Александровичем и на измышленное ими <рукописание Всеволода>. Назревала
новая война. Михаил меж тем помог суздальским князьям воротить Нижний, и
москвичи, поскольку Юрий Данилыч сидел в Орде, новой распри не затеяли.
Знал ли Михаил, что это последний его малыш?
князя вон из города. Михаил собрал чуть не всю Низовскую землю, порешив
идти на Новгород весной, хотя многие и отговаривали его от похода в эту
пору. Пути были непроходны, топи и болота скрозь по всей Новгородской
волости, да и хлеб не созрел, ежели что... Но в Михайле проснулся древний
нерассудливый гнев, и он не похотел ничего и никого слушать. Рати вышли в
поход и двинулись к Новгороду.
ладожан и рушай, корелу, ижору, вожан, вооружили всех городских жителей
поголовно и обнесли город острогом с обеих сторон, решившись биться до
последнего. Великий князь остановился в Устьянах, за пятьдесят верст от
города, и тут затеял переговоры, требуя уступок и не беря мира. Меж тем
огромное войско становилось нечем кормить, и тут еще самого Михаила свалил
приступ непонятной ордынской болезни. Князь лежал и бредил, не узнавая
никого. Княжич Дмитрий оставался в Твери, и воеводы растерялись.
Переговоры были прерваны, Михаила с бережением повезли назад, а голодная
рать тронулась разными путями и начала пропадать в лесах. Тонули в
болотах. Теряя последних коней, брели кое-как, опираясь на копья,
распухшие, в тучах безжалостного комарья. Иные, падая, уже не подымались.
Резали и ели лошадей, потом дошло до того, что одирали кожу со щитов,
варили и ели, отрезали голенища от сапог, жевали ременную упряжь. Тяжелое
оружие, осадные пороки, щиты, копья - все было пожжено или брошено. Пешие,
шатаясь, словно тени, выбирались ратники из болот и дебрей, с трудом
добредали до родимых хором, вваливались, распухшие, обезножевшие, под вой
женок. Плакали и крестились, что остались в живых. Так бесславно окончился
этот поход, не давший Михаилу взять власть над Новым Городом.
его ратною силой, заплакал и приказал крепить город и пуще стеречь
захваченных новгородских бояр. Юный Дмитрий отправился собирать новую
рать.
разгрома великий князь омягчеет, сильно ошиблись. Михаил, еще слабый после
затяжной болезни, принял послов с твердостью и потребовал прежнего. В
самом начале февраля в Тверь прибыл новгородский владыка Давыд с мольбою
отпустить за окуп захваченных князем новгородских бояр. Михаил отказал
архиепископу, и Давыд отбыл восвояси.
прискакавший из Кашина. Михаил поглядел на сына долго и тяжело. Помедлив,
отмолвил, с просквозившей печалью:
добавил, твердо возвысив голос: - А драться надо. Мы с тобою должны
крепить Русь.
Вместе с Новгородом! Я же не с лица земли стереть их хочу в конце концов!
мальчиком чувствовал он себя сейчас рядом с родителем!
смерти. Но поймут! - возвысив голос, пообещал Михаил. - Что кашинцы?
При Тохте такого не творилось. Мы для них теперь <райя>, рабы! Так-то,
сын! Боюсь, что новой рати в помощь мне в Орде уже не дадут!
него есть дочери... Подумай, сын! А правду баять - и того не ведаю. Только
против Орды и Литвы вкупе нам не устоять. Надо, ежели что, татар бить с
Литвою вместях.
вдруг Михаил.
Все замыслы его исполнились. Он женился на сестре Узбека, Кончаке,
перекрещенной в Агафью. И теперь красавица с узкими, приподнятыми к вискам
глазами с ревнивым обожанием то и дело выглядывает из возка: где он, ее
золотой князь? Почто не сойдет с седла, не сядет близ нее на шелковые
подушки в обитый мехом и такой уютный внутри возок, не коснется ее рукою,
от чего все тело становится враз слабым и жарким... И она одна, одна у
него! Урусутам Бог не позволяет иметь много жен!
