повезли; одна из патрульных все щипала Вилли за щеку, больно так, сука,
щипала, и все в одно и то же место, и ржала во всю глотку, сверкая
отличными зубами, таких Вилли никогда ни у кого и не видывал до сих пор, у
всех существ, с которыми он сталкивался в жизни своей до того, как в
ноночьи лапы угодить, зубы были гнилые, а то и вовсе их не было,
зубов-то... Вилли сначала молчал, терпел, а потом укусил ее за руку, когда
она потянулась, чтобы в очередной раз ущипнуть его щеку, и выразил свое
мнение по поводу ее ноночьей нелюдской сущности. Нонка дискутировать не
пожелала, въехала Вилли прикладом по черепушке, и Вилли, понятное дело,
надолго отключился. Когда оклемался, уже приехали. Вилли кинули в кабину
лифта как мешок с тряпьем, и повезли наверх. Лифт, зар-раза, скрипел как
буйный сумасшедший зубами в припадке гнева, и у Вилли от этого скрипа, от
этой тряски, аж у самого зубы разнылись. Он сплюнул под ноги той самой
нонки, которая его щипала, и еще раз высказал ей все, что думает о ней. О
сущности, и конечно, о происхождении, ну и, само собой, о нечеловечности
ее природы. Нонка без лишних слов влепила ему затрещину в ответ, такую
зверскую затрещину, что Вилли приложился лбом об стенку кабины, но мерзкой
твари показалось, видно, мало, и она пребольно звезданула пленника в
копчик металлическим наколенником. Адский удар. Вилли его никогда не
забудет... Определенно, у него с этой нонкой с самого начала, с первых
минут знакомства, установились взаимные неравнодушные отношения.
рассматривая эту небезынтересную информацию с разных сторон, решил, что
ноночья страсть - не самая великая драгоценность в мире, и когда лифт
наконец остановился на верхотуре, а Вилли принялись выволакивать из
кабины, пленник, недолго думая, движимый и побуждаемый исключительно
страстным желанием выразить еще раз свои чувства к ней, боднул
наклонившуюся нонку в морду. Лбом врезал - прямо в рожу ей, в нос - как в
центр мишени!..
все, что только можно было заляпать. После этого Вилли только успел
почувствовать, что выражение горячей симпатии, испытываемой им к этой
нонке, удалось на славу; больше Вилли ничего не успел почувствовать... На
него обрушилась ответная реакция - нонка, падла, в долгу не осталась!..
Короче говоря, кабы не прочие нонки, его поклонница пришибла бы, затоптала
горячо любимого пленника не сходя с места, а так - он отделался малой
кровью: всего лишь пара сломанных ребер, которые потом долго, года три,
беспокоили тупой болью, да проломленная черепушка. К счастью, мозговой
травмы не было, а кость срослась, вроде без последствий, иначе б нонки
давно его пристукнули, уже здесь, в Квартале, за те годы, что минули...
что он был нужен им. Покамест его не проверили, он, предположительно,
являлся ценным материалом.
она пребывала в трансе - состоянии полнейшего равнодушия к тому, как
сложится ее собственная дальнейшая судьба. Уже миновали дни и ночи
истерических преследований ненаглядного Стасика, с тупой убежденностью
обозленного самца пытавшегося восстановить былые интимные отношения, в чем
у него был свой интерес... Уже миновали многонедельные безоглядные загулы,
оргии и просто тупые пьянки-"посиделки", с помощью которых она пыталась
забыться, но не сумела; позади остались государственные экзамены и выпуск,
горьким осадком отложившиеся в душе... Последний курс, безумный роман со
Стасиком, наплевательское отношение к диплому свели на нет все усилия,
закрыли дорогу в аспирантуру; закрыли дверь в храм Большой Науки, отрезали
путь в обиталище больших ученых, а ведь Марину прочили в светила чуть ли
не с первых дней первого курса... Она утратила все, к чему стремилась, что
имела уже, но самой, как выяснилось, страшной, невосполнимой,
несправедливой утратой, конечно, была для нее смерть ее ребеночка,
крошечного ее сыночка, прожившего всего три часа на этом свете и ушедшего
в небытие для всех, кроме самой Марины, успевшей побыть матерью всего три
часа. Стасик показал свое истинное гнусное мурло, когда узнал о ее
беременности; однако позднее и она показала ему, что прошлое не вернуть, и
казнить за это он может лишь себя, но ни в коем случае не ее. Это когда
"ненаглядный" пришел к Марине, проведав о смерти ребенка, и попытался
войти в реку второй раз, пытаясь обезопасить свое будущее... Марина
никогда не думала, что сумеет оказаться настолько жестокой и мстительной
по отношению к существу, которое любила и ради которого была готова на все
- кроме отказа от ребенка. Никогда не думала, не гадала, что будет с
садистским наслаждением мстить мужчине, которому подарила девичью честь
свою (О, как он смеялся, когда утром после их первой ночи она употребила
это старомодное выраженьице!..) и жизнь без которого не мыслила себе еще
так недавно, казалось бы... Но сумела. Смогла. Мать оказалась сильнее
любовницы в ней. Да, она, Марина, не будет работать там, где мечтала
работать едва ли не с детства, не будет заниматься тем, к чему душа лежит
более всего на свете; и у нее, Марины, не будет ребенка, больше вообще
никогда не будет детей после неудачного и несвоевременного кесарева... Но
этот лощеный столичный подонок Стасик тоже не скоро будет тем, кем хотел,
куда его с рождения готовили и прочили высокосидящие предки, и никакая
родня ему не поможет; по крайней мере на несколько лет, пока будет
забываться скандал, блестящая карьера его затормозится, и то результат. А
там, глядишь... Всякое может случиться... Время лечит. Но оно же и
калечит...
