля сильно
возражала. Она говорила, что не хочет оставаться одна, что бросать ее в
такой ситуации просто непорядочно, что она еще может пригодиться нам всем
и что, в конце концов, именно она достала пропуск для проезда по городу.
Но никакие возражения не помогли. Василек очень жестко выставил ее из
машины. Оборачиваясь, я видел, как поникшая одинокая фигура маячит на
перекрестке: озирается по сторонам, бредет вслед за нами. У меня даже
пробудилась некоторая жалость в душе.
пришлось расстаться. Оказывается, болото за последнее время сильно
разрослось, оно заполонило собой практически всю Садовую, асфальт был
подмыт, тупорылый "Москвич" сразу же увяз передними колесами, даже Василек
ничего не мог сделать, потому что при каждой попытке сдвинуться машина
уходила все глубже и глубже, мы ее так и бросили - будто мертвое насекомое
с растопыренными крыльями. Куриц даже не оглянулся. Он из-под ладони
смотрел куда-то в сторону Сада: простиралась бескрайняя топь, торчали из
нее кочки с чахлой осокой, нездоровой коричневой жижей блестела торфяная
вода, дома стояли пустые, накренившиеся, вероятно, район был окончательно
заброшен. Куриц морщился.
Разумеется, это было не то болото, которое, по слухам, раскинулось за
Новодевичьим кладбищем - там была настоящая трясина, заросли росянок и
камышей, где по стеблям ползали кровососущие растения. Здесь, к счастью,
этого не было. Но здесь тоже была трясина, и тоже был дерн, опасно
пружинящий под ногами, и поднимались испарения, от которых кружилась
голова, и полуметровые пиявки чавкали присосками в каждой луже. В общем,
без Василька мы бы, наверное, загнулись. Сначала он вытащил из трясины
меня, когда я провалился почти по грудь и барахтался в вязкой бездонности,
уже ни на что не надеясь. Затем он точно так же вытащил Курица, который
тоже ухнул в какое-то затянутое ряской "окно". И, наконец, именно Василек
спас нас обоих - уже в Канале, когда из-под моста, где холмом вздымалась
туша издохшего Чуни, к нам, повизгивая, бросилось что-то змеевидное. Я до
сих пор не знаю, что это было. Я помню только четырехугольную пасть,
усеянную коническими зубами. Откровенно говоря, я просто остолбенел.
Куриц, по-моему, тоже не успел отреагировать. И лишь Василек точно заранее
готовился к данной встрече: вздернул "Калашникова" и перекрестил эту тварь
двумя очередями - она забилась, выбрасывая серо-зеленые гладкие кольца. Я
не знаю, где Куриц откопал этого человека. Я против воли начал испытывать
к нему некоторую симпатию. Особенно потому, что Василек все время
улыбался. Он улыбался, вытягивая меня из трясины, он улыбался, стреляя в
чуть не сожравшую нас чудовищную змею, он улыбался, даже когда под ним
самим внезапно разверзлась земля и когтистая волосяная лапа, вылезшая
оттуда, царапнула его по ботинку. Было такое ощущение, что ему все время
весело. Он как будто развлекался. Улыбка пропала лишь на один момент:
когда мы все-таки добрались до подземного хода и Куриц, наскоро
проинструктировав меня в том смысле, что надо стрелять и стрелять,
приказал ему отдать автомат.
наверное, и пользоваться не умеет...
положил автомат на камень.
земляную дыру, как-то не характерно для себя, тоскливо добавил. - Что-то
мне не нравится все это...
Леля так не хотела оставаться одна. Потому что было попросту страшно.
Давила тишина. Давило безлюдье. Давила нечеловеческая мерзость запустения.
Давило знойное солнце. Давили комары, зудящие над головой. Уже через
десять минут мне стало казаться, что я всеми забыт, что Куриц и Василек
никогда не появятся, что я так и буду лежать до самой ночи, а там выползет
из болота очередная тварь и, не долго думая, сожрет меня с потрохами.
Чувство было отвратительное. Видимо, у меня что-то разладилось в психике.
Впрочем, продолжалось это недолго. Еще через десять минут я услышал
нарастающий рокот мотора, грузовик остановился за углом, а поперек Садовой
развернулась изломанная цепочка солдат. Они чуть-чуть постояли, вероятно,
дожидаясь команды, и пошли по болоту - будто цапли, высоко задирая ноги. Я
вздохнул и дал очередь из автомата.
проваливаясь, подминая пучки осоки - а я смотрел и ничего не мог сделать.
Я лишь время от времени давал осторожную скупую очередь. Тогда солдаты
падали и лежали. Но затем они снова поднимались и снова тащились по
болоту. Продвигались они чрезвычайно медленно, но все-таки продвигались.
На этот счет у меня не было никаких иллюзий. Все действительно
заканчивалось. Я видел свой дом, стоящий на другой стороне улицы. Он
накренился, как и остальные, и от фундамента до крыши зияла в нем широкая
зигзагообразная трещина. Проходила она точно по квартире Маргариты. Было
странно, но я почти не вспоминал о ней. И я почти не вспоминал о
профессоре, квартира которого находилась рядом. И почти не вспоминал о
жене и о Близнецах. Все это было в прошлом. Выцвело, стерлось, уже не
существовало. Точно так же, как и полковник. Каждое утро он шел по
набережной, придерживая свой раздутый портфель. Это было? Этого не было.
Сохранились лишь полуразрушенные корпуса, так называемое "строение
тридцать восемь". Я не помнил, для чего оно предназначалось. Наверное, для
института. Помнить было не нужно. Нужно было только стрелять, - и я
стрелял. А когда кончился магазин автомата, то я отломил его и вставил
новый. Я сумел это сделать. Я действовал чисто механически. И я нисколько
не удивился, когда из земляного отверстия, перекосившись от напряжения,
наполовину выбрался Василек и улегся щекой на податливые комья глины.
кошмарное месиво, левая рука перегибалась, как плеть, а предплечье ее
намокло от свежей крови. Но он по-прежнему улыбался, отслаивая верхнюю
губу, и здоровой правой рукой придерживал свою динамо-машину.
пожалуйста, крутаните ручку на один оборот. Сам я, к сожалению, не могу,
меня не хватает...
страдания.
Иосифовича? Никого там больше не осталось, я - один... Ну так что? Вы
можете это сделать?..
потом он опять мучительно застонал - непонятно для меня,
сверхъестественным усилием приподнялся, ухватил зубами корпус
динамо-машины и неловко, но резко провернул ее маховик здоровой рукой. И
немедленно после этого обмяк, точно битая птица.
вспучится откуда-нибудь из-под Сада огромное черное облако, что посыплются
камни и куски деревьев. Но ничего этого не произошло. Почва слегка
колыхнулась, и все. А из подземного хода раздался печальный вздох. Я даже
решил, что повреждено соединение. Однако уже в следующую секунду увидел,
как вырываются из болота белесые пузыри, как они звонко лопаются, будто
закипает трясина, как вылетает из них желтоватый горячий пар и как в
панике откатываются солдаты - обратно, на твердь асфальта.
теперь был открыт, и пронзительно-яркий голубой зрачок смотрел прямо в
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман