Чтение 16–й страницы книги ~Милый друг~

Медленно поведя плечами в знак высочайшего, безграничного презрения,
она отчеканила:

- У господина де Мареля нет на этот счет своего мнения. Он... воздер-
живается.

И вот наконец из области возвышенных теорий любви разговор спустился
в цветущий сад благопристойной распущенности.

Настал час тонких намеков, тех слов, что приподнимают покровы, подоб-
но тому как женщины приподнимают платье, - а час недомолвок и обиняков,
искусно зашифрованных вольностей, бесстыдного лицемерия, приличных выра-
жений, заключающих в себе неприличный смысл, тех фраз, которые мгновенно
воссоздают перед мысленным взором все, чего нельзя сказать прямо, тех
фраз, которые помогают светским людям вести таинственную, тонкую любов-
ную игру, словно по уговору, настраивать ум на нескромный лад, преда-
ваться сладострастным, волнующим, как объятье, мечтам, воскрешать в па-
мяти все то постыдное, тщательно скрываемое и упоительное, что соверша-
ется на ложе страсти.

Подали жаркое - куропаток и перепелок и к ним горошек, затем паштет в
мисочке и к нему салат с кружевными листьями, словно зеленый мох, напол-
нявший большой, в виде таза, салатник. Увлеченные разговором, погружен-
ные в волны любви, собеседники ели теперь машинально, уже не смакуя.

Обе дамы делали по временам рискованные замечания, г-жа де Марель - с
присущей ей смелостью, граничившей с вызовом, г-жа Форестье - с очарова-
тельной сдержанностью, с оттенком стыдливости в голосе, тоне, улыбке,
манерах, - оттенком, который не только не смягчал, но подчеркивал сме-
лость выражений, исходивших из ее уст.

Форестье, развалившись на подушках, смеялся, пил, ел за обе щеки и
время от времени позволял себе чтонибудь до того игривое или сальное,
что дамы, отчасти действительно шокированные его грубостью, но больше
для приличия, на несколько секунд принимали сконфуженный вид.

- Так, так, дети мои, - прибавлял он, сказав какуюнибудь явную неп-
ристойность. - Вы и не до того договоритесь, если будете продолжать в
том же духе.

Подали десерт, потом кофе. Ликеры только еще больше разгорячили и
отуманили головы и без того возбужденных собеседников.

Госпожа де Марель исполнила свое обещание: она действительно опьяне-
ла. И она сознавалась в этом с веселой и болтливой грацией женщины, ко-
торая, чтобы позабавить гостей, старается казаться пьянее, чем на самом
деле.

Госпожа Форестье молчала, - быть может, из осторожности. Дюруа, боясь
допустить какую-нибудь оплошность, искусно скрывал охватившее его волне-
ние.

Закурили папиросы, и Форестье вдруг закашлялся.

Мучительный приступ надрывал ему грудь. На лбу у него выступил пот;
он прижал салфетку к губам и, весь багровый от напряжения, давился каш-
лем.

- Нет, эти званые обеды не для меня, отдышавшись, сердито проворчал
он. - Какое идиотство!

Мысль о болезни удручала его, - она мгновенно рассеяла то благодушное
настроение, в каком он находился все время.

- Пойдемте домой, - сказал он.

Госпожа де Марель вызвала лакея и потребовала счет. Счет был подан
незамедлительно. Она начала было просматривать его, но цифры прыгали у
нее перед глазами, и она передала его Дюруа.

- Послушайте, расплатитесь за меня, я ничего не вижу, я совсем пьяна.

И она бросила ему кошелек.

Общий итог достигал ста тридцати франков. Дюруа проверил счет, дал
два кредитных билета и, получая сдачу, шепнул ей:

- Сколько оставить на чай?

- Не знаю, на ваше усмотрение.

Он положил на тарелку пять франков и, возвратив г-же де Марель коше-
лек, спросил:

- Вы разрешите мне проводить вас?

- Разумеется. Одна я не доберусь до дому.

Они попрощались с супругами Форестье, и Дюруа очутился в экипаже
вдвоем с г-жой де Марель.

Он чувствовал, что она здесь, совсем близко от него, в этой движущей-
ся закрытой и темной коробке, которую лишь на мгновение освещали уличные
фонари. Сквозь ткань одежды он ощущал теплоту ее плеча и не мог выгово-
рить ни слова, ни единого слова: мысли его были парализованы неодолимым
желанием заключить ее в свои объятия.

"Что будет, если я осмелюсь?" - думал он. Вспоминая то, что говори-
лось за обедом, он преисполнялся решимости, но боязнь скандала удержива-
ла его.

Забившись в угол, она сидела неподвижно и тоже молчала. Он мог бы по-
думать, что она спит, если б не видел, как блестели у нее глаза, когда
луч света проникал в экипаж.

