плетью, кто-то, вырываясь, кричал. Кучки ратных на рысях разъезжали по
улицам. Покамест добрались до подворья, их останавливали, осматривая, раз
шесть.
Зернова у себя во дворце. Долго слушала. Пергаментное лицо с потухшими
глазами было недвижно, как маска. Сказала:
вкуса пищи, из одного уважения к царице.
груди. Дмитрий не все понимал в речи друга.
отвисшие подглазья на лице Тайдулы. Наконец царица сказала громко:
Получи фирман!
желая понимать?), что уже ничего не может, кроме как на краткий срок
сохранить свою жизнь?
золотой трон. Несколько раз, произнеся: <Да, да!>, как кукла склонил
голову.
долго молчал, слушал. Вдруг, вздохнув жирною грудью, посетовал, что нет на
свете коназа Семена. Кошка, поглядев внимательно в глаза властному
старику, понял вдруг по недвижности взора, что тот трусит, и трусит так,
что уже и плохо понимает, что ему говорят русичи. И Федору стало жутко.
Здесь, у Товлубия, яснее всего понял он, что происходит в Орде.
прибывшего в Сарай по своим делам, потолковал и со многими эмирами.
Вечером сказывал, крутя головою:
отца задавить да братьев! Чать, и у их, бусурман, совесть есть! А нынче,
сказывают, начал убивать то того, то другого, дак уже и все эмиры,
почитай, отшатнули от ево! Не ведаю, сумеет ли и царица помочь нашему
батьке! - присовокупил он со вздохом. - Просидел бы хотя полгода на
престоле еще!
невольно теснее придвигаясь плечами один к другому. Чуялось, что ночь
вот-вот может взорваться сабельным звоном, ратными кликами и бешеным
топотом коней...
попал в самую круговерть. Передавали - еле живым выбрался.
самозванец, назвавшийся сыном Джанибековым, Кульпа, Кульна ли, нагнала
русичей за Воронежем. Ничего не стоил теперь фирман покойного хана!
о том, что зарезан Товлубий и прочие возлюбленники хана-отцеубийцы и что в
степи - война, дошла еще только месяц спустя. Теперь у Алексия оставалась
одна надежда, и, кажется, последняя, - на вмешательство Константинополя.
спальный покой своего каменного замка. Вместо того чтобы сразу захватить и
уничтожить Алексия (а он бы, Ольгерд, свалил все на Федора, сам вышел сух
из воды и на престол митрополитов всея Руси посадил Романа), вместо того,
чтобы хоть... отравить, что ли, - кормы ему шлет! Гонцов не пускает! Да уж
сотня гонцов прошла, поди, все заставы Федоровы! И не вступиться сейчас,
иначе откачнет Константинополь. Изберут иного митрополита на Русь, поди,
сместят и Романа! Слухи о безлепом киевском плене митрополита уже поползли
по всей Волыни, Белой и Черной Руси. В Вильне на рынках толкуют об этом!
Ульяния счас придет и будет страдать и умолять его помиловать Алексия. Ну,
ее-то он улестит, обманет, а других? А православных епископов? А
Константинополь? Патриархат?! Мерзавец, негодяй, слизняк!
Иван Александрович умер в конце марта. Сел на престол его сын, Святослав,
который тотчас пошел походом на Белую. Пришлось рати бросить опять против
смольнян. Приступом взяли Мстиславль. (И отдавать не буду! - мстительно
подумал Ольгерд). Он остановился, прислушался. Кажется, Ульяния прибыла из
церкви и с сыном подымалась сюда. Скрипнув зубами, Ольгерд взял себя в
руки.
остановилась, узрела тотчас заботный хмурый лик супруга. Он вздохнул,
расправил морщины чела, поцеловал ее розовые небольшие руки. (Лишь бы не
завела речи об Алексии!) Она все же не удержалась. (Как из церкви - так
сразу про митрополита владимирского, иной заботы нет! Роман - родственник,
тоже митрополит, муж всяческих добродетелей и великой учености, почто ж об
этом-то московите заботить себя?!) Церковь православная... католики...
