братовья. Двои. Може, и они невестимо где! Двадцать летов прошло...
даже с некоторым страхом, этой чужой судьбе, - двадцать летов!
татары подбежали, от князя Айдара, бают. Ну, не трожь, мол, не замай
товар! Ругань у их пошла, сторожу наставили. А только я-то мыслю, ето не
последня замятня! Пущай осильнеет, кто у их тута - Узбек ли, Ильбасмыш, -
там и воротить мочно. Товар - дело наживное, а шкуру потеряшь - новой не
наростишь ужо!
мусульманин Узбек и что всех мунгалов, не принявших бесерменской веры,
режут. Так, по крайности, уверяли слухачи.
Накануне того дня, когда Кузя Скворец чудом ушел от резни на торгу, в
Сарае едва не погиб стройный юноша с замечательно красивым лицом,
пламенный поклонник пророка Мухаммеда, убежденный последователь
<бесерменской веры>, монгольский царевич, сын Тагрула, племянник Токтая
(или Тохты), внук Менгу-Тимура, праправнук Бату, потомок, в шестом колене,
великого Темучжина - Узбек.
имевший все права на ханский престол, как старший племянник Тохты,
раздражал многих, и, прежде всего, старую монгольскую знать. Настойчивое
желание Узбека утвердить в Орде мусульманство как обязательную
государственную религию делало его ненавистным для тех, кто помнил заветы
Темучжина и с презрением победителей относился к верованиям покоренных ими
племен. <Ты ожидай от нас покорности и повиновения, а какое тебе дело до
нашей веры и нашего исповедания, и каким образом мы покинем закон (тура) и
устав (ясак) Чингиз-хана и перейдем в веру арабов?> - эти слова не
измышлены писателем, а сохранены нам историком, современником событий,
рассказывающим далее, что <Узбек настаивал на своем> и что монгольские
эмиры, <вследствие этого чувствуя к нему вражду и отвращение>, устроили
пирушку, <чтобы во время попойки покончить с ним>. И как Култук-Тимур
сообщил по секрету Узбеку о замысле эмиров и <сделал ему знак глазом>,
после чего Узбек <немедленно сел на коня, ускакал и, собрав войско,
одержал верх>. Сына Токтая, Ильбасмыша, со ста двадцатью царевичами из
рода Чингиз-хана он убил, а тому эмиру, который предупредил его, <оказал
полное внимание и заботливость>. Это, кстати, было, кажется, первое
открытое поощрение доносительства у монголов. Называют, впрочем, и более
скромную цифру убитых потомков Чингиз-хана, в семьдесят человек, не
указывая, разумеется, какое погибло при этом количество тысячников,
сотников и рядовых монголов, не захотевших изменить древнему
девятибунчужному знамени и своим вождям - чингизидам.
1315 году, с полным истреблением всех тех, кто не сбежал на Русь или не
переметнулся к победителю, отринув веру прадедов и отказавшись от древнего
достоинства степных батыров. В междоусобных бранях народов часто гибнут
лучшие, самые убежденные, те, для кого честь и заветы старины отнюдь не
<звук пустой>, а значат больше собственной жизни, и выживают предатели,
перебежчики, ренегаты, способные стать под любое знамя, лишь бы сохранить
себя да еще и нажиться на чужой беде. Не бросим же камня ни в кого из тех,
кто погиб, даже став противу неодолимого хода времени, ради чести своей и
высоких, пусть даже и устарелых, заветов прошлого, кто <прадедней славы не
развеял>.
в Сарае лишь одну фразу: <В Орде сел Озбяк на царство и обесерменился>. На
самом деле это была подлинная гражданская война, переворот, унесший в
небытие монгольскую державу на Волге и, вместе с нею, окончательно
похоронивший идею союза Руси с Ордой. С тех пор слово <татарин>, оттеснив
забытое <моал> (монгол), стало обозначать на Руси смертельного
врага-насильника, и, прежде всего, врага веры христианской - бесерменина,
врага, спор с которым мог быть разрешен уже только силой оружия.
