землю везем!
ныне и домой ехать не на чем!
Урханова сына, чуя нутром, что эдак-то лучше. - Набольший наш, митрополит
русский, тамо сейчас, ставиться приехал!
изолгались, что их приходится нынче поджаривать на огне, чтобы из них
закапало наконец золото!
муторно, а у дьякона так и вовсе повело в глазах.
лица, выговорил важно: - Передайте вашему большому попу, пусть он скажет
самому Кантакузину, что десять тысяч иперперов за Чимпе мне теперь мало! Я
хочу получить в придачу всю Фракию! Видел ты это, русич?! - продолжал он с
сумасшедшим блеском в глазах. - Стены города пали, греки бегут, а мы
наступаем! Ваши боги мертвы! Велик Аллах!
отстранился, подумал и примолвил, взмахнувши рукой:
чтобы их не раздели дорогою!
городу, было много. Им тут же подвели одного из них.
седла, готовил фирман, он все показывал турку на пальцах: трое, мол, нас,
трое!), Станята, ухватив осла за повод и дьякона под руку, повлек обоих к
разрушенному дому, где отец Василий терпеливо и безнадежно сожидал или
возвращения спутников, или какого иного последнего конца.
серебро и завернув в онучи, они начали собирать уцелевшие иконы, укутывая
их в любое попадавшее под руку тряпье, и увязывать вервием. Икон и книг
набралось неожиданно много, и осел едва не зашатался под тяжкою ношей.
вечера. Руки, однако, были привешены как надо что у Станяты, что у Ноздри,
и к вечеру возрожденная повозка уже стояла, доверху нагруженная и готовая
к походу. Только тут все трое почуяли, что надо немедленно поесть, и
принялись рыскать по клетям. Нашли сыр, сухари, овощи, прихватили корчагу
вина.
плечами, поворачивали и пускали вскачь. Читать из них, по-видимому, никто
не умел, но печать Сулеймана действовала безотказно.
устали и дорожной пыли, догнали отступающее греческое войско.
беженцы шли и ехали, в панике оставляя свои хижины. Гнали скот. Надрывно
блеяли козы. Греческие воины молча шли за потоком беженцев, прикрывая
уходящих с тыла и с боков.
обезножевшие брошенные лошади, копошились выбившиеся из сил, отчаявшиеся
поселяне. Отдельные фигуры брели, покачиваясь на неверных ногах, назад, к
оставленным очагам, к врагам - или же к новым господам? Все равно!
нищие деревни разоренных налогами и войной париков; слышали проклятья и
ругань вослед отступающим войскам; видели целые побоища, когда греки у
греков выдирали из рук добро и скотину, и не понять было по озлобленным,
искаженным лицам, кто тут похититель, а кто законный владелец.
Константинополь вместе с толпою беженцев, ведя под руки, со сторон,
полумертвого отца Василия, но сохранив и даже приумножив дорогою иконы и
книги.
повелел всех немедленно накормить и вымыть. Отец Василий уже и идти не
мог, его внесли в монастырь на носилках, а Станята с Ноздрей тотчас из-за
стола устремились в греческую баню, где уже и повалились без сил на
горячие камни, под которыми, обогревая их, проходил по глиняным трубам
огонь. И только одного не хватало им теперь: ржаного квасу и русского
березового веника!
горячо повествовал Алексию о своих подвигах. Были достаны и расставлены
вдоль стен привезенные святыни. Алексий глядел, то собирая брови хмурью,
то улыбаясь, оценивал, а Станята называл стоимость, немного, совсем
немного и привирая. Указывая на несколько, добытых дорогою, присовокупил:
развернул и поставил на казовое место.
покоя. Нежный овал лица был почти женственно обаятелен, и большие,
неземные, завораживающие глаза словно смотрели оттуда, из сияющей глубины
непостижного.
Ареопагита, зримое, возвышающее нас высшими, чем людская молвь, глаголами
к божественному созерцанию Истины!
наставника, боясь переспросить, и все-таки понял, сказавши по-своему:
голову.
подходили к Влахернскому дворцу, кричали обидное. Каталонская гвардия то и
дело разгоняла чернь.
тысяч иперперов, лишь бы турки покинули европейский берег. (Половину этой
суммы обещал достать Алексий.) Урхан все медлил с ответом. Но события уже
грозили стать неподвластными Кантакузину. Приходило спешить. В апреле был
возведен на патриарший престол Филофей Коккин и тотчас засел с Алексием за
составление грамот на Русь.
единожды уговаривал Алексия, с тоскою глядючи на него, отказаться хоть от
четверти своих требований. Но Алексий, что называется, закусил удила. Да и
русское серебро должно было быть оплачено. И Филофей Коккин это понимал, и
понимал Кантакузин, и понимали в секретах, а поэтому дело медленно, но
продвигалось к своему завершению.
пошла патриаршья грамота, подписанная Коккином, требующая от новгородцев
сугубого подчинения владимирской митрополии. Готовился долгожданный акт о
переносе кафедры из Киева во Владимир. Уходили одна за другою грамоты к
епископам луцкому, белзскому, галицкому и волынскому. Улаживалось дело с
грамотою для Сергия, и уже подходил срок неизбежного, как виделось,
поставления самого Алексия, но тут в Константинополь прибыл вновь соперник
Алексия Роман, и дело вновь замедлилось, как замедляет свое движение
корабль, попавший в тину. Роман тщательно скрывался от Алексия, но его
присутствие обнаруживалось на каждом шагу. Одно спасало, что Ольгерд,
кажется, пожадничал и не снабдил тверского ставленника великими деньгами.
случайно - происходило не в Софии, а в церкви Богородицы во Влахернах. По
городу судачили, что сам Григорий Палама плыл в Константинополь, чтобы
воспрепятствовать венчанию Матвея, но его корабль был взят османами как
раз во время захвата Галлиполи и фессалоникийский епископ угодил в плен к
туркам. (Теперь Кантакузина добавочно обвиняли в том, что он не спешит
выкупить великого подвижника.)
вероятно, мысля хотя бы этим поправить падающую популярность своего
императорского дома.
приглашенные гости и народ. Алексий со спутниками едва пробились в храм,
хотя их и встречали и проводили внутрь придворные церемониарии.
плечо к плечу. Женщины - василисса, патрикии, жены сановников двора -
глядели с хоров, скрытые тафтяными занавесами. Певцы все были в широких
камчатых ризах, напоминающих стихари, в оплечьях, шитых золотом, бисером и
кружевами.
спиною Алексия, любуясь хором. Алексий кивнул. Его самого дивило обилие
иноземцев во храме. Римляне и испанцы, фряги из Флоренции и Галаты,
веницейские фряги и угры - кого тут только не было! При этом каждый язык
стоял в особину, знаменуясь своим одеянием - в багряных и вишневых
бархатах, иные в темно-синих и черных, отороченных белым кружевом, кто в
расшитом жемчугом нагруднике, кто с золотым обручем или цепью на шее, -
каждый по навычаю и достоинству своей земли.
Посняков Андрей
Беляев Александр
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Мацумото Сэйте