покинул обитель: в облачении, не заходя даже в келью свою!
Стефана.
верному служителю, вопросил: - Ты како мыслишь о том?
уверенно утверждая, произнесли одно и то же имя: - Стефан, - и долго
глядели в глаза друг другу.
устав жесток. Иным и слава лакома, а твердоты Сергиевой не перенесть...
Ето уже тебе, владыко, самому надлежит почистить монастырь!
Станятины слова.
кресле и прикрывая глаза, усталые от многодневных умных трудов. Без связи
с предыдущим вымолвил, скупо улыбнувшись: - Никита Федоров по весне едва
войны в волости не устроил, слыхал?
Троице?
прикипело... Сам начинал... В славу вошел монастырь!
глаз. - Надобно укреплять... Возвращать иное к месту своему... Как власть
вышнюю!
Алексий задумчиво, но не безнадежно, словно, и не ведая, догадывал о
скорых переменах в Сарае.
Алексий, встрепенувшись и крепко проведя ладонями по челу и щекам. -
Садись, пиши Сергию, да придет ко мне на Москву!
владычную горницу.
о том же: убрать, увести Сергия навсегда из Троицы, не значило ли это
оскорбить, овиноватить старца, ежели не в его глазах, то в глазах всей
Москвы? Сколь часто мы мира ради удаляем справедливого, оставляя на месте
неправедных токмо затем, что их больше! Но что скажет сам Сергий?
когда-то встарь, не ведает, о чем ему говорить с Сергием. По себе самому
не чуешь течения времени. Но вот пред тобою бывший светлоокий отрок,
ставший зрелым мужем, игуменом обители, про которого он, Алексий, уже не
может сказать, что тот много младше председящего митрополита. Возраст
мужества уравнивает мужей.
выведать у Сергия о его ссоре со Стефаном. Но Сергий отвечает нежданно
неуступчиво и твердо:
надобно, с братом своим! Оставь это нам и не прошай более!
монастыря.
Сергий молча кивает головою. Митрополит ныне как дед, воспитывающий внука
своего. И это и трогательно, и немножечко смешно. И как сказать Алексию
(да и надобно ли говорить?), что самое тревожное уже позади, что земля
московская вскоре опять, и теперь уж навечно, заберет в свои руки
владимирский престол?!
содеять Алексию, а предведенье свершений никогда не есть само свершение.
Излишне поверивший успеху своему может поиметь неуспех и потерять все уже
в силу излишней уверенности своей. Опасный дар вручил нам Господь,
наделивший смертного свободою воли!
Алексием, и молчат. И великий митрополит - глава Руси Владимирской, муж
совета и власти, пред которым ежеден проходят десятки и сотни людей,
повелевающий вельможами нарочитыми, по единому слову коего великие бояре,
не вздохнув, поведут полки и ратники ринут в сечу, пред коим смерд, и
монах, и боярин падут на колени, прося единого мановения властно
благословляющей руки, - не ведает, что говорить, и робеет, чуя, что слова
не нужны, кощунственны в этот час и что не Сергий от него, а он от Сергия
в молчаливый миг этот восприемлет духовную благостыню.
грешного труда! - тихонько просит Алексий, и Сергий молча благословляет
митрополита. Строго, не произнося ободряющих слов. Ибо ведает, что не
ложное смирение подвигло владыку на сии слова, а истина. Истина того, что
власть - грешна и владеющий властью (всякий!) обязан понимать это, хотя бы
для спасения своего.
взять княжеский крест на рамена своя. И Калита внимает, так, как умеет
внимать только он, молча, почти исчезнув, почти растворясь в тишине, и уже
не волен сказать хотя бы и единое слово, но он - здесь. И оба председящих
косятся в сторону покойного князя.
упреком Сергий, и опять оба молчат.
смерды, что готовят новые росчисти под пашню (земля полнеет людьми),
ремесленники, что ныне уже не ропщут по недостатку дела - дел много, и от
Алексия, от нынешних правителей страны все ждут свершения подвига. Земля
живет, трудится, верит, и она найдет себе истинного главу. В самом деле,
не в едином ребенке, который нынче едва вступает в возраст отрочества,
надежда целого княжества (и не пришли пока те времена, когда исчезает воля
к действию, а остается лишь - к послушанию и когда вследствие того от
единого мужа, стоящего во главе, могли бы зависеть и произойти спасение
или гибель всей Руси Великой).
Константинополе, не сравнивая и не видя, знает, чует порою много больше
его, Алексия, будто бы целитель, взявший руку болящего и по ударам сердца
догадывающий о скором выздоровлении или конце.
простереться ниц у ног этого покорного его повелениям лесного игумена. -
Отче Сергие! Будь и виждь, и пока ты с нами, земля русичей осиянна светом
правды и всякое деяние на ней и для нас - во благо Господу и языку
русскому!>
Митя с Ваней и Володя, двоюродный их брат, ждали игумена, о котором многое
уже слышали, но, главное, по суете женской, по тому, как мать, Александра
(Шура Вельяминова), без конца то оправит рубашку, то крестик на груди, то
пригладит волосы и не велит баловать, - по всему этому дети чуяли, что
грядет что-то небывалое досель.
привычно стал под благословение своего духовного отца.
самодельной поскони. Дмитрий только скользом, через плечо, глянул на
инока. Володя, тот любопытно остоялся, поднял взор на старца. Но Шура
первая, узнав Сергия, рухнула на колени пред ним.
Дмитрий смущенно, только теперь поняв, кто перед ним, подошел к монаху.
черед опрятно подступила к троицкому игумену принять благословение
знаменитого подвижника. Дмитрий открыл было рот - сказать, что он не князь
великий, оглядывает на Алексия, но тот молчит и тоже, как и все взрослые,
смотрит на чудного монаха с умным лицом и какими-то завораживающими
глазами. Очень неловко, смущаясь, малолетний князь целует крест и руку
инока.
Сергий. Не возгордился бы излиха властию! Будь его воля, он, быть может, и
вовсе удалил будущего князя из этих пышных хором с коврами и паволоками,
драгою посудою и почетною стражей у дверей. Тем паче - когда подрастет!
Дабы отрок принял власть, возмужав, подготовленным к подвигу, а не к
похотям власти. Но, видимо, это неможно, слишком не понято будет всеми
окрест...
на игумена Сергия, тянет младшего брата за собою, а тот смеется,
радостный, и не хочет уходить, тянет руки к Сергию, и лик преподобного на
миг одевается тенью, он смотрит на мальчика пронзительно, запоминая, и
видит, чует, скорее, неясную, серовато-пурпурно-бурую тень округ его чела.