травме. Теперь все зависело от себя. Человек сплошь и рядом не может
бороться со своими кислыми мыслями, на то он и человек - переходная
ступень от неандертальца к магу. Но он может поступать вопреки этим
мыслям, и тогда у него сохраняются шансы. А может и уступить, махнуть на
все рукой ("живем один раз", "надо брать от жизни все", "все человеческое
мне не чуждо"), и тогда ему остается одно: как можно скорее уходить из
института. Там, снаружи, он еще может остаться по крайней мере
добропорядочным мещанином, честно, но вяло отрабатывающим свою зарплату.
Но трудно решиться на уход. В институте тепло, уютно, работа чистая,
уважаемая, платят неплохо, люди прекрасные, а стыд глаза не выест. Вот и
слоняются, провожаемые сочувственными и неодобрительными взглядами, по
коридорам и лабораториям, с ушами, покрытыми жесткой серой шерстью,
бестолковые, теряющие связность речи, глупеющие на глазах. Но этих еще
можно пожалеть, можно пытаться помочь им, можно еще надеяться вернуть им
человеческий облик...
бутерброда масло. По-своему очень даже неглупые. По-своему немалые знатоки
человеческой природы. Расчетливые и беспринципные, познавшие всю силу
человеческих слабостей, умеющие любое зло обратить себе в добро и в этом
неутомимые. Они тщательно выбривают свои уши и зачастую изобретают
удивительные средства для уничтожения волосяного покрова. И как часто они
достигают значительных высот и крупных успехов в своем основном деле - в
строительстве светлого будущего в одной отдельно взятой квартире и на
одном отдельно взятом приусадебном участке, отгороженном от остального
человечества колючей проволокой...
ключи в ящик и прочел несколько страниц из классического труда
Я.П.Невструева "Уравнения математической магии". Эта книга читалась как
приключенческий роман, потому что была битком набита поставленными и
нерешенными проблемами. Мне жгуче захотелось работать, и я совсем было уже
решил начхать на дежурство и уйти к своему "Алдану", как позвонил Модест
Матвеевич.
дежурить. У меня все.
Линейного Счастья и вежливо попросил посчитать оптимальные коэффициенты
беззаботности для ответственных работников. Я согласился, и мы
договорились встретиться в электронном зале через два часа. Потом зашел
дубль Ойры-Ойры и бесцветным голосом попросил ключи от сейфа Януса
Полуэктовича. Я отказал. Он стал настаивать. Я выгнал его вон.
либо привинчен к полу.
пронзительный вопль донесся откуда-то сверху. Я вскочил.
Пронизывая потолки, мы врезались в перекрытия, как нож в замерзшее масло,
затем с чмокающим звуком выскакивали в воздух и снова врезались в
перекрытия. Между перекрытиями было темно, и маленькие гномы вперемежку с
мышами с испуганными писками шарахались от нас, а в лабораториях и
кабинетах, через которые мы пролетали, сотрудники с озадаченными лицами
смотрели вверх.
увидели за лабораторным столом совершенно голого профессора Выбегалло.
Синевато-белая его кожа мокро поблескивала, мокрая борода свисала клином,
мокрые волосы залепили низкий лоб, на котором пламенел действующий
вулканический прыщ. Пустые прозрачные глаза, редко помаргивая,
бессмысленно шарили по комнате.
фотографическая кювета, доверху наполненная пареными отрубями. Не обращая
ни на кого специального внимания, он зачерпывал отруби широкой ладонью,
уминал их пальцами, как плов, и образовавшийся комок отправлял в ротовое
отверстие, обильно посыпая крошками бороду. При этом он хрустел, чмокал,
хрюкал, всхрапывал, склонял голову набок и жмурился, словно от огромного
наслаждения. Время от времени, не переставая глотать и давиться, он
приходил в волнение, хватал за края чан с отрубями и ведра с обратом,
стоявшие рядом с ним на полу, и каждый раз придвигал их к себе все ближе и
ближе. На другом конце стола молоденькая ведьма-практикантка Стелла с
чистыми розовыми ушками, бледная и заплаканная, с дрожащими губками,
нарезала хлебные буханки огромными скибками и, отворачиваясь, подносила их
Выбегалле на вытянутых руках. Центральный автоклав был раскрыт, опрокинут,
и вокруг него растеклась обширная зеленоватая лужа.
отрубя... Силь ву пле, значить...
девка, как тебя, эта, прямо в чан лей, будем, значить, из чана кушать.
ухвативши кювету, как ложку, принялся черпать отруби и отправлять в пасть,
раскрывшуюся вдруг невероятно широко.
доест!
Ступай сюда.
него, тебе говорят.
был новорожденный кадавр, модель Человека, неудовлетворенного желудочно. И
слава богу, а то я уж было подумал, что профессора хватил мозговой
паралич. Как следствие напряженных занятий.
Она спряталась за моей спиной, вцепившись мне в локоть, и я немедленно
расправил плечи, хотя не понимал еще, в чем дело и чего она так боится.
Кадавр жрал. В лаборатории, полной народа, стояла потрясенная тишина, и
было слышно только, как он сопит и хрустит, словно лошадь, и скребет
кюветой по стенкам чана. Мы смотрели. Он слез со стула и погрузил голову в
чан. Женщины отвернулись. Лилечке Новосмеховой стало плохо, и ее вывели в
коридор. Потом ясный голос Эдика Амперяна произнес:
хлеб. А потом?
начал понимать. Стелла сказала тоненьким голоском:
пробовала, а конвейер сломан...
Емилина Ника
Андреев Николай
Никитин Юрий
Никитин Юрий
Свержин Владимир
Орлов Алекс