Это была манера Горбовского: подобраться к человеку, особенно незнакомому,
задать такой вот вопрос и смотреть, как человек выкручивается.
о Горбовском. Перси Диксон работал в области космопсихологии и
космофизиологии человека. Он был стар, очень много знал и провел над собой
и над другими массу сумасшедших экспериментов. Он пришел к заключению, что
человек, пробывший в Пространстве в общей сложности больше двадцати лет,
отвыкает от Земли и перестает считать Землю домом. Оставаясь землянином,
он перестает быть человеком Земли. Перси Диксон сам стал таким и не
понимал, почему Горбовский, налетавший более пятидесяти парсеков и
побывавший на десятке лун и планет, время от времени вдруг поднимает очи
горе и говорит со вздохом: "На лужайку бы! В травку! Полежать. И чтобы
речка".
над его прощальными словами: "Посмотрю, стоит ли". И Гуань-чэн очень
боялся, что Горбовский, вернувшись, скажет: "Не стоит". Так уже случалось
несколько раз. Лю Гуань-чэн занимался бешеными атмосферами и был вечным
должником Горбовского, и каждый раз ему казалось, что он отправляет
Горбовского на смерть. Однажды Лю сказал ему об этом. Горбовский серьезно
ответил: "Знаете, Лю, еще не было случая, чтобы я не вернулся".
транскосмической звездолетной базы и лаборатории "Владислава ЕН 17",
профессор и десантник Август-Иоганн Бадер тоже думал о Горбовском.
Почему-то он вспомнил, как пятнадцать лет назад на Цифэе Горбовский
прощался со своей матерью. Это очень печальный момент - прощание с родными
перед космическим рейсом. Бадеру показалось, что Горбовский простился с
матерью очень небрежно. Как капитан корабля - тогда он был капитаном
корабля, - Бадер счел своим долгом сделать Горбовскому внушение. "В такой
печальный момент, - сказал он строго, но мягко, - ваше сердце должно было
биться в унисон с сердцем вашей матушки. Высокая добродетель каждого
человека состоит в том, что..." Горбовский слушал молча, а когда Бадер
закончил выговор, сказал странным голосом: "Август, а у вас есть мама?"
Да, он так и сказал: "мама". Не мать, не муттер, но - мама.
поглядел на Бадера. Бадер сидел, вцепившись в сиденье стула, и у него был
такой вид, словно его тошнит. Он поднял на Валькенштейна глаза и вымученно
улыбнулся.
сам, абер совсем другое дело, когда некто другой.
кто делает дело. Он поднялся и вышел в коридор. У кессонного люка он
увидел незнакомого молодого человека с бритым загорелым лицом и бритым
лоснящимся черепом. Валькенштейн остановился, оглядывая его с головы до
ног.
встретить на "Тариэле" незнакомого человека.
Горбовского.
корабль?
директора Бадера. Он весьма взволнован.
хотел бы поговорить с товарищем Горбовским.
провожу вас в кают-компанию.
последних земных журналов и вернулся в рубку. Десантники улыбались. Бадер
утирал пот со лба и тоже улыбался. На экране опять бились туманные
всплески.
первый раз достаточно.
расстегивая пилотский комбинезон. Был он рассеян и смотрел поверх голов.
коридора и стал вылезать из комбинезона. Он выпростал из комбинезона одну
ногу, наступил на рукав и чуть не упал. - То есть что я говорю - все в
порядке... Все никуда не годится!
комбинезон по полу за рукав.
отчетливо выговаривая буквы.
вошел, Сидоров вскочил на ноги.
высадки.
нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.
руки, шурша ладонями.
Или ионолет.
ионолет или импульсную ракету. И дайте мне поесть кто-нибудь.
последний раз водил импульсную ракету!
сказал он, - дадут мне сегодня покушать?
хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и
гречневую кашу.
сказал он.
Затем он обеими руками придвинул к себе тарелку с кашей и взял ложку.
Только когда он взял ложку, стало понятно, почему он брал чашку и тарелку
обеими руками. У него тряслись руки. У него так сильно тряслись руки, что
он два раза промахнулся, стараясь поддеть на кончик ножа кусок масла.
Бадер, вытянув шею, глядел на руки Горбовского.
сказал он слабым голосом. - Наиболее лучшую.
молодой человек?
снизу вверх и сказал:
товарищи, позвольте представить вам...
глядели на него. - Михаил Альбертович. Биолог.
мы пойдем в мою каюту. Там есть диван. Здесь тоже есть диван... - он
понизил голос до конфиденциального шепота, - но на нем расселся Бадер, а
он директор.
не нравится.
На столе валялись блестящие мотки лет видеофонографа.
сочувственно.) - Плакать по мне некому.
Земле меня ждут. Я сижу здесь, над Владиславой, уже год. Год потратил