все увеличивалось. Аннета слишком ясно видела недостатки мальчика и уни-
жала его, указывая на них. И тогда он начинал кичиться ими. Он не приз-
навал за ней ни малейшего авторитета. Этот высокомерный тон, эта обидная
строгость могли толкнуть его на самые нелепые слова и действия. Нет, он
не покорится... Аннета предложила ему одно из двух: либо он поедет с ней
в провинцию, либо она отдаст его в закрытый парижский лицей. У него выр-
вался крик гнева. Неограниченная власть, которой мать воспользовалась в
борьбе против него, казалась ему ужасной. И, взбешенный, он выбрал, на-
перекор ей, затворничество.
ними стояла ненависть... Где-то в глубине притаилась любовь. Любовь,
опьяненная злобой. Любовь раненая: она страдает, истекает кровью и меч-
тает о мести...
за помощью к женщинам. Аннета, с ее двумя дипломами, была направлена в
мужской коллеж, в один из городов Центральной Франции.
но было, как заливались в виноградниках дрозды; тихие реки плавно кати-
лись по лугам и словно волочили за собой длинный шлейф, обшитый золотыми
листьями. Аннете были знакомы этот край и его обитатели, их медли-
тельная, чуть-чуть насмешливая речь. Ей казалось, что отравленная Душа,
от которой она бежала, уже невластна над ней. Она корила себя за то, что
не вырвала у нее сына.
сонных провинций дотянулась грозовая туча. В Артуа и в Шампани шли в то
время ожесточенные бои. В тыл отводили партии пленных.
сгрудилась, галдя, вокруг частокола, огораживавшего строительную площад-
ку. Туда загнали, как скот, на несколько часов или несколько дней целый
гурт немцев, которых уже около недели возили с места на место, не зная
точно, куда и когда их доставить: у всех были заботы поважнее. Все насе-
ление городка - от мала до велика - устремилось на вокзал, чтобы погла-
зеть на загнанных в клетку зверей. Это был своего рода бродячий цирк.
Бесплатное зрелище. Пленные в полном изнеможении валялись на песке. Не-
мые, ко всему равнодушные, они обводили тусклым взглядом круг насмешли-
вых глаз, которые смотрели на них сквозь щели ограды. Весело оскаленные
рты стреляли в них плевками. Некоторые из пленных были в жару. Они дро-
жали, как побитые собаки, измученные стыдом, злобой, страхом. Холодные,
ненастные ночи вызвали среди них эпидемию дизентерии. Пленные облегча-
лись на куче навоза, в уголке загона, на самом виду. И каждый раз зрите-
ли разражались оглушительным хохотом. Отчетливо были слышны взвизгивания
женщин и звонкие голоса детей. Хлопая себя по ляжкам, виляя бедрами,
корчась, женщины широко разевали рот в приступе смеха. Это была не зло-
ба. Полное отсутствие человечности. Животное забавлялось... Смех тор-
жествующей толпы всегда напоминает рев зверя. На этот раз сходство было
до ужаса полное. По обе стороны ограды осталась только горилла. Человек
исчез.
брезгливо рассматривать бородатые лица соседей и золотистый пушок на
своих руках.
же, где ей предстояло преподавать. Он был расположен в низине. Раньше
там помещался Ботанический сад... Ботанический сад! Какая ирония! Из
шершавой и желтой, как Толедская пустыня, земли была вырвана вся расти-
тельность до последней травинки. Среди длинного двора, куда вела узкая,
как отверстие гильотины, калитка, на клочке пространства, сдавленном со
всех сторон тюремными стенами, с которых глядели гнойные глаза окон,
росло единственное, упорно цеплявшееся за жизнь дерево - старый платан,
захиревший, немощный и кривой. Маленькие звереныши ногтями сцарапали с
него всю кору: куда только доставали их лапки, там не росло ни листка, а
ствол был весь в рубцах от ударов ногами. Казалось, все - и стар и млад
- сговорились укорачивать жизнь. Государство укорачивает жизнь челове-
ческих детенышей, а они вымещают это на природе. Разрушать! Разрушать!..
Вот задача, которую берут на себя и мир и война. Это составляет половину
воспитания.
