дело... Что добро этим гадам достанется, Хрипатым да Костлявым? Правда, в
этом что-то есть. Обидно. Но мне-то что? Все равно в конце концов все им
достанется...
Шухарт, может быть, дадите мне теперь глотнуть разок?
согласился, подумал он вдруг. Двадцать раз я посылал Стервятника подальше,
а на двадцать первый все-таки согласился. Как-то мне невмоготу стало
совсем. И последний разговор у нас получился короткий и вполне деловой.
"Здорово, Рыжий. Я вот карту принес. Может, все-таки посмотришь?" А я
посмотрел ему в глаза, а глаза у него как нарывы желтые с черной точкой, и
я сказал: "Давай". И все. Помню, что пьяный был тогда, целую неделю пил.
На душе было гадостно... А ч-черт, не все ли равно! Пошел и пошел. Что я в
этом копаюсь, как психованный! Боюсь я, что ли?
Рэдрик вскочил, как подброшенный, и сейчас же, как подброшенный, вскочил
Артур. Но уже снова было тихо, только шуршала, струясь по насыпи у них
из-под ног, мелкая галька.
слова, прошептал Артур. - Вагонетки с породой... стоят давно...
было ночью. Он проснулся от такого же звука, тоскливого и длинного,
обмирая, как во сне. Только это был не сон. Это кричала Мартышка, сидя на
своей постели у окна. Гута проснулась тоже и взяла Рэдрика за руку, он
чувствовал ее мгновенно покрывшееся испариной плечо, и так они лежали и
слушали, а когда Мартышка замолчала и улеглась, он подождал еще немного,
потом встал, спустился на кухню и жадно выпил полбутылки коньяку. С этой
ночи он запил.
сырости, от эрозии, от всяких таких причин...
куда-то пропала из пальцев, он закурил новую. Артур постоял еще немного,
опасливо вертя головой, потом тоже сел и сказал негромко:
люди. Не пришельцы, а именно люди. Будто Посещение застигло их тут, и они
мутировали... приспособились к новым условиям. Вы слыхали об этом, мистер
Шухарт?
северо-западе. Пастухи какие-то.
заразил. Вот, значит, почему я сюда пошел. Вот что мне здесь надо...
Какое-то странное и очень новое ощущение медленно заполнило его. Он
сознавал, что ощущение это на самом деле совсем не новое, что оно давно
уже сидело где-то у него в печенках, но только сейчас он о нем догадался,
и все встало на свои места. И то, что раньше казалось глупостью,
сумасшедшим бредом выжившего из ума старика, обернулось теперь
единственной надеждой, единственным смыслом жизни, потому что только
сейчас он понял: единственное на всем свете, что у него еще осталось,
единственное, ради чего он жил последние месяцы, была надежда на чудо. Он,
дурак, болван, отталкивал эту надежду, затаптывал ее, издевался над нею,
пропивал ее, потому что он так привык, потому что никогда в жизни, с
самого детства, он не рассчитывал ни на кого, кроме себя, и потому что с
самого детства этот расчет на себя выражался у него в количестве
зелененьких, которые ему удавалось вырвать, выдрать, выгрызть из
окружающего его равнодушного хаоса. Так было всегда, и так было бы и
дальше, если бы он в конце концов не оказался в такой яме, из которой его
не вызволят никакие зелененькие, в которой рассчитывать на себя совершенно
бессмысленно. А сейчас эта надежда уже не надежда, а уверенность в чуде
заполнила его до самой макушки, и он уже удивлялся, как мог раньше жить в
таком беспросветном, безысходном мраке... Он засмеялся и толкнул Артура в
плечо.
промасленную бумагу от бутербродов, зашвырнул ее под вагонетку и прилег на
рюкзак, упершись локтем.
Золотой шар действительно... Что б ты тогда пожелал?
Золотого шара такой вот парень, молокосос еще, вчерашний школьник, и он с
веселым любопытством следил, как Артур хмурится, тревожит усики,
вскидывает на него и снова прячет глаза.
было все хорошо...
Золотой шар только сокровенные желания выполняет, только такие, что если
не исполнится, то хоть в петлю!
опустил глаза и совсем залился краской, даже слезы выступили. Рэдрик
ухмыльнулся, глядя на него.