"О чем она думает?" Он знал, что в таких случаях нельзя нарушать мол-
чание, что одно слово, одно-единственное слово может испортить все. А
для внезапной и решительной атаки ему не хватало смелости.

Вдруг он почувствовал, что она шевельнула ногой. Достаточно было это-
го чуть заметного движения, резкого, нервного, нетерпеливого, выражавше-
го досаду, а быть может, призыв, чтобы он весь затрепетал и, живо обер-
нувшись, потянулся к ней, ища губами ее губы, а руками - ее тело.

Она слабо вскрикнула, попыталась выпрямиться, высвободиться, оттолк-
нуть его - и, наконец, сдалась, как бы не в силах сопротивляться долее.

Немного погодя карета остановилась перед ее домом, и от неожиданности
из головы у него вылетели все нежные слова, а ему хотелось выразить ей
свою признательность, поблагодарить ее, сказать, что он ее любит, что он
ее боготворит. Между тем, ошеломленная случившимся, она не поднималась,
не двигалась. Боясь возбудить подозрения у кучера, он первый спрыгнул с
подножки и подал ей руку.

Слегка пошатываясь, она молча вышла из экипажа. Он позвонил и, пока
отворяли дверь, успел спросить:

- Когда мы увидимся?

- Приходите ко мне завтракать, - чуть слышно прошептала она и, с гро-
хотом, похожим на пушечный выстрел, захлопнув за собой тяжелую дверь,
скрылась в темном подъезде.

Он дал кучеру пять франков и, торжествующий, не помня себя от радос-
ти, понесся домой.

Наконец-то он овладел замужней женщиной! Светской женщиной! Настоящей
светской женщиной! Парижанкой! Как все это просто и неожиданно вышло!

Раньше он представлял себе, что победа над этими обворожительными
созданиями требует бесконечных усилий, неистощимого терпения, достигает-
ся искусной осадой, под которой следует разуметь ухаживания, вздохи,
слова любви и, наконец, подарки. Но вот первая, кого он встретил, отда-
лась ему при первом же натиске, так скоро, что он до сих пор не мог
опомниться.

"Она была пьяна, - думал он, - завтра будет другая песня. Без слез
дело не обойдется". Эта мысль встревожила его, но он тут же сказал себе;
"Ничего, ничего! Теперь она моя, а уж я сумею держать ее в руках".

И в том неясном мираже, где носились его мечты о славе, почете,
счастье, довольстве, любви, он вдруг различил вереницы изящных, богатых,
всемогущих женщин, которые, точно статистки в каком-нибудь театральном
апофеозе, с улыбкой исчезали одна за другой в золотых облаках, сотканных
из его надежд.

Сон его был полон видений.

На другой день, поднимаясь по лестнице к г-же де Марель, он испытывал
легкое волнение. Как она примет его? А что, если совсем не примет? Что,
если она не велела впускать его? Что, если она рассказала... Нет, она
ничего не могла рассказать, не открыв всей истины. Значит, хозяин поло-
жения - он.

Молоденькая горничная отворила дверь. Выражение лица у нее было обыч-
ное. Это его успокоило, точно она и в самом деле могла выйти к нему с
расстроенным видом.

- Как себя чувствует госпожа де Марель? - спросил он.

- Хорошо, сударь, как всегда, - ответила она и провела его в гости-
ную.

Он подошел к камину, чтобы осмотреть свой костюм и прическу, и, поп-
равляя перед зеркалом галстук, внезапно увидел отражение г-жи де Марель,
смотревшей на него с порога спальни.

Он сделал вид, что не заметил ее, и, прежде чем встретиться лицом к
лицу, они несколько секунд настороженно следили друг за другом в зерка-
ле.

Наконец он обернулся. Она не двигалась с места, - казалось, она выжи-
дала. Тогда он бросился к ней, шепча:

- Как я люблю вас! Как я люблю вас!

Она раскрыла объятия, склонилась к нему на грудь, затем подняла голо-
ву. Последовал продолжительный поцелуй.

"Вышло гораздо проще, чем я ожидал, - подумал он." - Все идет прек-
расно".

Наконец они оторвались друг от друга. Он молча улыбался, стараясь вы-
разить взглядом свою беспредельную любовь.

Она тоже улыбалась, - так улыбаются женщины, когда хотят выразить
свое согласие, желание, готовность отдаться.

- Мы одни, - прошептала она, - Лорину я отослала завтракать к подру-
ге.

- Благодарю, - целуя ей руки, сказал он с глубоким вздохом. - Я обо-
жаю вас.

Она взяла его под руку, - так, как будто он был ее мужем, - подвела к
дивану, и они сели рядом.