Аркадий СТРУГАЦКИЙ, Борис СТРУГАЦКИЙ

НОЧЬ НА МАРСЕ

Когда рыжий песок под гусеницами краулера вдруг осел, Петр Алексеевич
Новаго дал задний ход и крикнул Манделю: "соскакивай!" Краулер задергался,
разбрасывая тучи песка и пыли, и стал переворачиваться кормой кверху.
Тогда Новаго выключил двигатель и вывалился из краулера. Он упал на
четвереньки и, не поднимаясь, побежал в сторону, а песок под ним оседал и
проваливался, но Новаго все-таки добрался до твердого места и сел,
подобрав под себя ноги.

Он увидел Манделя, стоявшего на коленях на противоположном краю
воронки, и окутанную паром корму краулера, торчащую из песка на дне
воронки. Теоретически было невозможно предположить, что с краулером типа
"ящерица" может случиться что-либо подобное. Во всяком случае, здесь, на
Марсе. Краулер "ящерица" был легкой быстроходной машиной - пятиместная
открытая платформа на четырех автономных гусеничных шасси. Но вот он
медленно сползал в черную дыру, где жирно блестела глубокая вода. От воды
валил пар.

- Каверна, - хрипло сказал Новаго. - Не повезло, надо же...

Мандель повернул к Новаго лицо, закрытое до глаз кислородной маской.

- Да, не повезло, - сказал он.

Ветра совсем не было. Клубы пара из каверны поднимались вертикально в
черно-фиолетовое небо, усыпанное крупными звездами. Низко на западе висело
солнце - маленький яркий диск над дюнами. От дюн по красноватой долине
тянулись черные тени. Было совершенно тихо, слышалось только шуршание
песка, стекающего в воронку.

- Ну ладно, - сказал Мандель и поднялся. - Что будем делать? Вытащить
его, конечно, нельзя. - Он кивнул в сторону каверны. - Или можно?

Новаго покачал головой.

- Нет, Лазарь Григорьевич, - сказал он. - Нам его не вытащить.

Раздался длинный, сосущий звук, корма краулера скрылась, и на черной
поверхности воды один за другим вспучились и лопнули несколько пузырей.

- Да, пожалуй, не вытащить, - сказал Мандель. - Тогда надо идти, Петр
Алексеевич. - Пустяки - тридцать километров. Часов за пять дойдем.

Новаго смотрел на черную воду, на которой уже появился тонкий ледяной
узор. Мандель поглядел на часы.

- Восемнадцать двадцать. В полночь мы будем там.

- В полночь, - сказал Новаго с сомнением. - Вот именно в полночь.

"Осталось километров тридцать, - подумал он. - Из них километров
двадцать придется идти в темноте. Правда, у них есть инфракрасные очки, но
все равно дело дрянь. Надо же такому случиться... На краулере мы были бы
там засветло. Может быть, вернуться на базу и взять другой краулер? До
базы сорок километров, и там все краулеры в разгоне, и мы прибудем на
плантации только завтра к утру, когда будет уже поздно. Ах, как нехорошо
получилось!"

- Ничего, Петр Алексеевич, - сказал Мандель и похлопал себя по бедру,
где под дохой болталась кобура с пистолетом. - Пройдем.

- А где инструменты? - спросил Новаго.

Мандель огляделся.

- Я их сбросил, - сказал он. - Ага, вот они.

Он сделал несколько шагов и поднял небольшой саквояж.

- Пошли, - сказал Новаго.

- Вот они, - повторил он, стирая с саквояжа песок рукавом дохи. -
Пошли?

И они пошли.

Они пересекли долину, вскарабкались на дюну и снова стали спускаться.
Идти было легко. Даже пятипудовый Новаго с кислородными баллонами,
системой отопления, в меховой одежде и свинцовыми подметками на унтах
весил здесь всего сорок килограммов. Маленький сухопарый Мандель шагал как
на прогулке, небрежно помахивая саквояжем. Песок был плотный, слежавшийся,
и следов на нам почти не оставалось.

- За краулер мне страшно влетит от Иваненки, - сказал Новаго после
долгого молчания.

- При чем здесь вы? - возразил Мандель. - Откуда вы могли знать, что
здесь каверна? И воду мы как-никак нашли.

- Это вода нас нашла, - сказал Новаго. - Но за краулер все равно
влетит. Знаете, как Иванченко: "за воду спасибо, а машину вам больше не
доверю".

Мандель засмеялся:

- Ничего, обойдемся. Да и вытащить этот краулер будет не так уж
трудно... Глядите, какой красавец!

На гребне недалекого бархана, повернув к ним страшную треугольную
голову, сидел мимикродон - двухметровый ящер, крапчато-рыжий, под цвет
песка. Мандель кинул в него камешком и не попал. Ящер сидел,
раскорячившись, неподвижный, как кусок камня.

