кепи завернул в кожанку. Потом он встал на колени и, навалившись, слегка
накренил будку. Толстый сверток лег на дно ямки, и еще осталось много
свободного места. Он осторожно опустил будку, покачал ее двумя руками и
поднялся, отряхивая ладони.
номер.
- Ему было слышно, как она судорожно вздохнула, и он торопливо проговорил:
- Да ерундистика это все, месяцев шесть-восемь... и со свиданиями...
Переживем. А без денег ты не будешь, деньги тебе пришлют... - Она все
молчала. - Завтра утром тебя вызовут в комендатуру, там увидимся. Мартышку
приведи.
торчком, хвост пистолетом. Взяла в мужья сталкера, теперь не жалуйся. Ну,
до завтра... Имей в виду, я тебе не звонил. Целую в носик.
зажмурившись, стиснув зубы так, что звенело в ушах. Потом он опять бросил
монетку и набрал другой номер.
перебивайте...
Мне дадут года два с половиной или три. Жена остается без денег. Вы ее
обеспечите. Чтобы она ни в чем не нуждалась, понятно? Понятно, я вас
спрашиваю?
есть телефонная будка. Там она одна, не ошибетесь. Фарфор лежит под ней.
Хотите берите, хотите нет, но жена моя чтобы ни в чем не нуждалась. Нам с
вами еще работать и работать. А если я вернусь и узнаю, что вы сыграли
нечисто... Я вам не советую играть нечисто. Понятно?
немного, спросил: - Может быть, адвоката?
приветом.
неторопливо пошел вверх по Горняцкой улице между пустыми, заколоченными
домами.
огромном блокноте для деловых заметок. При этом он сочувственно улыбался,
кивал лысой головой и не слушал посетителя. Он просто ждал телефонного
звонка, а посетитель, доктор Пильман, лениво делал ему выговор. Или
воображал, что делает ему выговор. Или хотел заставить себя поверить,
будто делает ему выговор.
ровного счета чертика и захлопнув блокнот. - В самом деле, безобразие...
пепельницу.
кресле. - До последнего слова.
будет учтено.
такое прочее) сидел перед ним в глубоком кресле, маленький, изящный,
аккуратный, на замшевой курточке ни пятнышка, на поддернутых брюках ни
морщинки; ослепительная рубашка, строгий одноцветный галстук, сияющие
ботинки, на тонких бледных губах ехидная улыбочка, огромные черные очки
скрывают глаза, над широким низким лбом черные волосы жестким ежиком.
он. - Мало того, по-моему, вы еще и саботажник, Дик.
вами: по-моему, вы совсем не работаете...
пальцем. - Как это не работаю? Разве хоть одна рекламация осталась без
последствий?
хорошее оборудование, приходит плохое оборудование. Хорошее приходит чаще,
а при чем здесь вы, не знаю.
Кроме того, вы, ученые, все время портите хорошее оборудование, а потом
заявляете рекламации, и кто вас тогда покрывает? Вот, например...
прощания пошевелил у виска двумя пальцами и вышел, маленький, прямой,
складный.
вопросов, которые необходимо обсудить при личной встрече. Имеются в виду
последние контракты "Мицубиси дэнси". Юридическая сторона.
отделения. Вас устраивает?
прошелся по кабинету. Он даже запел какой-то модный шлягер, но тут же
пустил петуха и добродушно засмеялся над собой. Затем он взял шляпу,
перекинул через руку плащ и вышел в приемную.
Оставайтесь командовать гарнизоном, удерживайте, как говорится, крепость,
а я вам принесу шоколадку.
коридорам института. Несколько раз его пытались поймать за полу, он
увертывался, отшучивался, просил удерживать без него позиции, беречь
почки, не напрягаться, и в конце концов, так никем и не уловленный,
выкатился из здания, привычно взмахнув нераскрытым пропуском перед носом
дежурного сержанта.
черными звездочками расплывались на асфальте. Накинув плащ на голову и
плечи, Нунан рысцой побежал вдоль шеренги машин к своему "пежо", нырнул
внутрь и, сорвав с головы плащ, бросил его на заднее сиденье. Из бокового
кармана пиджака он извлек черную круглую палочку этака, вставил ее в
аккумуляторное гнездо и задвинул большим пальцем до щелчка. Потом, поерзав
задом, он поудобнее устроился за рулем и нажал педаль. "Пежо" беззвучно
выкатился на середину улицы и понесся к выходу из предзонника.
водой. Мостовая сделалась скользкой, машину заносило на поворотах. Нунан
запустил дворники и снизил скорость. Итак, рапорт получен, думал он.
Сейчас нас будут хвалить. Что ж, я за. Я люблю, когда меня хвалят.
Особенно когда хвалит сам господин Лемхен, через силу. Странное дело,
почему это нам нравится, когда нас хвалят? Денег от этого не прибавится.
Славы? Какая у нас может быть слава? "Он прославился: теперь о нем знали
трое". Ну, скажем, четверо, если считать Бейлиса. Забавное существо
человек!.. Похоже, мы любим похвалу как таковую. Как детишки мороженое. И
очень глупо. Как я могу подняться в собственных глазах? Что, я сам себя не
знаю? Старого толстого Ричарда Г.Нунана? А кстати, что такое это "Г"? Вот
тебе и на! И спросить не у кого... Не у господина же Лемхена спрашивать...
А, вспомнил! Герберт. Ричард Герберт Нунан. Ну и льет!
вырос городишко за последние годы!.. Экие небоскребы отгрохали... Вот еще
один строят. Это что же у нас будет? А, луна-комплекс: лучшие в мире
джазы, и варьете, и прочее все для нашего доблестного гарнизона и для
наших храбрых туристов, особенно пожилых, и для благородных рыцарей
науки... А окраины пустеют.
назад я совершенно точно знал, чем все это должно кончиться. Непреодолимые
кордоны. Пояс пустоты шириной в пятьдесят километров. Ученые и солдаты,
больше никого. Страшная язва на теле планеты заблокирована намертво... И
ведь надо же, вроде бы и все так считали, не только я. Какие произносились
речи, какие вносились законопроекты!.. А теперь вот уже даже и не
вспомнишь, каким образом эта всеобщая стальная решимость расплылась вдруг
киселем. "С одной стороны нельзя не признать, а с другой стороны нельзя не
согласиться". А началось это, кажется, когда сталкеры вынесли из Зоны