одеждой у него за спиной, лицо у нее было жесткое и решительное, словно
она готовилась к драке, но она была совершенно спокойна.
спотыкаясь, оскальзываясь и падая под проливным дождем, или, согнувшись,
промокшие насквозь, сжимая в посиневших лапках жалкие промокшие узелки,
или, маленькие, беспомощные, или, плача, или молча, или, оглядываясь, или,
держась за руки и за хлястики, а по сторонам дороги вышагивали мрачные
черные фигуры без лиц, а на месте лиц были черные повязки, а над повязками
безжалостно холодно смотрели нечеловеческие глаза, и руки, затянутые в
черные перчатки, сжимали автоматы, и дождь лил на вороненую сталь, и капли
дрожали и катились по стали... чепуха, думал Виктор, чепуха, это совсем не
то, совсем не теперь, это я видел, но это было очень давно, а теперь
совсем не так...
шлепали по лужам горячими босыми ногами, они весело болтали и пели, и не
оглядывались, потому что они навсегда забыли свой храпящий предутренний
город, скопление клопиных нор, гнездо мелких страстишек и мелких
подлостей, чрево, беременное чудовищными преступлениями, непрерывно
творящее преступления и преступные намерения, как муравьиная матка
непрерывно извергает яйца, они ушли, щебеча и болтая, и скрылись в тумане,
пока мы, пьяные, захлебывались спертым воздухом, поражаемые погаными
кошмарами, которых они никогда не видели и никогда не увидят...
густой механический рев проник в комнату. Тэдди опрометчиво бросился к
окну, и Виктор тоже подбежал к окну, но за окном был все тот же дождь,
пустая мокрая улица, и только кто-то проехал на велосипеде, мокрый
брезентовый мешок, натужно двигающий ногами. А стекла продолжали
дребезжать и позвякивать, и низкий тоскливый рев продолжался, а минутой
спустя к нему присоединились отрывистые жалобные гудки.
какой-нибудь, автомат... Есть?
лестнице в вестибюль, совсем уже пустой, без швейцара и портье. Казалось,
в гостинице не осталось ни одного человека, только в ресторане за столом
сидел Р.Квадрига, недоуменно крутя головой и, видимо, давно уже дожидаясь
завтрака. Они выскочили на улицу и влезли в грузовик Дианы - все трое в
кабину. Диана села за руль, и они понеслись по городу. Диана молчала,
Виктор курил, стараясь собраться с мыслями, а Тэдди все продолжал
вполголоса изрыгать невероятную брань, и даже Виктор не понимал значения
многих слов потому что такие слова мог знать только Тэдди - приютская
крыса воспитанник портовых трущоб, а потом солдат похоронной команды, а
потом бандит и мародер, а потом бармен, бармен, бармен и опять бармен.
остановилась, чтобы взять в кузов растерянную супружескую пару. Низкий рев
сирены ПВО и писклявые заводские гудки не прекращались, и было что-то
апокалиптическое в этом стоне механических голосов над безлюдным городом.
Все сжималось внутри, хотелось куда-то бежать и то ли прятаться, то ли
стрелять, и даже "Братья по разуму" на стадионе гоняли мяч без обычного
энтузиазма, а некоторые из них, разинув рты, оглядывались по сторонам, как
бы пытаясь что-то уразуметь.
шли пешком, захлебываясь в дожде, жалкие, перепуганные, плохо
соображающие, что они делают и зачем. Другие катили на велосипедах и тоже
уже выдохлись, потому что ехать приходилось против ветра. Несколько раз
грузовик проезжал мимо брошенных автомобилей, поломавшихся или не
заправленных впопыхах, а один автомобиль съехал в кювет. Диана
останавливалась и подбирала всех, и скор кузов оказался набит до отказа.
Виктор и Тэдди тоже перебрались в кузов, уступив места женщине с грудным
младенцем и какой-то полусумасшедшей старухе. Потом места не осталось и в
кузове, и Диана уже больше не останавливалась, и грузовик мчался вперед,
заливая потоками воды и обгоняя десятки и сотни людей, тащившихся в
лепрозорий. Несколько раз грузовик обгонял легковые машины, набитые
людьми, мотоциклы, а еще один грузовик догнал их и пристроился сзади.
