купателем. А не то у вас, сударыня, в четыре года все пойдет прахом.
сять тысяч франков. Что делать? Вне себя она бросилась за советом к Ро-
зали, та только руками развела.
нись я сюда!
же приходится продать Тополя. Но помни: для тебя всегда найдется место,
если ты придешь искать приюта у твоей старенькой матери, которой ты при-
чинил немало горя. -
сама приняла их и предложила осмотреть все в подробностях.
скромный домик, неподалеку от Годервиля, на большой Монтивильерской до-
роге, в селении Батвиль.
це у нее надрывалось и ум мутился, когда она посылала скорбное, слезное
прости далекому горизонту, деревьям, источенной червями скамье под пла-
таном, всему, что было так привычно взгляду и, казалось, вошло в созна-
ние и в душу, - роще, откосу над ландой, где она сиживала так часто, от-
куда смотрела, как граф де Фурвиль бежал к морю в страшный день смерти
Жюльена, старому вязу со сломанной верхушкой, к которому прислонялась
частенько, и всему родному ей саду.
жески, как старую знакомую, приветствовал Жанну.
поговорить насчет переезда. Вы мне покажите, что берете с собой, мне бу-
дет сподручнее возить между делом, чтобы работа на поле не стояла.
хотелось расцеловать этого парня.
румяный, крепкий, белокурый и голубоглазый - в мать. И все-таки он напо-
минал Жюльена. В чем? Чем? Она и сама не понимала, но чтото было общее с
ним во всем облике.
парень.
очень мало, и попросила его прийти в конце недели.
надежную жизнь.
кие-нибудь события, те родные сердцу вещи, которые становятся частью на-
шей жизни, чуть ли не частью нас самих, вещи, знакомые с юных лет, свя-
занные с грустными или радостными воспоминаниями, с вехами нашей исто-
рии; молчаливые товарищи сладостных или скорбных минут, они состарились,
износились возле нас, и обивка у них местами лопнула, и подкладка порва-
лась, и скрепы расшатались, и краски полиняли.
словно принимала решение первостепенной важности, то и дело передумыва-
ла, взвешивала достоинства двух кресел или редкостного бюро по сравнению
с старинным рабочим столиком.
решала твердо: "Да, это я возьму", - выбранный предмет относили в столо-
вую.
ры, часы - словом, все.
ею с детства рисунки: лисица и журавль, ворона и лисица, стрекоза и му-
равей, цапля-печальница.
покинуть, она добралась однажды до чердака.
нообразных предметов: одни были сломаны, другие просто загрязнены,
третьи отнесены сюда по неизвестной причине - потому ли, что они надоели
или же были заменены другими. Она без конца наталкивалась на безделушки,
которые постоянно видела прежде, пока они не исчезали и она не забывала
о них, те мелочи повседневного обихода, те знакомые пустячки, которые
лет пятнадцать окружали ее, и она изо дня в день смотрела на них, не за-
мечая. Здесь, на чердаке, рядом с другими, более старыми вещами, памят-
ными ей из времен ее приезда в Тополя, эти мелочи тоже приобрели вдруг
важное значение забытых свидетелей, вновь обретенных друзей. Они были
для нее словно те люди, с которыми встречаешься долго, но совсем не зна-
ешь их, пока как-нибудь вечером они не разговорятся по самому ничтожному
поводу и не раскроют совершенно неожиданные стороны своей души.
нала:
О! вот маменькин фонарик и трость, которую папенька сломал, когда хотел
открыть калитку, разбухшую от дождя".
ничего ей не напоминали и, вероятно, остались еще от дедов или прадедов,
вещей запыленных, переживших свое время, как будто грустных оттого, что
они заброшены и никто не знает их истории, их приключений, ибо никто не
видел тех, что выбирали, покупали, хранили и любили их, никто не помнит
рук, которым было привычно трогать их, и глаз, которым было приятно
смотреть на них.
слое пыли; так медлила она среди старого хлама в тусклом свете, падавшем
сквозь квадратные окошечки в крыше.
помнят ли они ей что-нибудь, разглядывала грелку, сломанную жаровню, ко-
торая показалась ей знакомой, и множество хозяйственных предметов, вы-
шедших из употребления.
тившись в комнаты, послала за ними Розали. Служанка в негодовании отка-
залась переносить вниз "эту рухлядь". Но Жанна, как будто бы утратившая
всякую волю, на этот раз не сдавалась; пришлось уступить ей.
ей тележкой, чтобы совершить первый рейс. Розали поехала с ним, желая
присутствовать при выгрузке и расставить мебель по местам.
бродить по дому. В порыве восторженной нежности она целовала все, что не
могла взять с собой, - больших белых птиц на шпалерах гостиной, старин-
ные канделябры, все, что ей попадалось на глаза. Она металась из комнаты
в комнату, не помня себя, обливаясь слезами; потом пошла прощаться с мо-
рем.
унылые желтоватые волны уходили в беспредельную даль. Она долго стояла
на кряже, отдавшись мучительным думам. Наконец, когда сумерки сгусти-
лись, она вернулась в дом, выстрадав за этот день не меньше, чем в дни
самых страшных несчастий.
вого дома, утверждала, что он куда веселее этого старого гроба, мимо ко-
торого даже дороги не идут.
только самую необходимую долю почтения, называли ее между собой "полоум-
ная", не сознавая почему, - должно быть, потому только, что чуяли каким-
то враждебным инстинктом ее болезненную, все углублявшуюся чувстви-
тельность, восторженную мечтательность, все смятение ее жалкой, потря-
сенной несчастиями души.
рычание заставило ее вздрогнуть. Это был Убой, о котором она позабыла в
последние месяцы. Слепой и параличный, он дожил до такого возраста, ка-
кого обычно не достигают собаки, и дотягивал свой век на соломенной
подстилке; Людивина не оставляла его своими попечениями. Жанна взяла его
на руки, расцеловала и унесла в дом. Он разбух, как бочка; еле передви-
гался на растопыренных негнущихся лапах и лаял наподобие деревянных иг-
рушечных собачек.
Жюльена, потому что из ее спал2ьни мебель была увезена.
странствия. Повозка с остатками мебели и сундуками уже стояла, нагружен-
ная, во дворе. Другая тележка, двуколка, была запряжена для хозяйки и
служанки.
владельца, а потом отправиться на покой к родным, для чего Жанна выдели-
ла им небольшую ренту. Впрочем, у них самих были коекакие сбережения.
Они превратились в очень дряхлых слуг, никчемных и болтливых. Мариус же-
нился и давно уже покинул дом.