а Мишука за холопа не накажешь - наследник! Про себя решил тогда же
непременно на духу написать Якову вольную. Не ровен час помру, не
изобидели бы старика... Кое-как уладилось. Яков замолк, и Мишук не
огрызался больше, но при случае нет-нет и укажет отцу на иной огрех, и все
выходило, что Яков виноват: того не сделал, иного недоглядел... Вроде бы
этот прируб, и верно, при Яше клали! И еще одно повернулось в голове,
когда стоял плечо в плечо с сыном, глядючи на испорченную работу: помене
надо бы самому ломить, поболе работников строжить. И слушают ведь парня!
Вона: крикнул - тотчас за топорища взялись! Постоял еще, подумал. Полез на
подмости. Обложил мастеров, велел раскидывать прируб. Те заворчали было,
но поглядев на свирепое лицо Федора, с неохотою полезли вниз. И не полезли
бы! Да опять Мишук прикрикнул и - проняло.
глядя, как сперва с затрудненною скукой, потом яростно, а там уже и
весело, играючи, раскатывают мужики бревна, добираясь до испорченного
угла. - Когда-то сам за шивороты таскал таких вот... У князя Ивана
Митрича. И ведь тоже слушались! А все, вроде, инако было. Не по-нынешнему.
Да у них, на Москвы, безо крику да безо страху, може, и нельзя! Народ-от
сборный, паразный народ... Себя утешаю. Не боярин, дак! А сын уже как и
боярчонок, <детский>. Его бы дани собирать послали, не постыдился, как я в
еговые лета...>
Попросил:
малость тяжеловат на скаку, зато вынослив на диво и не пуглив. Такого
гоняй того боле - не запалишь. Но Мишук, выслушав отца, надул губы.
Возразил:
у тех-то кони добры! Мне на Гнедом - стыдоба перед ими! И над тобою, батя,
смеятьце учнут!
зубов стало недоставать), помедлил:
чересседельник, - дело было на дворе, и Федор ладил сгонять в Маурино,
обменять воз свежей рыбы на говядину (с говядиной нынче, за хоромным
строеньем, просчитались чуток, а забивать свой скот до осени не хотелось).
Думал сказать безразлично: <Ну, чего там, в сам деле, парни все одинаки,
первое у их - похвастать конем!> Да вдруг всего, как горячею волною,
облило стыдом и гневом: - Рязански боярчата меня засмеют, баешь? - И,
срываясь в голос, зная, что лишнее, но не в силах остановить себя,
закричал: - На добрых, видно, конях с Рязани на Москву сбежали! Конечно,
каки поместья у нас! А только и у меня несудимая грамота есть! Конь, вишь,
плох! Мы зато николи своим князьям не изменяли! Я Ивану Митричу служил до
последнего часу! Може, без меня-то и Юрий Переславля не получил! -
Выговаривая все это, Федор рвал сыромятный ремень, и оттого, что ремень не
поддавался, ярел еще более. - И дед твой на рати погиб, под Раковором,
честно главу свою приложив, с князь Митрием, Ляксандры сынком, так-то!
сбрасывая пот со лба, сказал:
слыхом про тебя, дак у тя свое и у их свое! Поместья у кажного набираны.
Мне носа-от драть перед има, дак много надо! Дядя уж и то помогат, чем
может.
совестясь, что так сорвался при сыне. Помедлив еще, предложил сам достать
праздничное оголовье с отделкою серебром. Видно, и тут Мишук оказался
прав. Себя не покажешь, засмеют, да и места не дадут большого... Сам-то не
с коня ли службу начинал? (На которого сменял дом отцов под Новгородом.) А
тоже: так, да и не так! Инояко было. Казал себя на деле, не на проездочках
молодецких!