Диана привыкла возить коньяк для Росшепера или гонять пустую машину по
окрестностям для собственного удовольствия, поэтому в кузове было страшно.
Сесть все не могли, не было места, и стоявшие цеплялись друг за друга и за
головы сидящих, и каждый старался забраться подальше от бортов, и никто
ничего не говорил - все только пыхтели и ругались, а одна женщина
непрерывно плакала, и шел дождь - такой, какой Виктор не видел никогда в
жизни, он даже не представлял себе, что на свете бывают такие дожди -
сплошной тропический ливень, но не теплый, а ледяной, пополам с градом, и
сильный ветер нес его круто навстречу движению. Видимость была
отвратительная - пятнадцать метров вперед и пятнадцать назад, и Виктор
очень боялся, что Диана вдобавок ко всему сшибет кого-нибудь на месте или
врежется в затормозившую машину. Но все обошлось благополучно, и Виктор
только сильно отдавил ногу, когда все в кузове повалились друг на друга в
последний раз и грузовик занесло перед громадным скоплением машин перед
воротами лепрозория.
казалось, что город прибежал сюда, спасаясь от потопа. Вправо и влево от
шоссе, насколько хватало глаз, вдоль колючей проволоки растянулась
тысячная толпа, в которой тонули разбросанные, стоящие кое-как пустые
автомобили - роскошные длинные лимузины, потрепанные легковушки с
брезентовым верхом, грузовики, автобусы и даже один автокран, на стреле
которого сидело несколько человек. Над толпой висел глухой гул, иногда
раздавались пронзительные крики.
Тэдди, вокруг были только незнакомые лица, мрачные, ожесточенные,
недоумевающие, плачущие, кричащие, с закаченными в обмороке глазами,
оскаленные... Виктор попытался пробиться к воротам, но через несколько
шагов безнадежно завяз. Люди стояли плотной стеной, и никто не желал
уступать своего места, их можно было толкать, пинать, бить, они даже не
оборачивались, они только вжимали головы в плечи и все старались
просунутся вперед, вперед, ближе к воротам, ближе к своим детям. Они
вставали на цыпочки, они тянули шеи, и ничего не было видно за колышущейся
массой капюшонов и шляп.
толстобрюхие?
ходили босяками, лишь бы их одеть-обуть...
пороли, а у нас в доме в заводе такого не было...
тут и мы поднапрем...
оккупанты все-таки, не на расстрел же их повели, не в печи...
заразам ушли... Брось, сами они ушли, никто их не гнал насильно...
ко мне, давай сюда, вот он я!
буду как желаю!
не шутка!..
петицией по мозгам...
все-таки выбрался, пробрался к грузовику и снова залез в кузов. Над
лепрозорием стоял туман, в десятке метров от изгороди по ту сторону уже не
было ничего видно. Ворота были плотно закрыты, перед ними оставалось
пустое пространство, и в этом пространстве стояли, расставив ноги,
направив на толпу автоматы, человек десять солдат внутренней службы в
касках, надвинутых на глаза. На крыльце караульной будки, вставая от
напряжения на носки, надсаживаясь, что-то кричал в толпу офицер, но его не
было слышно. Над крышей караульной будки, словно громадная этажерка,
возвышалась в тумане деревянная башня, на верхней площадке стоял пулемет и
копошились люди в сером. Потом там, за колючей проволокой, еле слышно
позвякивая железом, прокатился вдоль ограды полугусеничный броневик,
подпрыгнул несколько раз на кочках и скрылся в тумане. При виде броневика
толпа притихла, так что стали даже слышны надсадные вопли офицера
("...Спокойствие... имею приказ... по домам..."), затем снова загудела,
заворчала, заревела.
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр
Суворов Виктор
Контровский Владимир
Херберт Фрэнк
Эриксон Стивен