Держи уж свое при себе... - И тут он вдруг вспомнил про пистолет и
подумал, что, пока есть время, надо учесть все, что можно учесть. - Что
это у тебя в заднем кармане? - спросил он небрежно.
сюда. В Зоне стрелять не в кого. Давай.
вытащил армейский кольт и протянул Рэдрику, держа за ствол. Рэдрик взял
пистолет за теплую рубчатую рукоятку, подбросил его, поймал и спросил:
завернул пистолет и положил сверток на шпалу.
возьмем. Может, в самом деле от патрульных отстреливаться придется... Хотя
от патрульных отстреливаться, браток...
патрон. Чтобы... если как с отцом...
это можешь не беспокоиться. Если как с отцом, то уж до этого места я тебя
дотащу. Обещаю... Гляди, рассвело!
вдали молочная мгла проседала и протаивала, сквозь нее прорастали округлые
щетинистые вершины холмов, и между холмами кое-где виднелась уже рябая
поверхность прокисшего болота, покрытая реденьким заморенным лозняком, а
на горизонте, за холмами, ярко-желтым вспыхнули вершины гор, и небо над
горами было ясное и голубое. Артур оглянулся через плечо и восхищенно
вскрикнул. Рэдрик тоже оглянулся. На востоке горы казались черными, а над
ними полыхало и переливалось знакомое изумрудное зарево - зеленая заря
Зоны. Рэдрик поднялся, зашел за вагонетку, присел на насыпи и,
покряхтывая, смотрел, как быстро гаснет, затапливается розовым зеленое
зарево, и оранжевая краюха солнца выползает из-за хребта, и сразу от
холмов потянулись лиловатые тени, все стало резким, рельефным, все стало
видно как на ладони, и прямо перед собой, метрах в двухстах, Рэдрик увидел
вертолет. Вертолет упал, видно, в самый центр "комариной плеши", и весь
фюзеляж его расплющило в жестяной блин, только хвост остался цел, его
слегка изогнуло, и он черным крючком торчал над прогалиной между холмами,
и стабилизирующий винт остался цел, отчетливо поскрипывал, покачиваясь на
легком ветерке. "Плешь", видимо, попалась мощная, даже пожара настоящего
не получилось, и на расплющенной жестянке отчетливо выделялась
красно-синяя эмблема королевских военно-воздушных сил, которую Рэдрик вот
уже сколько лет и в глаза не видел и вроде бы даже позабыл, как она
выглядит.
спекшейся груде породы в вагонетке. Самого карьера видно отсюда не было,
его заслонил холм с почерневшим, обгорелым деревом на вершине. Этот холм
предстояло обойти справа, по лощине между ним и другим холмом, который
тоже был виден отсюда, совсем голый, с бурой каменной осыпью по всему
склону.
Многолетний инстинкт сталкера категорически протестовал против самой
мысли, несуразной и противоестественной, - прокладывать тропу между двумя
близкими возвышенностями. Ладно, подумал Рэдрик, это мы еще посмотрим. На
месте будет виднее. Тропа до этой лощины вела по болоту, по открытому,
ровному месту, которое казалось отсюда безопасным, но, приглядевшись,
Рэдрик различил между сухими кочками какое-то темно-серое пятно. Он
взглянул на карту. Там стоял крестик, и корявыми буквами было написано:
"Хлюст". Красный пунктир тропы шел правее крестика. Кличка была вроде бы
знакомая, но кто такой этот Хлюст, как он выглядел и когда он был, Рэдрик
вспомнить не мог. Вспомнилось ему почему-то только: дымный зал в "Боржче",
огромные красные лапы, сжимающие стаканы, громовой хохот, разинутые
желтозубые пасти: фантастическое стадо титанов и гигантов, собравшихся на
водопой, одно из самых ярких воспоминаний детства, первое Посещение
"Боржча". Что я тогда принес? "Пустышку", кажется. Прямо из Зоны, мокрый,
голодный, ошалелый, с мешком через плечо, ввалился в этот кабак, грохнул
мешок на стойку перед Эрнестом, злобно щерясь и озираясь, выдержал
Махров Алексей
Акунин Борис
Каргалов Вадим
Панов Вадим
Василенко Иван
Шилова Юлия