родительская не подвели! - забрался на анбар, залез к отцу в постелю, под
ряднину. Федор молча обнял крепкие плечи сына, притиснул к себе со
сладкою, чуть печальной нежностью, о которой когда-то и думы не было
(старею, верно!). Заговорили шепотом, сдерживая голоса, - не разбудить бы
мать, что, уходясь за день, спала мертвым сном, с головою завернувшись в
полсть. Федор расспрашивал о брате. Грикша нынче ладил постричься в
монахи. <Хочет стать келарем!> - объяснил Мишук. Давненько не видал Федор
старшего брата.
Ему бы уж и пристало в монахи. Ноне и то, стойно монаха живет!
тебя, може, есь... В Орде, коли жива! Параська. Сестренка моя. Бабушка-то
все сожидала, что воротитце домой...
приятелей прежних: дядю Прохора, Степку Линя, Прохорова сына, что ушел в
заволжские леса... И, сказывая, чуял: сын слушает не вполуха, а вдумчиво,
жадно, слушает и запоминает, а оттого и сказывалось складно, может, даже и
лишку где добавлялось само собою, для-ради яркости былого-давнего, о
котором и сам-то позабывал порой... И сын дышал рядом и жадно слушал, и
было хорошо, справно. Феня посапывала в глубоком сне, и тоже было хорошо.
Хоть и прожили вместе жизнь, а сейчас хотелось поговорить с сыном в
особину, как мужику с мужиком, об ином пожалиться, что и вспомнить такое,
о чем при женке не скажешь...
должно, стала! Коли жива... Я не верил, а матка, баба твоя, и умирала, дак
наказывала: прими, мол, от порога не отгони! И ты, Мишук, ежели...
долонь. Понял.
выходит, на бою заможешь свово друга стретить, Степку ентово, Прохорова
сына?
один у нас так же вот друга свово стретил в городи.
той поры. Ну етот мужик вывел друга за город да и: <Беги!> Свой, дак!
Окинф. А только пока был Окинф живой, в Переславли никому спокою не
бывало. Вота и свой! И я все ждал беды.
уж после боя его искал-искал, и середи полона, и мертвяков, почитай, всех
переглядел... Нету. Должно, утек!
отозвался Федор. При мертвом Акинфе ему Козел и живой уже не казался
страшен. Больше тревожил сейчас новый хозяин Переславля, московский князь
Юрий. Что-то он измыслит теперь? И сын, будто увидя отцовы мысли, спросил
о том же.
и с им вместях при Даниле Андрея Саныча окоротили под Юрьевом - всяко
бывало! Своему князю служишь, дак... А только зря Юрий Данилыч нынче рать
затеял. Михайло строгой князь, праведной !
друго и поделать ничего нельзя! Вон Михайло Нижний суздальскому князю
воротил, Михайле Андреевичу, по правде поступил. Дак нонече Михайло
Андреич с Орды воротился с ярлыком и вечников, тех, что бояр Андрея Саныча
побили, велел похватать да различными казнями казнил: кого топил, вешал,
кому языка урезал, кому очи вынимывали, иное и сказать те соромно. Был бы
град за Михайлой Тверским, може, и не створилось тово! А суздальский князь
свое блюдет: чернь бояр безо суда побила, княжеской власти умаление от
того! Кто прав тут? И кто что поделать бы мог!.. Я, сынок, Данилу
покойного как тебя вот видел. Другом был ему. И Ивану Митричу служил при
палате княжеской. Пото и грамоту передал.
грамоту ту?
если бы да кабы... Отвез я грамоту! Даниле отвез. Не Юрию. Юрию еще бы
подумал, везти ли...
Мишук.
роняй. Верен будь. Не робей на борони. То все скажу. А как поворотит жизня
- сам понимай. Мое прошло время, сынок, а наперед не рассудишь, не
прикажешь, будь ты хоть семи пядей во лбу.
Бяконтом? Ну, а ты у Протасия служишь...
Белов Вольф
Корнев Павел
Дальский Алекс
Роллинс Джеймс
Орловский Гай Юлий
Мурич Виктор