беспокойся, это ей не вредно. Даже наоборот, говорят, от них здоровье
исходит.
поставила на стол большую серебряную миску с любимым салатом Нунана.
движением вскинул бокал к открывшемуся рту.
пойдет пирушка на славу!
насыпи, ступая по сгнившим шпалам между ржавыми рельсами, и Рэдрик
смотрел, как блестят на кожаной куртке Артура Барбриджа капельки
сгустившегося тумана. Мальчишка шагал легко, весело, словно не было позади
томительной ночи, нервного напряжения, от которого до сих пор тряслась
каждая жилка, двух жутких часов на мокрой макушке плешивого холма, которые
они провели в мучительном полусне, прижавшись друг к другу спинами для
тепла, пережидая поток зеленки, обтекавшей холм и исчезавшей в овраге.
на рельсы тяжелыми серыми струями, и в этих местах они шли по колено в
медленно клубящейся мути. Пахло мокрой ржавчиной, из болота справа от
насыпи тянуло тухлятиной. Вокруг ничего не было видно, кроме тумана, но
Рэдрик знал, что в обе стороны тянется холмистая равнина с каменными
россыпями, а за равниной во мгле скрываются горы. И еще он знал, что когда
взойдет солнце и туман осядет росой, он должен увидеть где-то слева остов
разбитого вертолета, а впереди состав вагонеток, и вот тогда начнется
самое дело.
рюкзак повыше, чтобы край баллона с гелием не резал хребет. Тяжелый, гад,
как я с ним поползу? Полтора километра на карачках... Ладно, не гунди,
сталкер, знал, на что идешь. Пятьсот тысяч монет дожидаются в конце
дороги, можно и попотеть. Пятьсот тысяч, лакомый ломоть, а? Черта я им
отдам меньше чем за пятьсот тысяч. И черта я дам Стервятнику больше
тридцати. А сопляку... а сопляку - ничего. Если старый гад хоть полправды
сказал, то сопляку - ничего.
как тот легко шагает через две шпалы разом, широкоплечий, узкобедрый, и
длинные вороные, как у сестры, волосы вздрагивают в такт шагам. Сам
напросился, угрюмо подумал Рэдрик. Сам. И чего это он так отчаянно
напрашивался? Прямо дрожал весь, слезы на глазах... "Возьмите меня, мистер
Шухарт! Мне разные люди предлагали, но я хотел бы только с вами, они ведь
все никуда не годятся! Отец... но ведь он теперь не может!" Рэдрик усилием
воли оборвал это воспоминание. Думать об этом было противно, и, может
быть, поэтому он стал думать о сестре Артура. Просто уму непостижимо:
такая роскошная женщина, а на самом деле пустышка, обман, кукла неживая, а
не женщина. Как, помнится, пуговицы на кофте у матери, янтарные такие,
полупрозрачные, золотистые, так и хочется сунуть в рот и сосать в ожидании
какой-то необычайной сладости, и он брал их в рот и сосал, и каждый раз
страшно разочаровывался, и каждый раз забывал об этом разочаровании, даже
не то чтобы забывал, а просто отказывался верить собственной памяти,
стоило ему их снова увидеть.
у него какая пушка в заднем кармане... Нет, вряд ли. Стервятник меня
знает. Стервятник знает, что со мной шутки плохи. И знает, какой я в Зоне.
Нет, чепуха все это. Не первый он меня просил, не первый он слезы лил,
другие и на колени становились... А пушки они все с собой таскают по
первому разу. По первому и последнему. Неужели по последнему? Ох, по
последнему, парень! Вот ведь что получается, Стервятник: по последнему.
Да, папахен, узнал бы ты про эту его затею, так бы его костылями отделал,
сыночка своего, в Зоне вымоленного... Он вдруг почувствовал, что впереди
что-то есть, недалеко уже, метрах в тридцати-сорока.
застыл с приподнятой ногой, а затем медленно и осторожно опустил ее на
землю. Рэдрик остановился рядом с ним. Колея здесь заметно уходила вниз и
совершенно скрывалась в тумане. И там, в тумане, что-то было. Что-то
большое и неподвижное. Безопасное. Рэдрик осторожно потянул ноздрями
воздух. Да. Безопасное.
двинулся за ним. Краем глаза он видел лицо Артура, точеный его профиль,
чистую кожу щеки и решительно поджатые губы под тончайшими усиками.
