веревке втащили и бросили к его ногам жирного человека в порванном и
пропыленном насквозь дорогом платье, со связанными назади руками. Джанибек
с легкою гадливостью разглядывал толстое лицо с грязными дорожками от
стекавшего пота, выпученные бегающие глаза. И от этого человека, столь
похожего на мясника, стонала вся Персия?
стражи, дергая за веревку.
кувшина с вином у него заходил кадык.
всей силы опустил ее на спину Ашрафа.
монгольском, казалось, вне возраста и времени, слегка улыбающемся лице.
Плеть поднялась снова, змеисто оплетя плечи узника. Ашраф рыкнул, как
забиваемый бык, и вскочил на ноги.
только для того, чтобы присваивать себе их имущество!
Бердибек. Поглядел хищно, раздув ноздри.
потного, грязного, вонючего пленника, оторвал и положил в рот виноградину.
золото, влить его тебе в глотку, а, Ашраф? Лучшего употребления для
награбленных сокровищ ты сам все равно не сумел бы придумать!
города. Все они смотрели на пленного Ашрафа с жадным и опасливым
удивлением.
нойонов, готовно взиравших на повелителя. Произнес наконец:
благородным мужам. Не заслужил ее!
рукава халатов и ожидая решения повелителя Золотой Орды.
бессмысленные белки, прорычал что-то неразборчиво, раздирая черный
пересохший рот. Его, упирающегося, поволокли со двора, как барана.
голову Ашрафа, с которой еще капали густые темные капли, расплющиваясь о
плиты двора в маленькие темно-красные солнца. Показал с поклоном
Джанибеку, потом, обернув лицом, всей толпе воинов и придворных,
заполонивших двор. Ропот, единый вздох прошел по толпе. Джанибек слегка
склонил чело и положил в рот еще одну виноградину.
пошел следом за головой, верно, еще не насытясь жестоким зрелищем.
дорожку, темнеющую прямо на глазах. Явился раб с кувшином воды и шваброю,
которой начал, поливая водой, чистить камни двора.
передернуло от резкого, мгновенного ощущения кислоты.
пока расходились его воины, нойоны и стража, продолжал сидеть на подушках,
выпрямившись и полузакрыв глаза.
посмотрел на безупречные узорные восьмигранники ковровой стены, на эту
совершенную рукотворную красоту райского сада, сада невозможной мечты,
приснившейся истомленному жителю пустыни, на ряды узорных айванов,
прекрасных и таких чужих для него, и понял, что надо скорей возвращаться к
себе в Сарай, в степь, иначе этот жаркий рай обессилит его и убьет. К тому
же теперь, после казни Ашрафа, ему в Тебризе стало уже совсем нечего
делать.
сулило телу покой, потребный для молитвенного и иного сосредоточения.
Излечить болящего, коему не сумели помочь многоумные арабские врачи?
Излечить царицу, от коей при успехе или неуспехе лечения зависит твоя
судьба и - более того - судьба русской церкви, а значит, судьба всей Руси?
прежде всего. (Об этом - половина евангельских притчей!) Человек должен до
предела напрячь усилия свои и при этом еще и верить.
на нехитрое правило: <Бог даст!> (И ежели не <дает> - начинают сомневаться
в Боге.) Алексий был человеком рассветной поры. Он деятельно собирал
лекарства. Продумывал заранее, как приуготовить мнение народное. Вспоминал
греческие схолии, прослушанные в Цареграде. Всего этого требовал от него
Господь, велящий неукосневать в трудах.
Алексий, раздробив, раздал народу, и о том повестили по всем храмам
Москвы. Были иные приготовления, о коих столь широко не разглашалось и не
записывалось во владычном летописании. Лучшие целители русских монастырей,
которым не раз приходилось лечить трахому и нервную слепоту, помогали
Алексию. Пригодилась и греческая наука, труды Галена и Гиппократа, великих
мужей древности, с трудами коих он знакомился в Константинополе.
Алексия тихо присоединяемого к московскому уделу, с мазью, полученной им
из каких-то особых лишайников и мхов. И хотя секрет мази был перенят от
колдуна-язычника, Алексий, помолясь, принял и это средствие,
сверхчувственно догадав о спасительной силе незнакомой целебной смеси.
болезни. Главное - это сам врач, его состояние, его воля, его умение
ободрить больного и велеть тому, заставить выздороветь. И для ниспослания
этой-то, данной свыше, силы врачевания, проще сказать - для укрепления
духа своего, Алексий молился в продолжение всего долгого пути до Сарая.
ловя ветер, или опускали в воду весла - митрополит был нем и недвижен, он
беседовал с Господом. И текла река, и шли дни, приближая час его славы или
позора...
всегда есть частица неуверенности: выйдет, не выйдет? И воин на бою или в
поединке подчас вдохновляется как раз этою неуверенностью сражения,
сосредоточивая волю свою к одолению на врага. В каждом деле, в каждом
труде... Но вот когда даже нельзя сказать обрядовых слов: <Победить или
умереть>, когда и умереть-то нельзя, неможно, а надобно токмо победить,
вот это-то и есть самое страшное, самая главная труднота, и тут-то и
нужна, надобна, необходима духовная укрепа, даваемая молитвой и верой.
трудноту, как цепной пес охранял владыку от надоедливого внимания клирошан
прежде всего. И Алексий то взглядом, то кивком головы благодарил своего
придверника.
Вот уже и Нижний Новгород исчезает за кормою паузка, и тянутся справа горы
в шубе красных боров, а слева - широкая луговая сторона. Кормчий не
отпускает правила - не сесть бы невзначай на песок! Волга сильно обмелела,
и тут нужен глаз да глаз.
речною влагою, тянут над головою птичьи стада. Повар в маленькой поварне
на носу паузка стряпает очередную трапезу. Кто-то из корабельных,
закидывая с борта уду, успел натаскать на уху крупных стерлядей. Течет
мирная жизнь, и текут и текут, расступаясь все более, берега великой реки.
Скоро Сарай!
посуху, предупредил уже царицу Тайдулу и обслугу русского подворья.
корабля соступить на сходни, сводят под руки. Весь берег в народе: тут и
знатные татары, посланные царицей, и толпа купцов, ремесленников, рабов в
рванине и опорках. И всем надобно хотя бы благословение митрополита,
посланное хоть издали. И он благословляет, и крестит, и наконец-то
соступает на берег и идет к возку, поставленному на колеса, оглядывая
толпу и берег и недоумевая: отчего так тревожно-неуверенны встречающие его
и что и с кем произошло? Жива ли царица? Воротился ли хан из Персии?
Пахнет жаркою пылью, овцами, рыбой, потом и грязью собравшейся толпы.
новости. Царица жива и ждет его к себе. Хан воротился, но сейчас находится
за городом, он болен, и к нему никого не пускают. За Бердибеком послано.
Шепотом сообщают ему и причину болезни хана - безумие.
держат хана, яко плененна, и даже тебе, владыко, показывать не хотят.
Може, и лечить не думают, Бог весть! За Бердибеком, вишь, послано... Как