которые трудно ответить писателю наших дней. Не ясно, сразу ли или спустя
какое-то время возникла у монгольских эмиров эта мысль: заманить на пир и
убить Узбека. Скорее всего, однако, сразу. Узбеку именно не должны были
дать сесть на ханское место, ибо после того все становилось сложнее.
Нелегко представить сейчас и эту степную пирушку: чаши с вином и кумысом,
огненный плов, обугленную конину и куски горячей баранины, жирные пальцы и
нехорошо светящиеся, готовые жестоко сузиться глаза, тяжелое дыхание
сильных и уже полупьяных людей... Где и как шепнул Узбеку предатель,
Култук-Тимур, злую весть? Тогда ли, когда Узбек спешивался, или, улучив
минуту, уже в самом шатре, во время рокового пира? И почему Узбек приехал,
хотя и званый? Мог он догадаться (а не он, так его друзья, бесермены,
конечно, могли!) о готовящемся на него покушении? Или еще так прочны были
навычаи степного братства, что изменить им, не приехать на пир к <своим>
не мог даже и Узбек, даже и подозревающий о покушении? Как они сидели?
Верно - развалясь на кошмах. Кто охранял шатер? Ведь была же охрана! И
она, эта охрана, знала или не знала о том, что должно произойти? И как
прибыл Узбек, один или со своими нукерами? И где были они во время пира?
Почему не сразу ускакал предупрежденный Узбек, а ожидал условленного
знака? И что он чувствовал, когда ел и пил, ожидая, что вот-вот холодное
острое железо вонзится в его горло? А когда Узбек вышел, и, вскочив на
коня, ускакал, пытались ли его ловить, догнать, рубились ли насмерть его
нукеры, спасая господина, или никто не гнался за ним, и пирующие эмиры
надеялись, что Узбек уехал, не догадав об их намерениях?
эмиры, пытавшиеся его убить, были уже не одни, а с войсками, видимо, с
ближними и телохранителями, с отборною монгольскою конницей, с батырами,
привыкшими к победам... И почему они были разбиты? Их оказалось мало,
конечно, мало! Ордынские мусульмане подготовились лучше! Не зря купцы
давали серебро Узбеку. И узнали о смерти Тохты они как-то все враз. (Быть
может, все-таки Тохта был отравлен?) И спор был именно о вере. Недаром
Узбек, одолев врагов, тотчас истребил в Орде бохшей (лам) и волшебников -
всех врагов мусульманства, не посмев уничтожить только русскую церковь в
Сарае...
немногочисленной, но бесстрашной и гордой монгольской конницы с
мусульманской, - собранной из бывших булгар, нынешних татар ордынских,
буртасов и половцев, - конницею Узбека. На что надеялись степные батыры,
когда схватились с ними, один с десятью? На древнюю доблесть? Но уже не
первое поколение иноземных жен рожало носатых мальчиков с раскосыми
глазами, узколицых и высоких, белых и смуглых, уже не первое поколение
детей забывало веру и заветы отцов, уже давно вчерашние рабы мунгальской
орды сами обучились воинской науке Темучжина, так же стреляли из луков, на
скаку попадая в летящую птицу, так же кидали аркан и владели саблей. Сила
степей перешла к ним, к детям захваченных батырами рабынь, а чуждая
арабская вера, просочившись снизу, в сутолоке завоеванных городов,
овладела умами и сердцами их потомков, восставших в конце концов против
своего великого прошлого. Батыры, бесстрашно ринувшие в сечу, встретили
других таких же батыров, вставших под зеленое знамя ислама, и были
разбиты. Так в Орде утвердился Узбек, и вести о том тревожными ручейками
потекли по Руси.
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Мацумото Сэйте
Грабб Джеф
Шилова Юлия
Шилова Юлия