из жалости - в качестве убогого памятника ее былой отличной успеваемости и
бурной общественной активности. Диплом же, по-сути, за нее сделали
девчонки и Мишка Захарченко, окончивший на год раньше и поступивший в
аспирантуру без проблем. Подобно тому, как теоретически должна была
поступить и она, если бы...
Марине и предложил руку и сердце. Сказал, что если она захочет, то он
поедет с ней куда угодно, бросит Институт и Тему, а если она не захочет,
то можно будет сделать так, чтобы и она не ехала: "...отдохнешь
год-другой, Мариш, забудешься, работать пока не обязательно, я сам Тему
нашу потяну, а потом подключишься, а там, глядишь, в тебя поверят снова, и
в Институт вернут... Будешь мне давать инструктаж, я опыты проведу,
результаты принесу... а может, в лабу тайком будешь проходить...
покамест..." Ответом ему был истерический хохот, перемежаемый вскриками
"Тайком!!!", и Миша ушел, более ни звука не произнеся. Марина знала, что
э_т_о_т_ серьезный, не бабник, не кобель, и все такое прочее. Будущее
светило и двигатель современной науки, и пр. и пр., но перспектива быть
"женой академика" ее не прельщала аж ничуть, она слишком долго верила в
то, что сама рано или поздно будет "академиком".
не оставалось места ни единому мужчине на свете этом. В Любовь Марина
больше не верила и знала, что не осмелится поверить никогда. (Ее, некогда
избравшую основополагающим жизненным принципом: "Никто меня на понт не
возьмет!", обманом взяли именно "на понт"...). А заниматься в постели (или
на ковре, на траве, в подъезде, в салоне автомобиля, один раз даже на
крыше тридцатиэтажки угораздило - особой разницы нет...) гимнастическими
упражнениями с одним либо не одним (какая разница...) мужским телом вместо
тренажера - Марина более не намеревалась. Сколько можно... Все равно - без
толку. А просто так - зачем?.. Просто так можно докатиться до такого...
Как тогда, когда пришла в себя в логове тех мрачных уродов-бомжей, и
обнаружила, что не мужской у нее внутри орган в эту минуту находится, а
очень даже собачий... Развлекались, чтоб их...
баба - это страшно, говорила Светка на втором. Для мужиков, уточняла на
третьем. На четвертом - молчала. Пыталась предотвратить, даже сама под
Стаса легла; но не вышло. Потом, когда Марина остервенело, напропалую,
шлялась, уничтожая остатки былой репутации "красотки-недотроги", пытаясь
отыскать среди мужских тел _ч_е_л_о_в_е_к_а_, Светка только матом
ругалась. На последнем курсе сказала: "Ум для бабы - хужее СПИДа... Слава
Богу, я дура. Зато жить мне - просто. И в капкан я - не влечу".
утром. Светки в комнате не было, где-то с кем-то трахалась, несомненно, в
одной из комнат общаги - сколько в здании комнат, никто толком не считал,
но то, что в доброй половине сексом (нормальным и не) занимались
постоянно, сомнению не подвергалось никем. А Вика крепко дрыхла после
ночной, последней в их еще студенческой жизни, всеобщей пьянки. Дипломы
обмыли и замыли, Большой Квас позади, а впереди - у каждого свой путь
отныне, и разбегутся дорожки в разные стороны... Кто куда, а я на юг,
подумала Марина, выходя из комнаты и закрывая дверь. Эту дверь больше пяти
лет приходилось открывать и закрывать каждый день неоднократно. Сейчас - в
последний раз...
вместе с которой не один пенис, как говорится, разделила...) не заглянула.
Со Светкой перекинуться на прощание парой слов - неплохо, но не
принципиально. Хотя, конечно, если бы в этот момент в комнате дрыхла
Светка, Марина бы ее таки разбудила... Со Светкой не только пенисы в свое
время делились...
влекло, а больше вроде и некуда. И она решилась отправляться прямиком в
город назначения и по-возможности скорее приступить к работе. В работе
видела единственное спасение - утонуть с головой, закопаться в бездонную
Шилова Юлия
Акунин Борис
Соломатина Татьяна
Панов Вадим
Афанасьев Роман
Белогорский Евгений