отвращением. - Не захотел, значит, осквернять супружеское ложе... Ах, как
благородно... У сына в комнате развлекался...
слушалась. Врача! - металось у меня в голове. Ирка моя, маленькая, врача!
в окно и курила, поминутно затягиваясь. - Ладно, не будем. Ты сам всегда
говорил, что любовь - это договор. У тебя всегда это очень красиво
получалось: любовь, честность, дружба... Только уж могли бы проследить,
чтобы лифчики за собой не забывали... Может быть, там еще и трусики
найдутся, если поискать?
она вдруг повернула ко мне лицо, бледное милое заплаканное лицо, и
посмотрела на меня с таким ожиданием, с такой надеждой, что я сам чуть не
разревелся. Она хотела только одного: чтобы все сейчас же разъяснилось,
чтобы все это оказалось чепухой, ошибкой, нелепым совпадением.
держать это при себе. И я обрушил на нее всю лавину ужаса и сумасшествия
последних двух дней.
всего, так оно и было, но я говорил и говорил, ни на что не обращая
внимания, не давая ей возможности вставить язвительное замечание, кое-как,
без всякого порядка, плюнув на хронологию, и я видел, как выражение
недоверия и надежды на ее лице сменилось сначала изумлением, затем
беспокойством, затем страхом и, наконец, жалостью...
кресле, а я на ковре рядом, прижавшись щекой к ее колену, - и тут
оказалось, что за окном - гроза, фиолетовая туча развалилась над крышами,
хлещет ливень, и свирепые молнии ввинчиваются в темя двенадцатиэтажки,
уходя в него без остатка. Крупные холодные брызги шлепались в подоконник,
залетали в комнату, порывы ветра вздували желтые шторы, а мы сидели
неподвижно, и она тихонько гладила меня по волосам. А я испытывал огромное
облегчение. Выговорился. Избавился от половины тяжести. Теперь отдыхал,
прижав лицо к ее гладкому загорелому колену. Гром грохотал почти
непрерывно, и разговаривать было трудно, да в общем-то мне и не хотелось
больше разговаривать.
решать, как будто меня нет. Потому что я все равно буду с тобой всегда.
Что бы ты ни решил.
толку от этих ее слов, собственно, никакого не было, но все равно я был ей
благодарен.
это никак не укладывается... Нет, я верю тебе, верю... только как-то уж
очень странно все это получается... Может быть, все-таки какое-то другое
объяснение поискать... более... ну, что ли... попроще что-нибудь,
попонятнее...
в том прав, что это... как он говорит... Гомеостатическая Вселенная... он
в том прав, что дело-то не в этом. Действительно, какая разница? Если
Вселенная, то нужно сдаваться, а если пришельцы, то нужно бороться? В
общем, ты меня не слушай. Это я просто так говорю... от обалдения...
кресло и обнял ее. Сейчас мне хотелось только одного - на разные лады
повторять, как мне страшно. Как мне страшно за себя, как мне страшно за
нее, как мне страшно за нас обоих вместе... Но это, конечно, было бы
бессмысленно и даже, наверное, жестоко.
мне поступить. Но она была. И я знал, что она гордится мною, всегда
гордилась. Я ведь человек довольно скучный и не слишком-то удачливый,
однако гордиться можно и мною тоже. Я был когда-то хорошим спортсменом,
всегда умел работать, голова у меня варит, и в обсерватории я на хорошем
счету, и в дружеских компаниях я на хорошем счету, умею повеселиться, умею
острить, спорить умею... И она всем этим гордилась. Пусть немножко, но
все-таки гордилась. Я же видел, как она смотрит на меня иногда... Просто
не знаю, как бы она в действительности отнеслась к моему превращению в
медузу. Наверное, я и любить-то не смогу ее по-настоящему, даже на это не
буду способен...
позади и ничего сдавать больше не придется до самой смерти? Оказывается,
не все. Оказывается, остается еще один.
не знает, пятерку лучше получить, или двойку. И вообще неизвестно, за что
здесь ставят пятерку, а за что двойку.
ты действительно какую-то великую штуку выдумал, если они так за тебя
взялись... На самом-то деле тебе гордиться надо... и вообще всем вам...
