твое, но только непременно приходи ко мне обедать: завтра, в половине
восьмого, улица Фонтен, семнадцать.
сибо! Можешь быть уверен, что я не забуду...
Гарсон, две кружки! - крикнул он.
Париже фланер всегда найдет, чем себя занять, но это не так. Иной раз
вечером и рад бы куда-нибудь пойти, да не знаешь куда. В Булонском лесу
приятно кататься с женщиной, а женщины не всегда под рукой. Кафешантаны
способны развлечь моего аптекаря и его супругу, но не меня. Что же оста-
ется? Ничего. В Париже надо бы устроить летний сад, вроде парка Монсо,
который был бы открыт всю ночь и где можно было бы выпить под деревьями
чего-нибудь прохладительного и послушать хорошую музыку. Это должно быть
не увеселительное место, а просто место для гулянья. Плату за вход я бы
назначил высокую, чтобы привлечь красивых женщин. Хочешь - гуляй по до-
рожкам, усыпанным песком, освещенным электрическими фонарями, а то сиди
и слушай музыку, издали или вблизи. Нечто подобное было когда-то у Мюза-
ра, но только с кабацким душком: слишком много танцевальной музыки, мало
простора, мало тени, мало древесной сени. Необходим очень красивый,
очень большой сад. Это было бы чудесно. Итак, куда бы ты хотел?
бы туда.
ся, как на сковородке. Впрочем, как хочешь, - это, во всяком случае, за-
бавно.
на четыре прилегающие к нему улицы. Вереница фиакров дожидалась разъез-
да.
не, журналист поздоровался за руку.
приятели очутились в зале.
сторону зала. Поднимаясь чуть заметными белесоватыми струйками, этот
легкий туман, порожденный бесчисленным множеством папирос и сигар, пос-
тепенно сгущался вверху, образуя под куполом, вокруг люстры и над битком
набитым вторым ярусом, подобие неба, подернутого облаками.
ряды и ложи партера и где разряженные кокотки шныряли в темной толпе
мужчин, перед одной из трех стоек, за которыми восседали три накрашенные
и потрепанные продавщицы любви и напитков, группа женщин подстерегала
добычу.
лей.
века, который имеет на это право.
терией ящике, внутри которого помещалось четыре красных стула, постав-
ленных так близко один к другому, что между ними почти невозможно было
пролезть. Друзья уселись. Справа и слева от них, изгибаясь подковой, тя-
нулся до самой сцены длинный ряд точно таких же клеток, где тоже сидели
люди, которые были видны только до - пояса.
зенький - по очереди проделывали на трапеции акробатические номера.
поцелуи, выходил вперед высокий.
метен был его толстый живот, он выпячивал грудь. Ровный пробор как раз
посередине головы придавал ему сходство с парикмахером. Грациозным прыж-
ком он взлетал на трапецию и, повиснув на руках, вертелся колесом. А то
вдруг, выпрямившись и вытянув руки, принимал горизонтальное положение и,
держась за перекладину пальцами, в которых была теперь сосредоточена вся
его сила, на несколько секунд застывал в воздухе.
теру и, играя упругими икрами; отходил к кулисам.
те же номера и, наконец, третий - и все это при возраставшем одобрении
публики.
вал глаз от широкого прохода, где толпились мужчины и проститутки.
добродушные, глупые лица мещан, которые вместе с женами и детьми прихо-
дят сюда поглазеть. В ложах - гуляки, кое-кто из художников, несколько
второсортных кокоток, а сзади нас - самая забавная смесь, какую можно
встретить в Париже. Кто эти мужчины? Приглядись к ним. Кого-кого тут
только нет, - люди всякого чина и звания, но преобладает мелюзга. Вот
служащие - банковские, министерские, по торговой части, - репортеры, су-
тенеры, офицеры в штатском, хлыщи во фраках, - эти пообедали в кабачке,
успели побывать в Опере и прямо отсюда отправятся к Итальянцам, - и це-
лая тьма подозрительных личностей. А женщины все одного пошиба: ужинают
в Американском кафе и сами извещают своих постоянных клиентов, когда они
свободны. Красная цена им два луидора, но они подкарауливают иностран-
цев, чтобы содрать с них пять. Таскаются они сюда уже лет шесть, - их
можно видеть здесь каждый вечер, круглый год, на тех же самых местах, за
исключением того времени, когда они находятся на излечении в Сен-Лазаре
или в Лурсине.
вилась на него. Это была полная набеленная брюнетка с черными подведен-
ными глазами, смотревшими из-под огромных нарисованных бровей. Пышная ее
грудь натягивала черный шелк платья; накрашенные губы, похожие на крово-
точащую рану, придавали ей что-то звериное, жгучее, неестественное и
вместе с тем возбуждавшее желание.
динку, такую же дебелую, как она, и умышленно громко, чтобы ее услышали
в ложе, сказала:
луидоров, я не откажусь.
летному карману, в котором лежали две золотые монеты.
кали, давили, швыряли из стороны в сторону, а перед глазами у них
мелькал целый рой шляп. Женщины ходили парами; скользя меж локтей, спин,
грудей, они свободно двигались в толпе мужчин, - видно было, что здесь
для них раздолье, что они в своей стихии, что в этом потоке самцов они
чувствуют себя, как рыбы в воде.
дух, отравленный никотином, насыщенный испарениями человеческих тел,
пропитанный духами продажных женщин. Но Форестье потел, задыхался, каш-
лял.
двумя большими аляповатыми фонтанами. За цинковыми столиками, под тисами
И туями в кадках, мужчины и женщины пили прохладительное.
ченной улыбкой, спрашивала: "Чем "гостите, сударь?" Форестье отвечал:
"Стаканом воды из фонтана", - и, проворчав: "Свинья!" - она удалялась.
нившись к их ложе; вызывающе глядя по сторонам, она шла под руку с пол-
ной блондинкой. Это были бесспорно красивые женщины, как бы нарочно по-
добранные одна к другой.
сказать друг другу нечто интимное, понятное им одним. Взяв стул, она
преспокойно уселась против него, усадила блондинку и звонким голосом
крикнула:
Орлов Алекс
Корнев Павел
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Сапковский Анджей
Свержин Владимир