Например, они стремились сохранить у Малыша все его младенческие
воспоминания и впечатления, с тем чтобы облегчить ему обратную адаптацию,
если он вновь попадет в человеческое общество. Действительно, Малыш
поразительно легко сошелся с нами, так что мы не кажемся ему ни уродами,
ни чудовищами. Но не исключено также, что громадная память Малыша и
феноменальное развитие его звуковоспроизводящих центров есть опять же лишь
побочный результат работы аборигенов над его мозгом. Возможно, аборигены
прежде всего стремились создать между собой и центральной нервной Малыша
устойчивую психическую связь. То, что такая связь существует,
представляется в высшей степени вероятным. Во всяком случае, трудно иначе
объяснить такие факты, как спонтанное - внелогическое - появление у Малыша
ответов на вопросы; непременное исполнение всех осознанных и даже
неосознанных желаний Малыша; прикованность Малыша к этому району планеты.
Сюда же, вероятно, относится и сильное психическое напряжение, в котором
пребывает Малыш в связи с появлением людей. Сам Малыш не в состоянии
объяснить, чем, собственно, ему мешают люди. Очевидно, что мы мешаем не
ему. Мы мешаем аборигенам. И тут мы вплотную подходим к вопросу о природе
аборигенов.
существами либо микроскопическими, либо гигантскими - так или иначе,
несоизмеримыми с физическими размерами Малыша. Именно поэтому Малыш
воспринимает их самих и их проявления как стихию, как часть природы,
окружающей его с младенчества. ("Когда я спросил его про усы, Малыш
довольно равнодушно сообщил: усы он видит впервые, но он каждый день видит
что-нибудь впервые. Слова же для обозначения подобных явлений мы подобрать
не смогли".) Лично он, Комов, склонен предполагать, что аборигены
представляют собой некие исполинские сверхорганизмы, чрезвычайно далекие
как от гуманоидов, так и от негуманоидных структур, с которыми человек
встречался прежде. Мы знаем о них пока ничтожно мало. Мы видели:
чудовищные сооружения (или образования?) над горизонтом, появление и
исчезновение которых явно связаны с посещениями Малыша. Мы слышали: ни с
чем не ассоциируемые звуки, которые воспроизводил Малыш, описывая свой
"дом". Мы поняли: аборигены находятся на чрезвычайно высоком уровне
теоретического и практического знания, если судить по тому, во что они
сумели превратить обыкновенного человеческого младенца. Вот и все. У нас
пока даже вопросов немного, хотя вопросы эти, конечно, фундаментальны.
Почему аборигены спасли и содержат Малыша, почему они вообще
заинтересовались им, какое им до него дело? Откуда они знают людей - знают
неплохо, разбираются в основах их психологии и социологии? Почему при всем
том они так отталкиваются от общения с людьми? Как совместить очевидно
высокий уровень знаний с полным отсутствием следов какой бы то ни было
разумной деятельности? Или нынешнее плачевное состояние планеты как раз и
есть следствие этой деятельности? Или состояние это является плачевным
только с нашей точки зрения? Вот, собственно, и все основные вопросы. У
него, Комова, есть кое-какие соображения на этот счет, но он полагает, что
высказывать их пока преждевременно.
первостепенной важности, реализовать его необходимо, но реализация
возможна только через посредничество Малыша. Скоро должна прибыть
ментоскопическая и прочая спецтехника. Использовать ее на все сто
процентов мы сможем только в том случае, если Малыш нам будет полностью
доверять и, более того, будет испытывать достаточно сильную в нас нужду.
отодвинув пустой стакан. - Сегодня ваша очередь. Стась, вы покажете ему
своего Тома. Майя, вы будете играть с ним в мяч и катать его на глайдере.
Не стесняйтесь с ним, ребята, веселее, проще! Представьте себе, что он -
ваш младший братишка-вундеркинд... Яков, вам придется побыть на дежурстве.
В конце концов, вы сами его учредили... Ну, а если Малыш доберется и до
вас, как-нибудь соберитесь с силами и позвольте ему подергать вас за
бакенбарды, - очень он ими интересуется. А я притаюсь, как паук, буду за
всем этим наблюдать и регистрировать. Поэтому, молодежь, извольте
экипироваться "третьим глазом". Если Малыш будет спрашивать обо мне,
скажите, что я размышляю. Пойте ему песни, покажите ему кино... Покажите
ему вычислитель, Стась, расскажите, как он действует, попробуйте считать с
ним наперегонки. Думаю, здесь ожидает вас некоторый сюрприз... И пусть он
больше спрашивает, как можно больше. Чем больше, тем лучше... По местам,
ребята, по местам!
