следов у меня на теле - раны не заживали в моем неокрепшем сознании. А тетя
Флора никогда не замечала того, чего не хотела замечать. Для нее я тоже был
нежеланным гостем и обузой. Муж ее умер, денег на питание и одежду едва
хватало. Она взяла меня "из жалости" и повторяла это по десять раз на день.
Она полагала, что выполнила свой долг. Тетя Флора была религиозной женщиной
и, очевидно, "выполнив свой долг", рассчитывала заполучить место в раю. Она
была скупа на проявление чувств, разве что речь шла о ее детях. Конечно, она
следила, чтобы я был сыт, одет, обут, раз в неделю, по воскресеньям, посещал
приходскую церковь, однако этим ее забота обо мне исчерпывалась. Моя тетя не
была жестокой, скорее, безразличной к чужому горю, но ее "мальчуганы", как
она их ласково называла, казались мне воплощением зла. Когда они были в
школе, я мог примириться с жизнью в тетиной семье, но выходные и праздники
превращались для меня в муку. Особенно я ненавидел Рождество, когда мои
двоюродные братья собирались дома и не выходили гулять из-за холода.
Оставаясь в четырех стенах, они спасались от скуки, устраивая мне розыгрыши.
Они придумывали все новые и новые жестокие забавы, они унижали и истязали
меня.
детстве. Что же это были за игры?
года от роду, такие игры кажутся настоящими пытками. Когда мне было пять, в
Рождество кузены засыпали мою кровать елочными иголками и кинули меня на
постель. Мне было не очень больно, гораздо больше я страдал от унижения.
Иногда братья заталкивали меня в кладовку и запирали на долгие часы. Мое
сердце рвалось на части от страха в кромешной тьме. С тех пор я страдаю
клаустрофобией. Обычно они прятали или ломали предназначенные мне
рождественские подарки и сваливали вину на меня. Тетя Флора, сторонница
строгих наказаний, била ремнем полумертвого от страха племянника, искренне
считая, что наставляет его на путь истинный. Я помню игру, которая нравилась
им больше всего. Они называли ее "Сдобная булка": все братья держали меня
над огнем и делали вид, что сейчас зажарят живьем. Конечно, они не дали бы
мне упасть, но разве объяснишь это Маленькому ребенку, который все принимает
всерьез? Главной их целью было напугать меня до смерти, и смертельный страх
вызывало как раз то, что они еще не сделали, но сделают в следующую
минуту... Они постоянно выкручивали мне руки и дергали за волосы, для них
это было так же просто, как пнуть ногой собаку.
сироте, вынужденном выносить такие мучения, вызвал в ней одновременно
страшную ярость и сострадание.
лет. Когда мне исполнилось восемь, братья уже окончили школу и либо
работали, либо учились в колледже. К тому времени им уже наскучило
развлекаться за мой счет.
Клэр.
фальшивые рассуждения о всеобщей любви и праведной жизни, в которые
пускалась тетя, тогда как ее сыновья измывались надо мной у нее за спиной.
Тетя же притворялась, что ничего не замечает.
не все матери свято верят, что их чадо - само совершенство? Особенно им
хочется в это верить в Рождество. Я же с детских лет ненавидел его -
церковные службы, гимны по телевизору, поздравительные открытки, мишуру и
рождественскую елку. Находя прямую связь между праздником и своими
мучениями, я считал Рождество символом лицемерия и равнодушия.
Дэнзил. - По телевидению показывают старые фильмы, по радио крутят сладкие
до тошноты песни. А для меня этот праздник насквозь пропитан ложью и
притворством. Про себя я в детстве молился, чтобы он поскорее прошел.
Дэнзила в обратном. Она лишь мягко сказала:
глубокое влияние на жизнь человека, чем все последующие годы.
двадцати лет с тех пор, как умерла моя тетя, и столько же времени я не видел
никого из кузенов. Я должен забыть их жестокость, но... - Он пожал плечами,
потом более спокойно продолжил: - По иронии судьбы, тетя Флора умерла под
Рождество от сердечного приступа. Никому даже в голову не приходило, что у
нее слабое сердце. Ее смерть потрясла родных. - Он запнулся. - Нет, это не
вся правда. Всей я никому не рассказывал, но, по сути, из-за меня с ней
случился приступ... Мои братья приехали к матери встречать праздник. Двое из
них уже были женаты и обзавелись детьми, другие двое приехали с подружками.
Тетя была на вершине блаженства. Она без устали повторяла, какой это
прекрасный семейный праздник - Рождество - и какие у нее чудесные сыновья...
В конце концов я не сдержался и стал кричать. Я кричал, что ее сыновья были
маленькими садистами и что я их ненавижу... ненавижу...
свои. Боль, написанная на его лице, казалось, передалась ей.
Клэр попыталась убрать свои руки, но он удержал их.
ситуациях, только обычно я выступал в роли внимательного слушателя, готового
помочь советом. Мне как режиссеру часто плачутся в жилетку, и это
естественно, особенно когда имеешь дело с темпераментными, эмоциональными
людьми - актерами.
его веселый взгляд.
откусить себе язык. Он наверняка распознал скрытую ревность в ее словах.
рассказчиком, и я вовсе не хочу утомлять тебя перипетиями своего трудного
детства.
стремилась лучше узнать Дэнзила.
выставляет меня в плохом свете. - Дэнзил нахмурился, однако, помолчав,
продолжил: - Я горел желанием уязвить тетю, причинить ей душевную боль. И
это самое непростительное в моей истории. Я обозлился, потому что тетя вся
светилась от радости за себя и за "мальчиков". Я же не забывал, как в
тетином доме обходились со мной, сиротой, которым можно пренебречь, которого
можно обидеть... Потеряв власть над собой, я раскричался. В переходном
возрасте все защищают правду... Я считал себя обязанным восстановить
справедливость и бросал обвинения в лицо тете. Конечно, она не поверила мне.
А если бы и поверила, то никогда не призналась бы в этом. Она начала ругать
меня, кричать в ответ... и вдруг, схватившись за грудь, стала хватать ртом
воздух. Пошатнулась и упала на стул. Я страшно перепугался, подбежал к ней -
спрашивал, все ли в порядке... А она ударила меня. Это движение было
последним в ее жизни. - Дэнзил снова поднял глаза на Клэр. Он был белым как
полотно. - Ударила. Последнее, что она сделала... А потом умерла, и я не
пытался ей помочь.
сжала его руки.
своей вины... К тому же ты, вероятно, не знал, что нужно делать в таких
случаях!
в следующую секунду затихла навсегда. - Он сосредоточенно смотрел на Клэр, в
его потемневших глазах затаилась печаль. - Я не пытался помочь ей - вот что
не дает мне покоя. Я просто стоял как столб и ничего не делал. Время как
будто остановилось. А я - я онемел. Мне казалось, был какой-то особый смысл
в том, что тетка, никогда не питавшая ко мне добрых чувств, в последнюю
минуту перед смертью ударила меня.
Я не бросился оказывать ей первую помощь, а вызвал "скорую". Врач сказал,
она умерла мгновенно, но я никогда не был до конца уверен в том, что он не
ошибся.
массаж сердца... Если бы у меня получилось, она бы выжила.
глубоких колодца, до краев наполненные болью.
конце концов, она взяла меня в дом, хотя не была обязана заботиться о
Шилова Юлия
Акунин Борис
Глуховский Дмитрий
Зыков Виталий
Перумов Ник
Гуль Роман Борисович