драгоценностями, свернулись, как собачонки, в своих шубах из тонкого
куньего меха. Кончака-Агафья выпрастывает руки в перстнях, с накрашенными
длинными ногтями, из долгих рукавов собольего русского опашня. Поправляет
украшения. Так непривычен еще золотой крестик на шее! Она капризно
надувает губы: что же не идет к ней, не согреет, не приласкает, не
развеселит ее ненаглядный алтын коназ?!
Что жена! Великое княжение - вот что подарил ему Узбек свадебным даром,
приданым своей сестры! Ну, и самому прежде дарить пришлось! Каждому из
князей ихних по золотой тетерке! Серебра ушло - прорва! Иван, получив
заемные грамоты, за голову схватится. А - не беда! Теперь из казны
великокняжеской расплачусь! Взовьется же Михайло теперича!
татарской конницы ведут за собой, чтобы тверской князь не упрямился очень.
С ним власть! Власть над страной, над Русью! С ним сладкая (и ладони аж
зудят от нетерпения), прямо сладчайшая, слаще меда и сахара, предвкушением
одним сводящая с ума похоть: разделаться с Михайлой и с его Тверью,
увидать наконец въяве срам и унижение врага! Полузабытое, из дали дальней,
из прошлых лет, приходит воспоминание о худом, дурно пахнущем старике,
что, трясясь от бессилия и злобы, обличал его, Юрия, в тесном затворе в
самом сердце Москвы и, обличая, знал, что сейчас умрет... И умер. И никто
уже не вспомнит того! Нет, теперь бить, и бить, и бить, и добить до конца!
Это они сейчас про Михайлу: великий да мудрый, а умрет - забудут! И могила
не просохнет еще! Я буду мудр, я велик! Теперь Иван перстом не щелканет
противу - добытчик! Пущай сидит на Москве да считает кули с зерном! На то
только и гож! Мелко плавашь, брат! Размаху у тя нет! Вот я зять царев и
великий князь! Вс° вместях! Разом! И Новгород Великий меня принял! Вся
земля в кулаке! А Михайлу... в железа его! Пущай хоша в яме посидит... И
уже пахнет весной! Или это от радости, что даже ледяной февральский ветер
кажется сладок, будто цветущие яблоневые сады? А солнце! А снега - скрозь
голубые! Любота!
поднесли. Москва встречала его жидким звоном (<Ужо тверской колокол сыму,
не так будут звонить!> - пообещал себе Юрий.) и густыми толпами горожан.
Ахали, разевали рты. Верили и не верили. Да и дивно было: как же так
вдруг, сразу? Тохта приучил к порядку, к тому, что все по закону, по ряду,
по обычаям, а тут - нате! И великое княжение, и жена - царева сестра, и
рать татарская! Поневоле закружится голова! Вся Москва выбежала встречу:
взглянуть, подивиться своему рыжему князю - досягнул-таки!
машет! А в том вон возке супружница еговая, царская сеструха! Красавица,
бают!
кривая кака да перестарок!
дадут! Сам из писаных писаной!
заранья!
прямо на плечи лезли князя посмотреть, словно не видали допрежь! Он и сам,
впрочем, сожидал Юрия как будто наново. Шутка, великое княженье получил!
Что бы батько покойный-то нонече молвил? Не любил больно-то Юрия, а вишь,
как оно поворотило!
и прозевал-таки! Пока отпихивал толстую старуху, что лезла непутем под
самые копыта поезжан, княгиня выглянула из окошка возка, махнула рукой и
скрылась. Так стало обидно, чуть не ударил поганую старуху в гузно древком
копья!
наконец смены, добрался до своей хоромины. Хлебая перестоявшие щи и
вполуха слушая воркотню тетки, он понял вдруг, что ведь будет опять война!
Не таков же Михайло Ярославич, чтобы так вот просто уступить стол Юрию?!
так уже и знал, что созовут в поход. Вот те и женитьба, что почти уже
сварганила тетя Опросинья, вот те и жена молодая! Когда начали оборужать
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Якубенко Николай
Володихин Дмитрий