секунд впереди замаячила косая глыба вагонетки.
Перекур.
рельс, Рэдрик отстегнул один из клапанов, достал сверток с едой и термос с
кофе, и пока Артур разворачивал сверток и устраивал бутерброды на рюкзаке,
вытащил из-за пазухи флягу, отвинтил крышку и, прикрыв глаза, сделал
несколько медленных глотков.
храбрости...
кофе, если разрешите. Сыро здесь очень, правда?
принялся жевать. - Вот туман рассеется, увидишь, что тут кругом сплошные
болота. Раньше в этих местах комарья было страшное дело...
Пить его сейчас было даже приятнее, чем спиртное. От него пахло домом,
Гутой. И не просто Гутой, а Гутой в халатике, прямо со сна, с еще
сохранившимся рубцом от подушки на щеке. Зря я в это дело впутался,
подумал он. Пятьсот тысяч... А на кой мне эти пятьсот тысяч? Бар я на них
покупать собираюсь, что ли? Деньги нужны, чтобы о них не думать. Это
правильно. Это Дик верно сказал. Дом есть, сад есть, без работы в Хармонте
не останешься... Завел меня Стервятник, завел, как молоденького...
серьезно верите, что эта штука исполняет желания?
стаканчиком. - А ты откуда знаешь, за какой такой штукой мы идем?
и сказал:
эту мысль... Ну, во-первых, раньше отец все время бубнил про этот Золотой
шар, а последнее время вдруг перестал и вместо этого зачастил к вам, а я
ведь знаю, никакие вы не друзья, что бы там отец ни говорил... Потом, он
странный какой-то стал последнее время... - Артур снова засмеялся и
покрутил головой, что-то вспоминая. - А окончательно я все понял, когда вы
с ним на пустыре испытывали этот дирижаблик... - Он похлопал ладонью по
рюкзаку, где лежала туго свернутая оболочка воздушного шара. - Честно
говоря, я вас тогда выследил, и когда увидел, как вы мешок с камнями
поднимаете и ведете над землей, тут уж мне все стало окончательно ясно.
По-моему, в Зоне, кроме Золотого шара, ничего тяжелого больше не осталось.
- Он откусил от бутерброда, пожевал и задумчиво проговорил с набитым ртом:
- Я вот только не понимаю, как вы будете его цеплять, он же, наверное,
гладкий...
не похожи друг на друга: отец и сын. Ничего общего между ними не было. Ни
лица, ни голоса, ни души. У Стервятника голос хриплый, заискивающий,
подлый какой-то, но когда он об этом говорил, то говорил здорово. Нельзя
его было не слушать. "Рыжий, - говорил он тогда, перегнувшись через стол.
- Нас ведь двое осталось всего, да на двоих две ноги, и обе твои... Кому
же, как не тебе? Это же, может, самое ценное, что в Зоне есть! Кому ж
достанется, а? Неужто этим чистоплюям достанется, с ихними машинами? Ведь
я его нашел, я! Сколько там наших по дороге полегло! А нашел я! Себе
берег. И сейчас никому бы не отдал, да руки, видишь, коротки стали...
Кроме тебя - некому. Сколько я разных молокососов натаскивал, целую школу,
понимаешь, для них открыл, - не могут, кость не та... Ну ладно, ты не
веришь. Не веришь - не надо. Тебе - деньги. Дашь мне, сколько сам
захочешь, я знаю, ты не обидишь... А я, может, ноги себе верну. Ноги
верну, понимаешь ты? Зона ведь ноги у меня отобрала, так, может, Зона и
отдаст?.."
уставился в редеющий туман. Псих, подумал он. Сумасшедший же. Ноги ему...
стервецу...
какой. И он не растворялся со временем, а, наоборот, все копился и
копился. И непонятно было, что это такое, но оно мешало, словно он чем-то
заразился от Стервятника, но не гадостью какой-нибудь, а наоборот...
Силой, что ли? Нет, не силой. А чем же тогда? Ну ладно, сказал он себе.
Давай так: предположим, не дошел я сюда. Совсем уже собрался, рюкзак
уложил, и тут что-то случилось... Сцапали меня, например. Плохо было бы?
Определенно плохо. Почему плохо? Деньги пропали? Да нет, не в деньгах
Конюшевский Владислав
Куликов Роман
Березин Федор
Жюль Верн
Шилова Юлия
Шилова Юлия