- Прекрасен, горд и невозмутим, - заметил Мандель.

- Ирина говорит, что их очень много на плантациях, - сказал Новаго. -
Она их подкармливает...

Они, не сговариваясь, прибавили шаг.

Дюны кончились. Они шли теперь через плоскую солончаковую равнину.
Свинцовые подошвы звонко постукивали на мерзлом песке. В лучах белого
закатного солнца горели большие пятна соли; вокруг пятен, ощетинясь
длинными иглами, желтели шары кактусов. Их было очень много на равнине,
этих странных растений без корней, без листьев, без стволов.

- Бедный Славин, - сказал Мандель. - Вот беспокоится, наверное.

- Я тоже беспокоюсь, - проворчал Новаго.

- Ну, мы с вами врачи, - сказал Мандель.

- А что врачи? Вы хирург, я терапевт. Я принимал всего раз в жизни, и
это было десять лет назад в лучшей поликлинике Архангельска, и у меня за
спиной стоял профессор...

- Ничего, - сказал Мандель. - Я принимал несколько раз. Не надо
только волноваться. Все будет хорошо.

Под ноги Манделю попал колючий шар. Мандель ловко пнул его. Шар
описал в воздухе длинную пологую дугу и покатился, подпрыгивая и ломая
колючки.

- Удар - и мяч медленно выкатывается на свободный, - сказал Мандель.
- Меня беспокоит другое: как будет ребенок развиваться в условиях
уменьшенной тяжести?

- Это меня как раз совсем не беспокоит, - сердито отозвался Новаго. -
Я уже говорил с Иванченко. Можно будет оборудовать центрифугу.

Мандель подумал.

- Это мысль, - сказал он.

Когда они огибали последний солончак, что-то пронзительно свистнуло,
один из шаров в десяти шагах от Новаго взвился высоко в небо и, оставляя
за собой белесую струю влажного воздуха, перелетел через врачей и упал в
центре солончака.

- Ох! - вскрикнул Новаго.

Мандель засмеялся.

- Ну что за мерзость! - плачущим голосом сказал Новаго. - Каждый раз,
когда я иду через солончаки, какой-нибудь мерзавец...

Он подбежал к ближайшему шару и неловко ударил его ногой. Шар
вцепился колючками в полу дохи.

- Мерзость! - прошипел Новаго, на ходу с трудом отдирая шар сначала
от дохи, а затем от перчаток.

Шар свалился на песок. Ему было решительно все равно. Так он и будет
лежать - совершенно неподвижно, засасывая и сжимая в себе разряженный
марсианский воздух, а потом вдруг разом выпустит его с оглушительным
свистом и ракетой перелетит метров на десять - пятнадцать.

Мандель вдруг остановился, поглядел на солнце и поднес к глазам часы.

- Девятнадцать тридцать пять, - пробормотал он. Солнце сядет через
полчаса.

- Что вы сказали, Лазарь Григорьевич? - спросил Новаго.

Он тоже остановился и оглянулся на Манделя.

- Блеяние козленка манит тигра, - произнес Мандель. - Не
разговаривайте громко перед восходом солнца.

Новаго огляделся. Солнце стояло уже совсем низко. Позади на равнине
погасли пятна солончаков. Дюны потемнели. Небо на востоке сделалось
черным, как китайская тушь.

- Да, - сказал Новаго, озираясь, - громко разговаривать не стоит.
Говорят, у нее очень хороший слух.

Мандель поморгал заиндевевшими ресницами, изогнулся и вытащил из
кобуры теплый пистолет. Он щелкнул затвором и сунул пистолет за отворот
правого унта. Новаго тоже достал пистолет и сунул за отворот левого унта.

- Вы стреляете левой? - спросил Мандель.

- Да, - ответил Новаго.

- Это хорошо, - сказал Мандель.

- Да, говорят.

Они поглядели друг на друга, но ничего уже нельзя было рассмотреть
выше маски и ниже меховой опушки капюшона.

- Пошли, - сказал Мандель.

- Пошли, Лазарь Григорьевич. Только теперь мы пойдем гуськом.

- Ладно, - весело согласился Мандель. - Чур, я впереди.

И они пошли дальше: впереди Мандель с саквояжем в левой руке, в пяти
шагах за ним Новаго. "Как быстро темнеет, - думал Новаго. - Осталось
километров двадцать пять по пустыне в полной темноте... И каждую секунду
она может броситься на нас. Из-за той дюны, например, или из-за той,
подальше. - Новаго зябко поежился. - Надо было выехать утром. Но кто мог
знать, что на трассе есть каверны? Поразительное невезение. И все же надо
было выехать утром. Даже вчера, с вездеходом, который повез на плантации
пеленки и аппаратуру. Впрочем, вчера Мандель оперировал. Темнеет и