Ведь сама госпожа Вселенная на вас внимание обратила!
уже вообще нечем, а что касается меня, то это дело под большим вопросом.
способен на такое открытие... Ты мне хоть расскажешь, о чем там речь? Или
это тоже нельзя?
или действительно так думает, или сама, бедняжка, напугана до того, что
подталкивает меня на капитуляцию, или просто золотит пилюлю, которую мне -
она уже это знает - придется проглотить? Или, может быть, наоборот,
толкает меня на драку, дотлевающую гордость мою ворошит...
разлучить. Правда? У них это не получится. Верно, Димка?
Сейчас - только об этом.
открывая затянутое серой мглой небо, с которого лился уже не ливень, а
сыпал мелкий серенький дождик.
солнечное закатимся в субботу...
полках для Бобки, о стиральной машине, которая опять сдохла. Обо всем этом
мы и поговорили. И была иллюзия обычного вечера и, чтобы продлить и
усилить эту иллюзию, было решено выпить чайку. Была вскрыта свежая пачка
цейлонского, заварочный чайник тщательнейше, по науке, прополоснут горячей
водой, на стол водружена торжественно коробка "Пиковой дамы", и потом мы
оба стояли над чайником и внимательно следили за водой, чтобы не
пропустить момент ключевого кипения, и произносились традиционные шутки,
и, расставляя чашки и блюдца, я тихонько взял со стола сакраментальный
бланк стола заказов, и записочку насчет Лидочки, и паспорт Сергеенко И.Ф.,
смял их и незаметно сунул в помойное ведро.
напиток", - разговаривали о чем угодно, кроме самого главного, а я все
думал, о чем сейчас думает Ирка, потому что у нее был такой вид, словно
она уже успела забыть весь этот ужас, - сказала мне все, что думает по
этому поводу, и теперь с облегчением забыла, снова оставив меня один на
один с моим выбором.
рядом и рассказывал ей про что-нибудь веселое. И я стал убирать посуду, и
в это время раздался звонок в дверь.
в прихожую, бросив один только косой взгляд в сторону Ирки (она совершенно
спокойно вытирала стол сухой чистой тряпкой). Уже поворачивая замок, я
вспомнил о своем молотке, но мне показалось смешным и неловким
возвращаться за ним в большую комнату, и я распахнул дверь.
волосами равнодушно объявил: "Телеграмма, прошу расписаться...". Я взял у
него огрызок карандаша и, приложив квитанцию к стене, написал дату и время
по его подсказке, затем расписался, вернул карандаш и квитанцию,
поблагодарил и закрыл дверь. Я знал, что ничего хорошего ждать нельзя. Тут
же в прихожей, под яркой пятисотсвечовой лампой, я развернул телеграмму и
прочитал ее.
425 БОБКА МОЛЧИТ НАРУШАЕТ ГОМОЕОПАТИЧЕСКОЕ МИРОЗДАНИЕ ЦЕЛУЮ МАМА". И ниже
была приклеена полоска :"ГОМЕОПАТИЧЕСКОЕ МИРОЗДАНИЕ ТАК". Я прочитал
телеграмму и перечитал ее, затем очень медленно сложил ее вчетверо,
погасил свет и пошел по коридору. Ирка уже ждала меня, прижавшись спиной к
двери в ванную. Я протянул ей телеграмму, сказал: "Мама с Бобкой приезжают
завтра..." - и направился прямо к своему столу. На моих черновиках все еще
валялся Лидочкин лифчик. Я аккуратно переложил его на подоконник, собрал
листики, разложил их по порядку и сунул в общую тетрадь. Затем я достал
новенькую папку для бумаг, вложил туда все, завязал тесемки и, не
присаживаясь, написал на обложке чертежным шрифтом: "Д._Малянов. К вопросу
о взаимодействии звезд с диффузионной материей в Галактике." Перечитал,
подумал и густо зачеркнул "Д._Малянов". Потом я взял папку под мышку и
пошел вон. Ирка все стояла у двери в ванную, прижав телеграмму к груди.
Сапковский Анджей
Афанасьев Роман
Никитин Юрий
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий
Корнев Павел