Завела опять! Закрыть бы все церкви в Вильне да и костел в придачу!
Нельзя. Попробовал один раз. Невозможно. Скороговоркою отмолвил жене:
Я еще не могу ратиться с ханами Золотой Орды!
московскою помочью скоро всех твоих родных выгонит из Твери!
не спугнуть, произнес:
братьев твоих!
себя за невольные слезы. Наконец успокоилась. Нянька как раз вовремя
внесла последнего сына, и Ольгерд, подержав малыша, бережно положил его на
руки матери:
и тайная - князю Федору, в которой ни о чем не было сказано прямо, но
угроза сместить князя со стола и заменить кем-нито другим была достаточно
ясна. Впрочем, князю Федору Ольгерд уже переставал верить. Надобно было
слать своих, решительно кончать дело. Но - когда? И как?
весенней хвои леса вести издалека доходили протяжно и скупо. Здесь были
свои заботы, печали и радости, и всего, плохого и доброго, с устроением
общего жития умножилось втрое.
задержан он там не добром, и посему паки посылал с грамотою к Дионисию, а
в храме установил особую вседневную молитву о сохранении митрополита от
напастей. Стефан выведал на Москве, видимо, какие-то иные известия, но -
не сказывал, и Сергий не расспрашивал Стефана, понимая его борения и
тайную обиду. Молчаливо поручал, вернее - дозволял Стефану вершить то и
иное по делам обители, в Переяславль с труднотами посылал всегда именно
его и, вопреки всему, видел усиливающееся день ото дня отчуждение от себя
старшего брата, коего он теперь иногда ощущал как бы уже и молодшим себя и
жалел, но не мог ничем помочь борению Стефанова духа с демоном гордыни.
дум. Видел, как трудно даются инокам и строгость устава, и лишение
имущества, и общие трапезы. Видел, и думал, и передумывал вновь и вновь.
Все было верно!
заботы о скоте, хлебе и лопоти, где дани, и кормы, и городовое дело, где
власть, которую надобно кормить, где, наконец, всегда отыщется тунеядец,
коего грех и держать в деревне, да, там общее житие было бы и невозможно и
губительно, ибо за трудом всех скрывались бы те, иные, кто не восхощет
труда и будет жить яко трутень (но ведь и трутней пчелы убивают или
изгоняют в свой час!). И, помыслив о сем, видел Сергий, что ничего лучше,
вернее, достойнее той жизни, которая установлена крестьянами за века и
века, измыслить неможно.
сенник. Каждый работает на своей земле и знает свой труд и плоды своего
труда. И ведает, что кроме него и за него труд сей никто не свершит. И
ведает, что все огрехи и леность, допущенные по весне, осенью явят себя в
урожае. И ведает, что землю, погоду и непогодь, дождь или в°дро - не
обмануть. Что летом надо встать до света и уже быть в поле. Что за
скотиною нужен уход паче, чем за детьми, а дети в уходе том за скотиною,
огородом, в страде полевой как раз и вырастают людьми, тружениками,
продолжателями дела отцов с самых младых ногтей. Все это ведает мужик, и
все это свято. И свят хлеб.
лен, прядут, рубят капусту. Помочью молотят, помочью возят лес. Сироту не
бросит мир, кормит, растит, помогает стать на ноги. Девку, принесшую в
подоле дитя, от которой отрекутся родичи, и ту не бросит мир - даст избу и
корову и велит растить дитя до возрастия. Мир строг, но мир и держит, и
только тунеядцу, вору, пакостнику не место в миру. Таких изгоняют, а
коневого вора, покусившегося на самое главное достояние пахаря - лошадь,
того и убьют миром. Страшно убьют. И в этом тоже прав мир. А то, что пашня
своя, и огород, и хмельник свой, и свои пожни, и свои сена - то и
соревнуют друг перед другом: у кого лучше конь, сытее скотина, справнее
изба, нарядней баба на праздниках. И ценят человека по роду, внука - по
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Самойлова Елена