как это он делал всякий раз, когда хотел получше рассмотреть чье-нибудь
лицо. Кушанья он разглядывал из-под очков.
сил назначить его моим помощником по добыванию политической информации.
С тех пор как от нас ушел Марамбо, у меня нет никого, кто собирал бы
срочные и секретные сведения, а от этого страдает газета.
глаза.
ему будет угодно завтра в три часа побеседовать со мной, то мы это уст-
роим.
литесь своими воспоминаниями и свяжите их с вопросом о колонизации, как
это вы сделали сейчас. Они появятся вовремя, как раз вовремя, и я уве-
рен, что читатели будут очень довольны. Но торопитесь! Первая статья
должна быть у меня завтра, в крайнем случае - послезавтра: пока в палате
еще не кончились прения, нам необходимо привлечь к ним внимание публики.
- добавила г-жа Вальтер с той очаровательной важностью, которая придава-
ла оттенок снисходительности всему, что она говорила, - не правда ли,
господин Норбер?
нающих. Он сухо ответил:
будет в том же стиле, а это самое трудное. Стиль-это все равно что вер-
ный тон в музыке.
нимающим взглядом, как бы говорившим: "Такие, как ты, своего добьются".
Г-жа де Марель несколько раз поворачивалась в его сторону, и бриллиант в
ее ухе беспрестанно дрожал, словно прозрачная капля воды, которая
вот-вот сорвется и упадет.
иоганнисберг, после чего Форестье, поклонившись Вальтеру, предложил
тост:
глотком осушил свой бокал. Ему казалось, что он мог бы выпить целую боч-
ку, съесть целого быка, задушить льва. Он ощущал в себе сверхъестествен-
ную мощь и непреклонную решимость, он полон был самых радужных надежд.
Он стал своим человеком в этом обществе, он завоевал себе положение, за-
нял определенное место. Взгляд его с небывалой уверенностью останавли-
вался на лицах, и, наконец, он осмелился обратиться к своей соседке:
то на золотой нитке. Можно подумать, что это росинки, правда?
тал:
которые проникают в самое сердце.
она смотрела на него все так же приветливо, но, как ему показалось, с
оттенком лукавого задора и поощрения.
голос: обсуждался грандиозный проект подземной железной дороги. Тема бы-
ла исчерпана лишь к концу десерта, - каждому нашлось что сказать о мед-
ленности способов сообщения в Париже, о неудобствах конок, о непорядках
в омнибусах и грубости извозчиков.
руку девочке. Она величественно поблагодарила его и, привстав на цыпоч-
ки, просунула руку под локоть своего кавалера.
пальмы, изящно раскинув листья, тянулись до потолка и взметали каскадами
свои широкие вершины.
моздили один на другой продолговатые темно-зеленые листья, а на фор-
тепьяно стояли два каких-то неведомых кустика - розовый и белый; круг-
лые, сплошь покрытые цветами, они казались искусственными, неправдопо-
добными, слишком красивыми для живых цветов.
казанным и неуловимым.
осмотреть комнату. Комната была невелика: кроме растений, ничто не пора-
жало в ней взгляда, в ней не было ничего особенно яркого, но в ней вы
чувствовали себя как дома, все в ней располагало к отдыху, дышало поко-
ем; она обволакивала вас своим уютом, она безотчетно нравилась, она оку-
тывала тело чем-то мягким, как ласка.
тыми шелковыми цветочками величиною с муху. На дверях висели портьеры из
серо-голубого солдатского сукна, на котором красным шелком были вышиты
гвоздики. Расставленная как попало мебель разной формы и величины - шез-
лонги, огромные и совсем крошечные кресла, табуреты, пуфы - частью - бы-
ла обита шелковой материей в стиле Людовика XVI, частью - прекрасным ут-
рехтским бархатом с гранатовыми разводами по желтоватому полю.
рестье протянула ему чашку.
которую подала ему девочка, доставал серебряными щипчиками кусок сахара,
молодая женщина успела шепнуть ему:
легченно вздохнув, стал искать случая подойти к жене своего нового на-
чальника и завязать с ней разговор.
жит в руке пустую чашку и, видимо, не знает, куда ее поставить. Дюруа
подскочил к ней:
мне "Французская жизнь", когда я был там, в пустыне! В самом деле, это
единственная газета, которую можно читать за пределами Франции, именно
потому, что она самая занимательная, самая остроумная и наиболее разно-
образная из газет. В ней пишут обо всем.
ременным требованиям, - заметила она с достоинством.
нужденный разговор; голос у него был приятный, взгляд в высшей степени
обаятельный, а в усах таилось что-то неодолимо влекущее. Они вились над
верхней губой, красивые, пушистые, пышные, золотистые с рыжеватым отли-
вом, который становился чуть светлее на топорщившихся концах.
развлечениях, о курортах - словом, о таких несложных вещах, о которых
без малейшего напряжения можно болтать до бесконечности.
из скромности удалился.
спросила она.
чал с ней тот же разговор, что и с г-жой Вальтер. Но теперь он лучше
владел предметом и говорил увереннее, выдавая за свое то, что слышал не-
давно от других. При этом он все время смотрел ей в глаза, как бы желая
придать глубокий смысл каждому своему слову.
с той неподдельной живостью, какая свойственна женщине, знающей, что она
остроумна, и желающей быть занимательной. Становясь все более развязной,
она дотрагивалась до его рукава и, болтая о пустяках, внезапно понижала
голос, отчего их беседа приобретала интимный характер. Близость молодой
женщины, столь явно расположенной к нему, волновала его. Томимый желани-
ем сию же минуту доказать ей свою преданность, от кого-то защитить ее,
обнаружить перед ней свои лучшие качества, Дюруа каждый раз медлил с от-
ветом, и эти заминки свидетельствовали о том, что мысли его заняты
чем-то другим.
когда девочка подошла, сказала ей:
поцелуя могло достаться на долю матери.
ласковым тоном спросил он.