заводами. Тошнотворный запах просачивался в сырые классы, где, в свою
очередь, распространяло зловоние загнанное туда стадо малышей. Их ноздри
были, казалось, закупорены. Всего их было человек двенадцать, самое
большее - двадцать; они корчились на жестких партах в желтом от копоти
воздухе, проникавшем в комнату через зеленоватые оконные стекла со дво-
ра, где дымился туман поздней осени. Хрипела раскаленная добела чугунная
печка (дрова имелись в изобилии); когда духота становилась нестерпимой,
открывали дверь (окон не открывали никогда): в комнату врывался туман
вместе с запахом кожи - кожи, которую дубят. После запаха живой кожи его
находили освежающим.
вому аромату чистоты, легче мужчины умеет притерпеться к самым ужасным
условиям. Это особенно заметно у постели больного: ее глазам, ее пальцам
неведомо отвращение. Обоняние Аннеты покорилось необходимости. Она, как
и другие, вдыхала, не морщась, запахи этой норы. Притерпеться к запаху
душ было труднее. Ее ум был не так уступчив, как чувства.
ненависти, скорби. Аннета скрылась от нее... Чего же ей еще! Казалось
бы, надо радоваться. Она нашла покой бесстрастия.
долине, словно зарывшись в пуховик и положив голову на подушку холмов,
чтобы слаще храпеть; она не грезит о мире, который раскинулся за ее из-
головьем. Спокойная земля, воздержанный народ, трезвые, уравновешенные
умы. Не на этой земле бог умер за всех людей. Не за эту землю страдает
распятое человечество.
лаждалась этим покоем, этой неподвижностью. А теперь? Она завидовала
этому здоровью. А теперь?..
нам: "Существо, не знавшее страданий и болезней, здоровый, слишком здо-
ровый, всегда здоровый народ - да ведь это чудовище!.." Жить - значит
умирать каждый день и каждый день сражаться. Провинция умирает, но она
не сражается. Она трезва, себялюбива, насмешлива, и дни ее блаженно и
плавно текут - так же как ее безмятежные реки, не выходя из берегов.
ний бургундский город... Три горделивые церкви с остроконечными готичес-
кими башнями из белого камня, покрытого бронзовым налетом и источенного
временем, как ржавый панцирь, - церкви, чьи силуэты воинов Христовых вы-
сятся над змеящейся рекой; их безголовые, выстроившиеся в ряд статуи
святых; их разбитые, как бы в сгустках запекшейся крови, окна; сокровища
собора, ковры Гаруна и тяжелые драгоценности императоров Карла, сына
Карла, отцов и дедов Карла; развалины стрельчатых башен и крепостных
стен времен английского владычества-все говорит о былой могучей жизни,
об алой крови, о золотом посохе знаменитых епископов, об эпических сра-
жениях, о Герцоге, о Короле - о королях (который из них настоящий?), о
том, что здесь побывали войска Орлеанской девственницы.
дверей, поднятых на одну ступеньку и запертых на крепкие запоры, можно
издали услышать гулкий шаг прохожего, неторопливо идущего по старой мос-
товой, а в небе - крики грачей, в своем тяжелом лете обводящих черным
ореолом церковные башни.
соками, потребности удовлетворены, стремления ограниченны. Беспокойные
искатели счастья из поколения в поколение отправлялись на завоевание Па-
рижа. Оставшиеся находят, что им стало просторнее. Постель свободна: во-
рочайся сколько хочешь. После войны простору будет еще больше. Она берет
сыновей. Но не всех. А беспокоиться заранее - для этого не хватает вооб-
ражения. Между тем трезвый рассудок уже прикидывает, велики ли выгоды.
Легкая жизнь, вкусная еда, кинематограф и кафе; в виде идеала - казар-
менный рожок, а для будничного обихода - конный базар. Люди веселы, ни-
кого не волнует чехарда новостей, наступлений, отступлений: здесь знают
этому цену. О русских, отступающих перед немцами, говорят:
нами кружным путем, через Сибирь и Америку!.."
(Стой! Берегись, брат! Не очень-то доверяйся!..)
мира?
мир..."
шевной силы".
виноградниками и пашнями, удобно расположившейся в самом центре Франции,
куда гул военных орудий доносится глухо, куда не докатился поток войск,
сделав петлю, как река, огибающая незыблемый горный массив (два года
спустя здесь раскинут лагерь американцы и внесут оживление в сонный го-
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Шекли Роберт
Березин Федор
Быков Василий