совсем не по-дружески. Это были ее первые слова за все утро. Она даже не
поздоровалась со мной сегодня.
но не слышу.
бакенов не жалко. Но!
радиограмма от Горбовского. Он самым деликатным образом, но совершенно
недвусмысленно просил Комова не форсировать контакт. И он снова намекал,
что был бы рад к нам присоединиться.
поверх носа.
конечно. Ответил же он в том смысле, что благодарит за совет.
толком никогда не видел.
широкие пластинчатые обручи с "третьим глазом" - знаете, эти портативные
телепередатчики для разведчиков-одиночек, чтобы можно было непрерывно
передавать визуальную и акустическую информацию, все, что видит и слышит
сам разведчик. Простая, но остроумная штука, ее совсем недавно стали
включать в комплект оборудования ЭР. Пришлось немножко повозиться, пока мы
подгоняли обручи, чтобы они не давили на виски и не сваливались на
переносицу и чтобы объектив не экранировался капюшоном. При этом я
отпускал отчаянные остроты, всячески провоцировал Майку на шуточки в мой
адрес и вообще пускался во все тяжкие, чтобы хоть немножко расшевелить ее.
Все втуне - Майка оставалась хмурой, отмалчивалась или отвечала
односложно. Вообще с Майкой это бывает, случаются у нее приступы хандры, и
в таких случаях лучше всего оставить ее в покое. Но сейчас мне казалось,
что Майка не просто хандрит, а злится, и злится именно на меня; почему-то
я чувствовал себя виноватым перед нею и совершенно не
волю Тома и погнал его на посадочную полосу. Солнце уже поднялось, ночной
мороз спал, но было все-таки еще очень холодно. Нос у меня сразу
закоченел. Вдобавок легким, но очень злым ветерком тянуло с океана. Малыша
нигде видно не было.
польщен таким вниманием и преданно испрашивал приказаний. Потом подошла
Майка с мячом, и мы, чтобы не замерзнуть, минут пять постукали - честно
говоря, не без удовольствия. Я все надеялся, что Майка по обыкновению
войдет в азарт, но и здесь втуне. В конце концов мне это надоело, и я
прямо спросил, что случилось. Она поставила мяч на рубчатку, села на него,
подобрала доху и пригорюнилась.
и сказала:
тра-кан-сля-ка-то-кор...
какую-нибудь нейтральную тему для беседы, ничего, кроме того же ветерка,
не придумал, и тут мне пришло в голову, что неплохо бы пройтись. Я ведь ни
разу еще не бродил по окрестностям, - без малого неделю здесь нахожусь, а
на земле этой так толком и не стоял, только на экранах видел. К тому же
был шанс наткнуться где-нибудь в зарослях на Малыша, особенно если он сам
этого захочет, и это было уже не только приятно, но и полезно для дела:
завязать с ним беседу в привычной для него обстановке. Я изложил все эти
соображения Майке. Она молча встала и пошла к болоту, а я, погрузив нос в
меховой воротник и засунув руки поглубже в карманы, поплелся следом. Том,
изнемогая от услужливости, увязался было за мною, но я велел ему
оставаться на месте и ждать дальнейших указаний.
через заросли кустарника. Жалкая была здесь растительность - бледная,
худосочная, вялые синеватые листочки с металлическим отливом, хрупкие
узловатые веточки, пятнистая оранжевая кора. Кусты редко достигали моего
роста, так что вряд ли Вандерхузе рисковал бы здесь своими бакенбардами.
Под ногами упруго подавался толстый слой палых листьев, перемешанных с
песком. В тени искрился иней. Но при всем при том растительность эта
вызывала определенное к себе уважение. Наверное, очень нелегко было ей
здесь произрастать: ночью температура падала до минус двадцати, днем редко
поднималась выше нуля, а под корнями - сплошной соленый песок. Не думаю,
чтобы какое-нибудь земное растение сумело бы приспособиться к таким